Джон Ле Карре - Песня для зебры

• Название: Песня для зебры
• Автор: Джон Ле Карре
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-32284-6

Книги Джона Ле Карре давно занимают почетное место в списках классики шпионского романа. Сам в прошлом сотрудник британской разведки, он выворачивает наизнанку миф о всесильных и вездесущих спецслужбах. Его герои — живые люди на трудной работе, часто требующей выбирать между долгом и совестью. “Песня для зебры” — это личная одиссея Сальво, молодого талантливого переводчика, наполовину конголезца, владеющего множеством африканских языков, внештатного сотрудника Министерства обороны. Получив ответственное секретное задание, он улетает на безымянный северный остров переводить на конференции, от которой зависит судьба Конго. Честь и порядочность вынуждают тихого, наивного Сальво бросить вызов могущественным противникам, имея при себе лишь одно оружие — любовь к полузабытой родине и к прекрасной чернокожей соотечественнице.

---

БАРНИ: Привет, Сальв! Где тебя черти носят? Звонил тебе домой, в Баттерси, получил по ушам от Пенелопы. У нас тут есть кое-что для тебя, обычная фигня. Особо не горит, но все же звякни, как только получишь это сообщение, и дай знать, когда сможешь забежать. Чао!

Звучит вполне безобидно, но во мне пробуждаются самые нехорошие подозрения. Барни всегда держится непринужденно, однако сегодня он непринужден до такой степени, что я не верю ни одному его слову. Как только получишь это сообщение. К чему спешить, если речь об “обычной фигне”? Или ему дано распоряжение заманить меня в Говорильню, где будет поджидать Филип со своими парнями, чтобы испробовать на мне погонялку Хаджа? Боюсь, что так.

Я двигаюсь дальше, уже бодрым шагом. Мне до смерти хочется отыграться и вновь обрести уважение Ханны после унизительного поражения в доме Бринкли. Бездну позора неожиданно озаряет лучик вдохновения.

Разве не советовала мне Ханна идти к Андерсону, а не к его светлости? Вот я и пойду! Только на собственных условиях, а не на тех, что продиктуют мне Андерсон или Барни. Не они, а я сам выберу время, место и оружие. А Ханне расскажу о своем плане, когда все утрясется, но никак не раньше.

Первым делом технические детали. В мини-маркете я покупаю “Гардиан”, чтобы разменять крупную купюру. Гуляю дальше, пока мое внимание не привлекает уединенная телефонная будка. Стеклянные стены дают полный обзор, аппарат принимает монеты. Пристраиваю сумку у ноги, откашливаюсь, разминаю плечи, чтобы снять напряжение, и перезваниваю Барни, как он и просил.

— О, Сальв! Получил мое сообщение? Молоток. Может, возьмешь сегодня вечернюю смену, а потом по пивку?

Барни еще ни разу не приглашал меня выпить пива, ни до смены, ни после, однако я ему на это не указываю. Я совершенно спокоен, как и он.

— Сегодня я в запарке, Барни. Трудный заказ, юридический текст. Скучища, конечно, зато кучу денег платят. Завтра я еще мог бы заскочить, если понадобится. Только лучше вечером, где-нибудь с четырех до восьми.

Я прощупываю почву, как того требует мой блистательный план. Впрочем, Барни тоже. Разница в том, что он про меня не догадывается. С ответом он медлит. Будто кто-то стоит у него за спиной.

— Твою мать, ну почему не сегодня? — Перестает прикидываться душкой, и правильно, это абсолютно не его стиль. — Плюнь ты на этих своих мудаков. Потерпят пару часиков, не развалятся. Мы тебе платим за право первой ночи или нет? Ты, кстати, где сейчас?

А то он не знает, где я. У него на экране уже высветилась точка, так зачем спрашивать? Наверное, тянет время, пока его снабжают полезными советами.

— В телефонной будке, — весело жалуюсь я. — У меня мобильник сдох.

Опять пауза. Барни тормозит.

— Ну, такси возьми. Спишем на транспортные расходы. Шеф тут жаждет прижать тебя к груди. Ты, говорит, в прошлый уикенд родину спасал, а от чего и каким образом — не колется.

