Евгений Воеводин - Эта сильная слабая женщина

• Название: Эта сильная слабая женщина
• Автор: Евгений Воеводин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1987

Имя рано ушедшего из жизни Евгения Воеводина (1928—1981) хорошо известно читателям. Он автор многих произведений о наших современниках, людях разных возрастов и профессий. Немало работ писателя получило вторую жизнь на телевидении и в кино.

Героиня заглавной повести «Эта сильная слабая женщина» инженер-металловед, работает в Институте физики металлов Академии наук. Как в повести, так и в рассказах, и в очерках автор ставит нравственные проблемы в тесной связи с проблемами производственными, которые определяют отношение героев к своему гражданскому долгу.

---

— Ах, он меня не звал! Ты, между прочим, и родную мать тоже не звал, да она приехала. Жалеешь, что твоих дружков выгнали? Или что бутылку с ними не допил? — Тут же она набросилась на Любовь Ивановну: — А ты чего сидишь, будто конец света пришел? Идем, я и от Шуры этих алкашей выгоню, а тебя спать уложу. Слышишь, статуя?

Любовь Ивановна не шевельнулась. Ангелина потянула ее под руку: идем, идем! Две ночи не спала, лица на тебе нет! И, уже от двери, бросила Кириллу:

— А ты чтоб из дома никуда, понял? Догоню и на улице ноги выдеру, откуда растут.

Все это проходило мимо Любови Ивановны, мимо ее сознания. Тупая боль в затылке росла, ширилась, ее подташнивало — видимо, подскочило давление. Если б не Ангелина, она и не поднялась бы, пожалуй… Ангелина провела ее в соседнюю квартиру. Мужчин там не было: должно быть, ушли распивать свою бутылку…

— Ее надо уложить, — сказала Ангелина Шуре. — Ты посиди с ней, пока я там порядок навожу.

— Конечно, конечно, — торопливо согласилась Шура.

Она сидела на кровати, в ногах у Любови Ивановны, и говорила, говорила, говорила, словно обрадовавшись тому, что наконец-то может поговорить с нормальным человеком, — и странно: Любовь Ивановна начала приходить в себя, прислушиваться к Шуре, потому что все чаще и чаще она называла Кирилла…

— …Девушка у него была. Ничего, интересная, с нашего магазина, черненькая такая… С месяц назад приходит, садится вот здесь и плачет. «Ухожу от него, говорит, сил моих нет. Пьет, а я на таких вот как нагляделась… Зачем, говорит, мне пропойца? Семьи с таким все равно не будет». Она от него аборт сделала, испугалась, что ребенок уродом родится… Я ей говорю: «Кирилл, в общем-то, добрый парень, может, ты его от этого дела отвернешь?» А она мне: «Ты-то, говорит, отвернула?» Что ей ответишь? Видать, бутылка сильней нас… Так и ушла, даже работу бросила. Я встретила ее недавно, она в рыбном сейчас, возле вокзала… Хотите, зайдем, познакомлю?

— Зачем? — спросила Любовь Ивановна.

— В общем-то, конечно, уже незачем… — согласилась Шура.

— …Ему-то хорошо, удобно — своя квартира, отдельная, а соседям каково? Месяца два назад заявление на товарищеский суд подали. Шум у него был, и драка… Я зашла, гляжу, а он на полу лежит, избитый, и кровь кругом… Очухался через несколько дней и за прежнее. Судили его на товарищеском, обещал, что будет тихо… Лечить его надо. Вы его здесь в больницу положите или с собой возьмете?

— С собой, — ответила Любовь Ивановна.

— …На халтуре-то он неплохие деньги зарабатывает и тут же все спускает до копеечки… Придет ко мне, сядет на кухне. «Шура, говорит, есть у тебя чего пожрать, и еще на «Беломор»?» Я говорю: «У тебя же вчера аванс был?» Махнет рукой и молчит… А как-то, как раз в день получки, я в аптеку пошла и поглядела… Ведут его, пьяного, двое. Завели за гараж, я за ними. Гляжу, а они ему карманы выворачивают… Вот куда денежки-то уходят! Выпьет с дружками на десятку, они его захмурят, парни-то здоровые, не чета ему, ну, а остальное и отберут… Утром спрашиваю: «Помнишь, что вчера было?» Ничего не помнит!..

Она рассказывала еще и еще, но Любовь Ивановна словно отключилась. Даже то, что она узнала от совсем чужого, в сущности, человека, было достаточно страшно, и Любовь Ивановна не хотела знать ничего больше. Видимо, в силу вступила какая-то защитная реакция и помогла ей отключиться, уснуть, чтобы хоть на пару часов уйти от всего того злого, что вдруг неожиданно ворвалось в ее жизнь…

— Вы спите, спите, — сказала Шура, вставая. — Я ведь еще сколько рассказывать могу, да всего не перескажешь…

Ночевать Ангелина поехала к Егору. Надо было наконец-то познакомиться с другом мужа, его семьей, передать письмо Жигунова и посылку — несколько банок домашнего варенья. В Мурманске вишневого или клубничного днем с огнем не сыщешь… С Любовью Ивановной договорились так: утром, часов в девять, встречаются на автобусной остановке у вокзала и едут на кладбище.

