Александр Лавров - Русские символисты: этюды и разыскания

• Название: Русские символисты: этюды и разыскания
• Автор: Александр Лавров
• Издательство: Прогресс-Плеяда
• Жанр: Филология
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93006-053-9

В книгу известного литературоведа вошли работы разных лет, посвященные истории русского символизма. Среди героев книги — З. Н. Гиппиус, В. Я. Брюсов, М. А. Волошин, Вяч. Иванов, И. Коневской, Эллис, С. М. Соловьев и многие другие.

---

Сначала Волошин собирался обследовать Италию пешком (ср. недатированное письмо Ф. К. Арнольда к Волошину: «За границу летом мечтаю ехать и идти с тобой пешком»[1007]), но потом, вероятно, ему стала очевидной неосуществимость этого намерения — обойти едва ли не всю страну за три летних месяца. Решив путешествовать поездом, Волошин увеличил предполагаемый маршрут: «Задача нелегкая: <…> пройти через Тироль, озера, всю Италию, прожить в Риме, в Неаполе и вернуться через Афины и Константинополь, и в три месяца!»[1008] Денежная сумма, которую Волошин смог выделить на путешествие, была минимальной, рассчитанной на самые скромные расходы: «…все это можно сделать на 150 р., считая на переезды 80 р. (я высчитал по путеводителям), а остальные деньги распределив на 3 месяца, остается по 2 франка в день на остановки и питание; останавливаясь на постоял<ых> дворах и в ночлежных домах и питаясь преимущественно хлебом, молоком и др<угой> примитивной пищей, этого хватить может свободно»[1009]. Другие участники также вносили по 150 рублей. Необходимость экономить во всем оказалась главным неудобством путешествия и основанием для разногласий, воспрепятствовав ознакомлению со многими заслуживающими внимания реликвиями (в частности, Волошин и его спутники избегали посещать те выставки, картинные галереи, дворцы и другие достопримечательности, за которые надо было вносить ощутимую для их коллективного бюджета плату).

В ходе приготовлений был выработан в шуточной форме свод правил, которым должны были следовать путешествующие, под заглавием «Основная конституция (позабытая в России)»[1010]. Составители «конституции» выступали под псевдонимами: путешествующий князь Лазиппо (инкогнито) (В. Ишеев), при нем — Тэдди Теодардо (Ф. Арнольд), должностные лица — «гид» Макс де Коктебель (Волошин) и «хранитель печати и главный казначей» Leon Compte d’Aoust-Roffy (Л. Кандауров). «Конституция» состояла из «узаконений»: «1. В пути и остановках право всегда большинство, в случае равности голосов права слабейшая сторона <…> 2. Разделение по вопросу о еде нежелательно. Примеч<ание>. Если такое произойд<ет>, ставится на счет каждого. 3. В вопросе о ночлеге см. ст<атью> 1. Кроме того, один голос может решить в пользу ночевки под кровлей, если он найдет ночлег всей компании на сумму 2 франка <…>5.0 часе вставания решается каждый раз вечером на осн<овании> ст<атьи> 1. <…> 12. В случае разногласия в вопросе о маршруте каждый может отделиться на срок не более 10 дней, получая при этом 2 фр<анка> в день и прогоны по устан<овленному> марш<руту>», и т. д. 11-й пункт «конституции» гласил: «Каждый ежедневно по алфавит<ной> очереди обязан вписать в журнал до 12 ч. ночи, при останов<ке> не позже 10 ч. веч<ера>. При более поздней останов<ке> дается 2 льгот<ных> часа. Штраф 50 сант<имов>. Кроме того, каждый может вписывать что угодно».

Этот пункт диктовал правила ведения «Журнала путешествия» — ежедневной летописи увиденного и пережитого. Рукопись с поочередными записями путешественников занимает две тетради в черных переплетах (55+89 л.) и имеет заглавие: «Журнал путешествия (26 мая 1900 г. — ? <24 июля / 6 августа 1900 г.>), или Сколько стран можно увидать на полтораста рублей». «Журналу» Волошин предпослал три эпиграфа: «1) В путешествии не столько важно зрение, слух и обоняние, сколько осязание. Для того, чтобы вполне узнать страну, необходимо ощущать ее вдоль и поперек подошвами своих сапог. 2) В путешествии количество виденного всегда обратно пропорционально количеству истраченного и съеденного. 3) Говорят, что надо съесть пуд соли с человеком, чтобы узнать его, а я говорю вам, что для этого достаточно пройти вместе пешком верст сто»[1011]. В этих эпиграфах воплощено странническое «кредо» Волошина, и он старался ему неукоснительно следовать во время путешествия со всем ригоризмом и максимализмом: в сравнении со своими спутниками он был чрезвычайно энергичен и жаден в познании нового и в то же время строг и суров, когда дело касалось не сопряженных с этим расходов. Записи Волошина в «Журнале путешествия», в свою очередь, отличаются наибольшей обстоятельностью и яркостью; не ограничиваясь, как в большинстве записей его спутники, более или менее юмористическим пересказом событий дня и всяческих курьезных подробностей, он подробно аргументировал в «Журнале» свои впечатления и пристрастия, обнаруживая остроту зрения и силу подлинно поэтического воображения. Чаще, чем его спутники, он пользовался и своим «узаконенным» правом «вписывать что угодно», неоднократно дополняя заметки товарищей своими наблюдениями и размышлениями.

