Мулуд Маммери - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Мулуд Маммери
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002227-4

В сборник произведений одного из основоположников современной алжирской литературы Мулуда Маммери включены романы «Забытый холм», «Опиум и дубинка» и «Через пустыню». Их герои — жители горных деревушек Кабилии, смелые борцы за национальное освобождение, туареги Сахары, представители алжирской интеллигенции — непосредственные участники социальных преобразований, происходящих в стране в последние три десятилетия.

---

Дом у крестьянина был маленький. Он отвел их в хлев. Там было темно и прохладно.

— И долго вы пробыли вместе? — спросил Жорж.

— С кем?

— С твоим приятелем.

Али не ответил.

— А как звали-то его?

— Я забыл.

— А тебя как зовут?

— Али.

— Он был женат?

— Не знаю.

— А она красивая?

— Ну, я буду спать… надо сил набраться. Доброй ночи!

— Какая уж там ночь, пять часов утра, — сказал Жорж. — Скорее уж добрый день!

Али лежал с открытыми глазами и думал об Омаре. Пять месяцев пробыли они вместе. Нет, Омар не мог продержаться долго. Это было ясно с самого начала. Он был не из тех, кто цепляется за жизнь.

Али вспомнил тот день, когда Омар пришел к ним. У него было охотничье ружье. «Это ружье моего отца. Мать похоронила его». В этот же вечер дозорный сообщил о появлении двух женщин, направлявшихся, по всей видимости, к их укрытию. Впереди, опираясь на палку, ковыляла древняя старуха, за ней шла молодая женщина с корзиной на спине. Молодую они разглядели не сразу, лишь когда женщины совсем близко подошли. С тех пор Али не в силах был забыть ее лицо. То были Тити и Тасадит, мать и жена Омара, они принесли ему лепешку и горячий кускус. Тасадит называла Омара «амрар», что значит «старик». Ей было восемнадцать лет, а ему двадцать. Акли ужасно сердился каждый раз, когда Тасадит называла Омара стариком:

— Старик? Да им обоим вместе меньше лет, чем мне.

Сорокалетний Акли был ветераном отряда.

На другой же день Омар участвовал в своем первом бою. Он храбро дрался и, когда вернулся, был весь в крови. Он не мог ничего есть, и в течение нескольких дней другие ели горячий кускус, который приносили Тити и Тасадит, и не оставляли ему ни крошки.

Тасадит навещала его часто. Даже если их отряд перебирался в другой сектор, через два-три дня они снова видели, как она появляется из-за деревьев и идет к ним мелкими шажками и вслед ковыляет Тити. Чтобы проскользнуть, не привлекая внимания, Тасадит наряжалась в ветхие лохмотья, но и в них она была очень хороша. Ну а потом, когда началась операция «Бинокль», все пошло по-другому. Отряд Али вынужден был менять свое расположение каждую ночь…

Али никак не удавалось заснуть. Жорж спал. Он лежал рядом с ним, положив автомат под себя и намотав ремень на руку — на случай, если у феллага появятся скверные мысли.

С наступлением ночи они двинулись в путь.

— Куда мы идем? — спросил Жорж.

— Не знаю. Этот район мне незнаком.

— Почему же ты не расспросил крестьянина?

— А если это стукач?

Они кружили по лесу всю ночь. При слабом свете занимавшегося дня они пытались разглядеть, нет ли тут где-нибудь крестьянского шалаша. В лесу не было ни души. Они расположились в углублении скалы, похожем на пещеру. Пока один из них спал, другой стоял на страже. Жорж с заряженным автоматом, а Али просто так, ни с чем. «О моем автомате и думать забудь. Если что увидишь или услышишь, буди меня». Но ничего такого не произошло. Они давно съели сухари, которые захватил с собой Жорж. Перекусив у крестьянина, Али испытывал голод еще острее.

С наступлением ночи они снова двинулись в путь, стараясь ни с кем не встречаться. Время от времени со стороны шоссе до них доносился шум военных машин, шедших колонной на малой скорости. В рюкзаке у Жоржа оставалась всего одна банка мясной тушенки, одна-единственная. Когда и ее не станет, придется им искать какую-нибудь часть АНО[64] или идти к крестьянам. А не то умрут с голоду.

Задолго до рассвета они остановились поспать на берегу реки, в роще серебристых тополей, что любовались своим отражением в воде. У Жоржа ноги были в крови, да к тому же и десны кровоточили. «А если это цинга? И врача нет… чтоб дал освобождение!»

— Далеко еще?

— Что далеко?

— Ну, куда мы идем.

— Не знаю, этих мест я не знаю.

Даже сквозь черную щетину, пробившуюся на щеках Али, проступали кости. Ему бы отдохнуть как следует.

Жорж достал из мешка последнюю банку мясной тушенки и два припрятанных окурка. Открыл банку консервным ножом и протянул ее Али.

— Бери половину.

— Это свинина, — сказал Али, — я ее не ем.

— Свинина? А хоть бы и так?.. Читать-то ты умеешь? Смотри, написано «beef». Это значит говядина.

