Евгений Воеводин - Эта сильная слабая женщина

• Название: Эта сильная слабая женщина
• Автор: Евгений Воеводин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1987

Имя рано ушедшего из жизни Евгения Воеводина (1928—1981) хорошо известно читателям. Он автор многих произведений о наших современниках, людях разных возрастов и профессий. Немало работ писателя получило вторую жизнь на телевидении и в кино.

Героиня заглавной повести «Эта сильная слабая женщина» инженер-металловед, работает в Институте физики металлов Академии наук. Как в повести, так и в рассказах, и в очерках автор ставит нравственные проблемы в тесной связи с проблемами производственными, которые определяют отношение героев к своему гражданскому долгу.

---

Потом вдруг его сняли с самосвала и дали новенький, как конфетка, УАЗ. Теперь он возил продукты для рабочей столовой, запасные части, начальство и приезжих корреспондентов, и тоже был очень доволен, потому что машина была мировая. Ребята трепались, что он за девушкой никогда не будет ухаживать так, как ухаживает за своей «уазкой».

Ромка не отвечал и старался поскорее уйти. Должно быть, ребята не догадывались, что такие шуточки отзываются в нем болью.

Год назад в поселке появилась Нина Лисогор. Их приехало тогда человек тридцать или сорок, калужских девчат, и вечером на берегу реки были танцы. Донимала мошкара, а на краях большой поляны словно бы собралось два воинства — мужское и женское. Роман до мелочей запомнил тот вечер, — стоит только закрыть глаза, и вот она, эта поляна.

Два воинства оглядывали друг друга как перед битвой, но взгляды были не настороженными, а любопытными; они перекидывались через поляну, почти ощутимые, эти взгляды. Девчата шушукались, поправляя друг на дружке платья. Временами оттуда, с той стороны, доносился приглушенный хохоток, такой пленительный, такой манящий, что Роман вздрагивал и снова смотрел на девичьи лица, уже раскрасневшиеся не то от смущения, не то от легкой взволнованности.

Кто-то из ребят завел патефон. Патефон стоял на широком пне только что поваленной лиственницы. Дерево лежало тут же, словно обозначая границу этой поляны. И вот тогда, когда заиграл патефон, ребята первыми потянулись на ту сторону, — и Роман заметил, что самые бойкие идут нерешительно, а самые нерешительные — с наигранной, бог весть откуда появившейся у них в эту самую минуту развязностью.

Казалось, идет стенка на стенку. Казалось, взгляды вдруг обрели необыкновенную силу взаимного притяжения, и нет больше возможности сопротивляться этой силе. Роман тоже пошел, сам не зная зачем, потому что танцевать он не умел, но все пошли — и он пошел тоже.

И уже не было слышно патефона, — какая там музыка, когда вот они, совсем рядом, эти разноцветные кофточки и платьица, такие непривычные здесь, в тайге. Шуточки были грубоватыми, но Роман улыбался, наблюдая, как лихо знакомятся его дружки: «Здорово, калужские! Ну, которая за меня замуж?», «Тебя как кличут? Клава? Запишем. А меня коротко — Ростислав Всеволодович».

Он стоял один посередине этого радостного, всплескивающего смехом празднества, наполненного тайным смыслом, и ожиданием, и томлением. Чужие взгляды скользили и по нему и тут же словно бы отталкивались, перескакивали, не задерживаясь, в сторону. Он ловил их, мысленно стараясь задержать, — и вдруг оказалось, что кругом него уже парочки, и, хотя сами по себе эти знакомства, исключали выбор, он не сумел даже ни с кем познакомиться. Он сидел на стволе поваленной лиственницы и только смотрел, как ребята танцуют с калужскими да отмахиваются от мошкары.

— Ты чего? — крикнул ему Ростька, тот самый, который познакомился с Клавой. — Давай, не робей!

Он только улыбнулся ему.

Ростька танцевал как бог. Он был москвич, и у них на заводе были курсы бальных танцев. Сюда он привез серый костюм в клеточку, и сейчас был в этом костюме — брючки дудочкой — и в галстуке, все честь по чести. Завтра он выйдет на работу в комбинезоне, замасленном и блестящем, как рыцарские доспехи.

Ростька, нагибая голову, заглядывал в лицо девушке, а та отводила глаза и смеялась — должно быть, Ростька рассказывал ей что-то очень смешное.

Из обрубленных сучьев лиственницы сложили костер, Танцующие то отдалялись от него, то приближались, совсем как бабочки, налетающие на свет, — и метались, напуганные жаром полыхающего дерева. Уже ничего нельзя было разобрать в густой темноте, которая окружала костер, а оттуда все доносился приглушенный смех и все удалялся, словно уходил в тайгу, подальше от огня, света и посторонних глаз. Вот тогда к поваленной лиственнице и подошла эта девушка, Нина.

Она села рядом с Кобысовым и, щурясь, смотрела на огонь.

— Это пихта? — спросила она.

— Лиственница.

— Какой запах.