Экзамены Волошина закончились 20 мая. 26 мая он вместе с Л. Кандауровым, В. Ишеевым и А. Смирновым выехал из Москвы и 29 мая (11 июня н. ст.) прибыл в Вену, там путешественники провели один день и отправились далее на пароходе вверх по Дунаю, а 1/14 июня прибыли в Мюнхен. Маршрут был продуман до мелочей еще до отъезда; в записной книжке Волошина зафиксированы заметки с указанием этапов путешествия — от Вены до Линца, от Линца до Зальцбурга, от Зальцбурга до Мюнхена с обозначением стоимости проезда в гульденах и марках[1012].

Выбор маршрута и обязанности «гида» были доверены Волошину: «Макса все спутники чрезвычайно уважали за предполагаемые глубокие познания всех стран Западной Европы и всевозможных обстоятельств и перипетий путешествования»[1013]. А. Смирнов с самого начала стал выказывать несогласие с установленными общими правилами. В. Ишеев записал 7/20 июня: «Была очередь писать дневник Алексиса. Алексис не только отказывался писать, в частности, дневник, но стал в неприличных и полных неуваженья выражениях отзываться о нашей конституции и вообще. Сначала хотели поступить с ним по закону, но т<ак> к<ак> он и самого закона не признавал, то, очевидно, единственным средством являлось поставить его вне закона. Так и сделали. Единогласно порешили лишить Алексиса гражданской и уголовной правоспособности» (тетрадь I, л. 31)[1014]. И впоследствии Смирнов продолжал держаться особняком от остальной компании. Уже из Флоренции Волошин писал матери (27 июня /10 июля): «Спутниками своими — князем и Кандауровым — я очень доволен и сошелся с ними. Третий же, Смирнов, очень несимпатичен; но он, кажется, скоро совсем отстанет от нас»[1015]. Так и вышло: из Рима Смирнов уехал один в Венецию.

Осмотрев Мюнхен с его картинными галереями и побывав на представлении мистерий Страстей Христовых в баварской деревне Обер-Аммергау, путешественники отправились в тирольские Альпы. Переходы от одного высокогорного селения к другому они совершали пешком. Эти странствия заняли около недели. Последний, самый утомительный переход был совершен 12/25 июня; в этот день путешественники достигли итальянской границы. Основной объем записей Волошина в «Журнале путешествия» относится к его пребыванию в Италии.

На рубеже XIX и XX вв. Италия, после известного охлаждения к ней, сменившего некогда восторженное благоговение в эпоху Пушкина и Гоголя, вновь властно завладела умами русских литераторов. «Для Италии в нашей литературе наступил четвертый период, — писал о 1890-х гг. П. П. Муратов, — и, думается, после этого нового обращения к ней, не столь пламенно-восторженного, как в дни Гоголя, но, может быть, более настойчивого, внимательного и широкого, Италия никогда не уйдет больше из поля зрения русской духовной жизни»[1016]. Италия в эти годы опять становится центром паломничества русских писателей. Разумеется, неизменно притягательным для них был традиционный образ Италии — прекрасной южной страны, родины современного искусства, сокровищницы исторических и художественных ценностей, и в особенности манящим оказывался этот образ на контрастном фоне мрачной российской действительности. Ощущение контраста неизбежно сопровождало на протяжении путешествия, и от него было трудно избавиться. А. Блок в своих заметках о путешествии по Италии в 1909 г. признается, что «русских кошмаров нельзя утопить даже в итальянском солнце»[1017], а А. Н. Веселовский еще в 1864 г., размышляя о том, какие очертания приобретет образ Италии в сознании русского человека, писал: «…мы прочли гоголевский „Рим“ при захождении солнца, где-нибудь в деревне летом, и, может быть, вздохнули глубоким шестнадцатилетним вздохом, когда, поднявши глаза от книги, встретились с серым темным видом, приземистыми холмами и вечными березами аракчеевской дороги. Может быть, в ту минуту вы послали в недоброе место эту широкую Русь, с ее верстовым масштабом, назойливо бросившуюся вам в глаза, когда вы готовились видеть другие виды и другое небо. Ваши итальянские предилекции становились от этого еще сильнее и неотвязчивее»[1018]. Италия представала своего рода идеальной страной, «прекрасной Италией» («la bella Italia»), и эта первичная настроенность окрашивала впечатления буквально всех русских паломников. Не случайно впоследствии М. А. Осоргин, называвший себя «загостившимся поклонником» этой страны, будет с явным полемическим прицелом подчеркивать, что «слишком живая и телесная, Италия не создана только для взглядов и восхищений». Демонстративно уже самое название его книги — «Очерки современной Италии». В ней подробно освещаются быт, нравы, психология итальянского народа, национальные и социальные проблемы этой еще совсем молодой страны, возникшей как целое только во второй половине XIX в. Одну из глав под характерным заглавием «Италия показная и подлинная» Осоргин завершает словами: «Было бы слишком жаль, если бы памятники старины и античные мраморы музеев заслоняли собою лицо итальянца наших дней, с его радостями и горем, с его сложными переживаниями и его порывами пробиться из темноты на дорогу света и культуры»[1019]. Однако ко времени путешествия Волошина мифологизированные представления господствовали. Италия историческая, музейная вполне заслоняла современную страну; последняя, по контрасту с благоговением перед историческими и художественными реликвиями, как правило, вызывала только раздражение новоявленными чертами европейского буржуазного государства.