Но тот упрямо молчал, как тогда, за сосной. Вот уж дурацкая башка.

— Это свинина. Моя вера запрещает есть свинину.

— Послушай, старина, это правда не свинина. Ты посмотри, какого она цвета, да и вкус у нее не свиной, вкус, говорю! Уж я-то знаю, какая бывает свинина… Моя вера не запрещает ее есть, тысяча чертей! Говорю тебе: эта штука и не пахнет свининой.

Он даже откусил кусочек, вылезавший из банки, желая убедить Али, но, подняв голову, увидел его голодные глаза.

Жорж перестал жевать. Он выплюнул в траву то, что откусил, и, зажав банку в руке, словно булыжник, попытался убедить Али еще раз:

— Ешь.

— Это грех.

Тогда Жорж размахнулся изо всех сил, как будто собирался метать диск на стадионе, и далеко забросил банку. Плюхнувшись в воду, она поболталась мгновение на месте, потом, подпрыгивая, поплыла вниз по течению и скоро исчезла в водовороте. Оба, застыв, смотрели ей вслед.

— Вот и все, это последняя. Теперь нам остается сдохнуть с голоду.

— Ты-то ведь мог это есть.

— Нет, — сказал Жорж, — не мог, моя вера это запрещает. Моя вера запрещает мне есть рядом с товарищем, который подыхает с голоду.

Али долго молчал. Потом губы его тронула улыбка.

— Знаешь, — сказал он, — мы будем на КП до рассвета, это совсем рядом.

Через несколько дней после того, как Башир прибыл в Лараш, его вызвал командир лагеря, капитан Муса.

Высказав ряд очень не понравившихся Баширу общих соображений о том, что такое революция (в горах никто и никогда не говорил о войне в таком стиле), капитан добавил:

— Теперь к делу. Тебя направили сюда и лечиться, и налаживать санитарную службу лагеря. Мы ждем югославские медикаменты, которые пока где-то в пути. Да и ты еще не совсем в порядке. Думаю, что в такой ситуации тебе лучше немного отдохнуть.

— Я могу приступить к работе немедленно, — сказал Башир.

— Служба в лагере тяжелая. И ты знаешь, что я ничего не смогу с этим поделать. Надо выиграть войну. — Капитан говорил медленно, взвешивая каждое слово. — В общем, выбирай: либо ты устроишься в Марокко в одной из алжирских семей, либо, если у тебя есть деньги, живи где хочешь.

Башир предпочитал быть предоставленным самому себе.

— В таком случае, как только устроишься где-нибудь, пришли нам свой адрес. Ты знаешь Марокко?

— Нет, совсем не знаю, — сказал Башир.

— Советую тебе пожить где-нибудь в горах Среднего Атласа, там тишина и покой: ни тебе ночных переходов, ни засад, ни наблюдательных постов на каждой вершине. Словом, у тебя будут летние каникулы, совсем как в коллеже.

Башир собрался уходить.

— Постой… Я все думаю, можно ли тебе дать одну работенку прямо сейчас?

— Конечно.

— Это ненадолго. А потом можешь уезжать. К тому же… Я уверен, что тебе это будет интересно.

— Неизлечимая болезнь?

— Во всяком случае, редкостная… Есть тут один новобранец — такого я еще не встречал… Это парень из Лиона, приехал работать с нами… Я попытался заинтересовать его… Но, видишь ли, это интеллигент, а у меня с литературой…

— Я не очень понимаю, что от меня требуется, — сказал Башир. И подумал: «Если от меня потребуют заставить этого парня исповедоваться, если я должен вытягивать из него какие-нибудь сведения, я тут же попрошусь добровольцем обратно в Алжир. Стать шпиком… даже во имя революции… нет, это не для меня!»

— С тех пор как он здесь, — сказал капитан, — он все время толкует нам о том, что такое революция, и не какая-нибудь, а наша. Раза три-четыре он уже пытался объяснить мне, почему я восстал против колониализма. И все время повторяет: «Конечно, это не мое собачье дело, это ведь не моя революция, а ваша». Но тут же все начинает сначала… И что алжирская революция собой представляет, и что нам надо делать, и какие нам грозят опасности, и каких негодяев следует опасаться, и почему их надо расстрелять. Давно уже я ищу кого-нибудь, кто бы ему в свою очередь мог рассказать об алжирской революции… как мы ее понимаем. Сам-то я пытался, но мне это, признаться, не по силам. Позвать его?

Вскоре перед Баширом предстал высокий солдат с изможденным лицом, заросшим огромной бородой, с горящими глазами апостола, которому не терпится умереть во имя его бога.

Капитан встал.

— Доктор, познакомься, это…

Он заколебался.

— Юбер, — сказал «апостол».

— Юбер, позволь познакомить тебя с братом Баширом. Он врач.

— Я не болен, доктор, — сказал Юбер, — а если и болен, то такой болезнью, от которой вам меня не вылечить.

— Все так говорят!.. А мне тем не менее всегда удавалось уничтожить если не болезнь, то по крайней мере больного.