Василий Попов - Большая ничья. СССР от Победы до распада

• Название: Большая ничья. СССР от Победы до распада
• Автор: Василий Попов
• Издательство: НЦ ЭНАС
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93196-544-0

В книге рассмотрены самые полемические вопросы, по которым среди историков не прекращаются острые споры. Автор дает глубокий сопоставительный анализ российских (в том числе советских) и зарубежных публикаций об исторических событиях и исторических личностях второй половины XX века.

Для широкого круга читателей.

---

Большинство западных историков более уместным для характеристики брежневской эпохи считают термин «распад», поскольку все структурные компоненты советской системы — экономика, администрация, идеология, социалистический лагерь — стали приходить в упадок. Они считают неточной характеристику брежневской эпохи как «застойной», поскольку этот термин означал надежду на возможность вновь привести советскую систему в движение, что и пытался безуспешно осуществить Горбачев. По их мнению, основы советской системы потряс «внутренний кризис», который стал очевиден для всего общества после того, как с исторической сцены сошли последние представители кремлевской геронтократии. Череда похорон генеральных секретарей ЦК КПСС у Кремлевской стены в первой половине 80-х гг. стала «последним элементом кризиса, что породил экстремальную форму «коммунистического реформаторства» — горбачевскую перестройку. По их мнению, почти двадцатилетнее правление Брежнева показало окончательное изживание внутреннего потенциала советской системы, когда «пришло время платить по счету»{304}.

Другие западные ученые расширяют хронологические границы упадка, включая в него не только время правления Брежнева, но и перестройку Горбачева, закончившуюся провалом и распадом Советского Союза. Они полагают, что и современная Россия испытывает последствия того кризиса, который проявился в рассматриваемый период{305}. 

Мнение автора

В целом разделяя воззрения авторов, рассматривающих эволюцию и распад СССР главным образом как следствие исторически обусловленного внутрисистемного кризиса советского общества, мы считаем безосновательными мнения о том, что после свертывания косыгинской реформы мысль о нереформируемости советского социализма утверждается в сознании советского руководства. По нашему мнению, иллюзии в отношении возможности реформирования советской системы были окончательно изжиты только к концу горбачевского правления. До этого времени они составляли важную черту политического мировоззрения многих представителей сталинской правящей элиты, включая Берию, Маленкова, Хрущева, Косыгина, отчасти и Андропова. Эти иллюзии, как показывают многочисленные факты, были характерны и для самого Горбачева на начальном этапе перестройки. Об этом же убедительно свидетельствует вся, за редким исключением, общественно-политическая мысль Советского Союза, в т. ч. оппозиционная.

Именно частичное сохранение этих иллюзий в отношении потенциальных возможностей советского строя вызвало в обществе стремление к стабильности после бурных сталинских и хрущевских времен. Указанные настроения охватывали (в различной степени) и «верхи», и «низы». Следовательно, «застой» являлся не только закономерным, но и неизбежным следствием господствоваших в обществе настроений и форм жизни, развитием внутренних свойств и черт, присущих советской системе.

Как свидетельствуют приведенные примеры, подходы к изучению рассматриваемой эпохи и ее оценки не в последнюю очередь зависели от тех теоретических построений, которые исповедовали ученые. Эти различия в верованиях можно объяснить не только политической предвзятостью, свойственной многим историкам, но также методологической неуверенностью, которая охватила российских историков после их отказа от марксистско-ленинского учения как единственно возможной теоретической базы их исследований. У нас нет серьезных причин предполагать, что будущее развитие современной России пойдет по сходному кругу, уже описанному сторонниками цивилизационных и модернизационных теорий применительно к нашему прошлому.

Существовал ли в СССР «бюрократический абсолютизм»?

Вынесенный в заголовок вопрос отражает другую важную сторону исторического процесса — историю власти на ее заключительном отрезке времени. Именно через раскрытие феномена власти как главного, основополагающего элемента советской системы многие историки пытались объяснить процесс эволюции СССР и закономерности его распада. До недавнего времени в отечественной литературе отсутствовали специальные исследования по данной проблеме. В результате такого положения современные российские ученые испытывали огромное воздействие западной политологической мысли, многие достижения которой прочно вошли в научный оборот.