У нее было красное лицо — это огонь выкрасил его так — и глаза казались совсем черными от резкой, густой тени. Роман почувствовал, что во рту у него сразу стало сухо.

— Нравится у нас? — спросил он, чтобы хоть как-то начать разговор.

— Нет, — ответила девушка. — Кто это у вас такой ходит в полосатом свитере?

Он знал, о ком спрашивала девушка: Васька Штырин из мехколонны.

— Я ему по физиономии дала, — сказала девушка. — Здесь у вас все такие шустрые? Ну-ка, проводите меня до вагона.

Он встал и пошел сзади. Темень сразу же облепила их. Казалось, надо продираться через нее — такой густой была ночь.

До вагончиков, где разместились девчата, было метров триста. Весь этот путь они прошли молча. У самого вагончика девушка сказала:

— Спасибо.

Вот и все, что было в тот вечер. Нет, не все. Далеко за полночь начали возвращаться ребята, и сквозь сон Роман слышал обрывки разговоров. А утром он уже гнал сбой самосвал на карьер, за гравием, и на обратном пути встретил Ростьку, притормозил, и Ростька тоже притормозил:

— Ну как, солдат?

— Чего «ну как»?

— Не знаешь, чего спрашиваю?

— Не знаю.

— Зря. Учись у москвичей. Гуд бай!

Вечером Кобысов отправился искать вчерашнюю девушку. Он увидел ее в столовой и удивился тому, как обманчиво представлял ее себе весь этот прожитый день. Бледное лицо и светлые глаза под светлыми редкими бровями, — он видел их словно впервые, и меж тем это была именно та самая девушка. Он поздоровался, и девушка ответила кивком. Тогда Роман спросил:

— Тут рядом не занято?

— Садись, — равнодушно ответила она.

— Вы сегодня пойдете на танцы?

— Нет, — ответила девушка.

— Жаль.

— Кому как.

— А почему?

— Чтоб не лезли всякие… И ты тоже.

Девушка встала и ушла.

Когда он вышел, то сразу заметил эту девушку: она сидела возле дороги на досках и смотрела на него. Роман пошел к ней, потому что она никого больше не могла ждать: в столовой было уже пусто.

— Чего это вы? — мягко спросил Кобысов. — Я же, кажется, вас не обидел?

— Настроение такое, — сказала она. — Бывает же у человека плохое настроение?

— Бывает, — согласился Кобысов. — А вы идите рыбу ловить, когда у вас такое настроение. Знаете, как у нас хариус берет? Будь здоров!

— Хариус! — фыркнула девушка, вставая. — Ну, ладно! В общем, извини, если я тебя обидела.

2

Недели через три Роман встретился с Ростькой на Малом Верблюде. Дорога здесь петляла, временами сужаясь так, что машинам было не разъехаться. Тогда кто-то из шоферов должен был отвести свой самосвал назад. Ростька не любил пятиться и сейчас, высунувшись из кабины, заорал:

— Давай назад! Назад, говорю, Хариус!

Кобысов подумал, что Ростька каким-то образом подслушал его разговор с девушкой, но вечером один из шоферов сказал:

— Ростька уже с новой гуляет. С Нинкой.

Кобысову было обидно, что Нина передала Ростьке их разговор там, у столовой. Вот ведь как можно ошибиться в человеке! Казалось, недотрога, ерш в колючках, а не девчонка, — на деле же оказалась трепло. Он встретил их вечером — пошел на танцы и увидел их вместе. Нина держала Ростьку за руку и смотрела на него, не отрываясь. Потом они ушли в темноту, и Нина махала веткой, отгоняя мошкару от Ростьки и от себя.

Он обрадовался тому, что пять самосвалов понадобилось на дальнем участке, и сам напросился в эту ездку. Месяц он жил в своей машине и спал в ней, потому что больше негде было спать. Но все равно, пришла пора возвращаться в поселок, и когда он вошел в свой вагончик, ребята закричали:

— Хариус вернулся!

И словно бы не было у него с тех пор собственного имени — Хариус да Хариус, так и прилепилась эта кличка. Новый начальник мехколонны как-то встретил его и сказал:

— Хочу с вами посоветоваться, товарищ Хариус…

— Моя фамилия Кобысов, — зло ответил Роман.

Но черт с ним. Хариус — так Хариус. Он не обиделся на Ростьку и ребят.

Он избегал только встреч с Ниной, но невозможно было не встретиться, и он поразился тому, как она изменилась. Она чуть-чуть покрасила брови и губы — и у нее стало совсем другое лицо, более взрослое и более приятное, что ли. Даже в этой теплой стеганой куртке она была хороша, и Роман вновь, как и тогда, на лиственнице, почувствовал, что у него сохнет во рту. Он поздоровался и прошел мимо.

Еще месяц спустя он был уже знаком почти со всеми девчонками, учился танцевать, и прежней робости как не бывало, но всякий раз, увидев Нину, он норовил свернуть куда-нибудь в сторону, и она заметила это. Да и трудно было не заметить, что пришел человек в столовую, огляделся и — шасть обратно, к дверям. Нина сама остановила его:

— Ты чего такой сердитый?