В квартире Кирилла было чисто. Кирилл — трезвый, растерянный от неожиданного приезда матери, от того скандала, который она здесь учинила его дружкам, наконец, от стыда или сознания собственной вины (так ей, во всяком случае, казалось) — был тихим, но совсем чужим, незнакомым ей. Разговор не получался. Она спросила его о  т о й  девушке, и Кирилл ответил нехотя: все кончено, зачем говорить о том, чего нет…

— Как это все произошло, Кира?

— Что именно?

— Что ты начал пить.

— Одна рюмка тянет за собой другую. У нас в каждом магазине такие плакатики висят.

— Я спрашиваю серьезно.

— Так получилось.

— Но ты хотел, чтобы  т а к  получилось?

— Не надо, мама!

— Нет, надо… Мы не говорили с тобой серьезно много лет. Если бы я сразу узнала, что ты… Но ты ведь врал мне! В каждом письме — все хорошо, все замечательно, и я радовалась, верила!.. Когда ты начал… это?

— Точную дату установят мои биографы.

Его начал раздражать этот разговор, и растерянность проходила. Любовь Ивановна заметила это.

Пожалуй, сейчас она действовала инстинктивно, повинуясь одному желанию — не показаться Кириллу слабой, какой он всегда знал мать и чем они оба — Кирилл и Володька — достаточно умело пользовались в детстве. Дать Кириллу хотя бы почувствовать, что она потрясена всем увиденным, что она мечется и толком не знает, что делать, кроме одного — как можно скорее увезти его отсюда в Стрелецкое, — дать почувствовать это Кириллу значило натолкнуться на его сопротивление, и тут уж не помогут десятки Ангелин! Она  д о л ж н а  была переломить Кирилла. Не плакать, не просить, не умолять — боже избави! — нет, только требовать и говорить с ним вот так, с этой чуждой ей резкостью. Отступать она уже не могла.

— Ты решил грубить мне?

— А ты не задавай ненужных вопросов.

— Ты знаешь, какие нужные и какие ненужные? Наверно, совсем ненужный вопрос — где телевизор и отцовская энциклопедия? — Кирилл не ответил. — Ты уже начал пропивать вещи, Кирилл? Что на очереди?

Опять молчание.

— Все могло быть у человека, — тихо сказала Любовь Ивановна. — И все поломать самому… Наверно, ты не часто смотришь свои студенческие фотографии?

Она любила эти фотографии. Кирилл — начальник студенческого строительного отряда — принимает рапорт перед строем… Кирилл среди ребят, славных, смеющихся, — она даже завидовала им: какая все-таки чудесная штука — молодость! Кирилл делает доклад на студенческом научном обществе… Кирилл — дружинник, идет по улице… Где все это? Какая же страшная сила вырвала его из всего этого честного и прямого, будь она проклята!..

— Скажи, ты сам ушел из института, или тебя выгнали? Теперь-то уже все равно… Да и мне подъехать к институту, справиться — полчаса…

— Ну, выгнали.

— Тоже за пьянки?

— Предположим. Но потом я не пил. Вкалывал дай бог как! Хочешь, грамоту покажу?

— Покажи.

— Долго искать, — сказал он. — Засунул куда-то… Потом найду.

— Нет у тебя никакой грамоты, Кирилл. Ну, а потом? Потом что было? Дружки-приятели?

Он не ответил.

— Я не могу встретиться с той девушкой, — сказала Любовь Ивановна. — Понимаешь, мне страшно… Возможно, ты поломал ей жизнь. Как я посмотрю ей в глаза?

— Ничего я не поломал! — нервно ответил Кирилл. — Она сама… Ладно, дай мне, пожалуйста, рублевку на пару пива. Пива-то можно выпить ради твоего приезда?

— Нет, — сказала она. — Уже нельзя. И вообще давай с завтрашнего дня собирайся… Я пойду в жилконтору, заявление подадим вместе. Поедешь ко мне. И учти — теперь я с тебя глаз спускать не буду. Понадобиться уложить тебя в больницу — до министра дойду, а уложу.

— Что я, алкоголик, что ли?

— Да.

— Брось! — махнул он рукой. — Значит, не видала ты настоящих алкашей. А я-то что — так себе, мелкий любитель.

— Ты не будешь даже любителем.

— Я никуда не поеду, мама.

— Поедешь, Кирилл.

— Сказал — не поеду, и не поеду! Между прочим, я взрослый человек.

Любовь Ивановна чувствовала, что это даже не сопротивление, а какие-то остатки упрямства, что Кирилла она все-таки сумела сломать, и нужно еще одно небольшое усилие, чтобы он сдался.

— Ложись спать, — сказала она. — Завтра нам рано на кладбище, к папе. Ты поедешь тоже.

— Утром мне на работу.

— Ты поедешь со мной на кладбище, — спокойно и негромко сказала Любовь Ивановна.. — И никогда, понимаешь — никогда не спорь со мной, Кирилл. Я просто не разрешу тебе спорить со мной.

Утром они встретились с Ангелиной и поехали на кладбище.

После похорон мужа Любовь Ивановна ни разу не была там и плохо помнила даже дорогу. Сейчас она догадывалась, что автобус идет в сторону Мурмашей, а вот этой полукруглой площади и бетонных ворот перед кладбищем она не помнила вовсе — тогда их не было… В том году кладбище только открыли, редкие кресты и столбики жались друг к другу у подножия сопки. Теперь они поднялись и на сопку, обойдя каменные валуны… Могила Якушева была совсем рядом со входом — небольшой памятник из серого гранита и на нем — пушистая снежная шапка. Несколько лет назад памятник ставил Кирилл и прислал фотографию…