В брежневские времена было завершено многолетнее строительство «бюрократического абсолютизма» советского типа, который, как полагают многие ученые, не имел прецедентов в XX столетии. По этой же причине годы брежневского правления некоторые историки назвали «золотым веком» советской номенклатуры. Так, по мнению М. Левина, после смерти Сталина и отмены системы личного деспотизма вождя, который являлся «фактически собственником всей земли и других ресурсов, включая рабочую силу», Хрущев придал динамизм политической системе и советскому обществу. Однако правящая бюрократия свела реформы на нет и заменила культ Сталина «культом государства». В брежневские времена бюрократия превратила партию в своего «правящего слугу». По словам Левина, «бюрократический класс» включал в себя не только элиту — верхние слои бюрократии, но и «многочисленные нижние уровни иерархии, социальные слои, включенные в систему, или даже социальные группы вне ее». Он указывал на огромные масштабы теневой экономики в брежневские времена и стремительно развивающийся процесс сращивания дельцов этой экономики с партийными и государственными чиновниками, отмечал, что оба процесса носили массовый характер (хотя последнее слово всегда оставалось за бюрократической элитой). Для Левина переход власти в СССР к бюрократии означал одновременно и ее освобождение от партийной опеки, включая «нейтрализацию» системы номенклатуры, предназначенную для контроля над бюрократией. Поэтому Левин склонялся к мысли, неоднократно высказываемой в научной литературе: партия «утратила свою политическую роль и стала частью бюрократии». По этой же причине она была обречена на свое историческое поражение{306}.

Иные подходы к изучению проблемы власти в СССР предложил Р.Г. Пихоя. По его мнению, власть в СССР «принадлежала олигархии», к которой он относил представителей «высших звеньев партийного и государственного аппарата», а сущностной характеристикой этого слоя была его «возможность непосредственно участвовать в процессе управления страной». Советская номенклатура представляла собой уникальное явление: включение в нее носило персональный характер — каждого человека принимали отдельно. «Генеральный секретарь замыкал и в конечном счете руководил всей номенклатурой в СССР, так возникла уникальная вертикальная структура слоя, который был объединен феодальной системой личных связей и зависимости», — писал он. Если обрывались «цепочки взаимных обязательств», карьера чиновника «заканчивалась». Пихоя также называл КПСС «сословно-представительной организацией», хотя подчеркивал, что в СССР отсутствовало «органическое разделение» классов и сословий по формам собственности, поскольку существовала по сути своей единая государственная форма собственности. Анализируя причины внутренней слабости КПСС, он указывал, что «общепартийные» интересы до времени сковывали особые, присущие местным парторганизациям «профессиональные, сословные, национальные, политические и иные интересы»{307}.

Глава 14. БРОНЯ КРЕПКА И ТАНКИ НАШИ БЫСТРЫ

«Пражская весна»

Большинство историков рассматривали «пражскую весну» как поворотный пункт в политике Брежнева, после чего началась эра консерваторов. «Пражской весной» принято называть события в Чехословакии в 1967–1968 гг., когда нараставшее недовольство населения проявлялось прежде всего в кругах интеллигенции, а программы реформ находили сторонников не только в рядовой коммунистической среде, но и среди руководства. Толчком к преобразованиям послужил провал 3-й пятилетки, а затем в ходе открытой партийной дискуссии был поставлен вопрос об отказе от централизованных методов правления, о разделении функций партийных и государственных органов. Некоторые партийные деятели выступали за фундаментальные и всеобъемлющие преобразования, включая трансформацию политической системы, другие — за частичные изменения в смысле улучшения существующей системы. Новый руководитель чехословацкой компартии А. Дубчек на первых порах пользовался доверием и поддержкой Л.И. Брежнева и заслужил от последнего аттестацию «очень честного человека»{308}.

Большинство современных исследователей отмечали, что чехословацкие руководители не придавали своим реформам антисоветский характер. Однако дубчековскому руководству не удалось удержать контроль за ходом преобразований, и у советского руководства создалось впечатление, что страна сползает к повторению венгерского опыта 1956 г. Характеризуя реакцию ЦК КПСС на чехословацкие события, ученые отмечали, что в нашем партийном руководстве имелись как сторонники жестких мер по отношению к проявлениям «ревизионизма» в сопредельной стране, так и те, кто пытался избежать прямого военного вмешательства во внутренние дела ЧССР. Первоначально использовались различные методы давления на отбившегося от рук союзника — от непрекращающихся штабных учений и маневров на чехословацкой территории до вмешательства советской стороны в работу высших партийных органов Чехословакии.