Тут мое сердце делает двойное сальто. Барни забил в свои ворота! Но я сохраняю хладнокровие. Не даю воли эмоциям. Мистер Андерсон мной бы гордился.

— Барни, самое раннее — завтра к вечеру, — говорю я невозмутимо. — Тогда пусть шеф меня и прижимает к груди.

На сей раз реакция не заставляет себя ждать.

— Парень, ты с дуба рухнул? Завтра же среда! У него репетиция “Святой ночи”![50]

Сердце выкидывает еще пару акробатических трюков, однако я тщательно скрываю свое ликование.

— Значит, либо в четверг, либо никак. Без вариантов, раз уж это не горит, как ты сам сказал. Извини, ничего не попишешь.

Вешаю трубку. Извиняться, конечно, было не за что. Завтра репетиция “Святой ночи”, а в исторических анналах записано, что мистер Андерсон за последние двадцать лет не пропустил ни одной! Пусть Филип со своими людьми ломится к нему в дверь, пусть жизненно важные блокноты не уничтожены, пусть пропали кассеты с уликами. Но в среду вечером репетиция “Святой ночи”, а мистер Андерсон — первый баритон в хоровом обществе Севеноукса!

Полдела сделано. Подавив желание позвонить Ханне по номеру Грейс и сообщить ей о своем гениальном озарении, я набираю номер телефонной справочной, и через несколько секунд меня соединяют с корреспонденткой отдела искусств местной газетки “Севеноукс-Аргус”. Мой дядя, изобретательно вру я, поет в местном хоровом обществе, ведущий баритон, и завтра у него день рождения. Можно узнать, где и в какие часы проходят в среду вечером встречи хорового общества Севеноукса?

Так, все ясно. Ну что же. Можно, но не совсем. Имею ли я какое-то представление о том, легализован мой дядя или нет?

Нет, признаюсь, ни малейшего.

Она довольна ответом. Дело в том, объясняет она, что в Севеноуксе необычная ситуация: здесь два хоровых общества. До общебританского хорового конкурса в Альберт-Холле всего три недели. Оба хоровых общества подали заявки на участие, и оба активно претендендуют на первое место.

А нельзя ли узнать, в чем между ними разница?

Можно, конечно, только просьба на нее не ссылаться. Легализованный хор прикреплен к солидной церкви: предпочтительно к англиканской, хотя, конечно, не обязательно. Это также означает, что репетиции ведут опытные преподаватели и дирижеры, но не профессионалы, потому что денег на них нет. Туда привлекают только местные таланты и никогда не приглашают певцов со стороны.

А нелегализованный?

Нелегализованный хор — только опять же, не надо на нее ссылаться — не принадлежит ни к одной церкви, во всяком случае, насколько им известно. Также это означает: спонсорская поддержка нуворишей, привлечение любыми средствами за любые деньги певцов со стороны, не проживающих в Севеноуксе, и фактически отношение к хору как к профессиональной футбольной команде. Она достаточно ясно выражается?

Яснее некуда. Мистер Андерсон в жизни не делал ничего нелегализованного.

Вернувшись в пансион мистера Хакима путем, как сказал бы Макси, тактического передвижения, я тут же звоню Ханне, спеша поделиться с ней моими текущими достижениями. На звонок отвечает Грейс, у нее неприятные новости.

— Ханна ужасно расстроена, Сальво. У этих теток-благотворительниц кругом одни проблемы, прямо непонятно, как они вообще этой самой благотворительностью занимаются!

Потом трубку берет Ханна, и я с трудом узнаю ее голос. Говорит она по-английски:

— Ох, Сальво, будь у нас кожа хоть чуточку посветлее… Будь в нас хоть капля белой крови, хоть какое-то оправдание… Ты не в счет, ты свой. А вот мы — мы ужасны. Мы ведь черные-пречерные. И ничем нас не забелить… — Голос срывается, но она, справившись с собой, продолжает: — Из нашей группы троим детям выпало жить у некоей миссис Лемон. Они ее ни разу не видели, но уже полюбили, понимаешь?

— Понимаю.

— Две ночи в ее пансионе на берегу моря для них — сказочная мечта.

— Ясное дело.

Снова пауза, ей нужно взять себя в руки.

— Ну вот, эта миссис Лемон, она же христианка, а потому вызвалась приютить наших детей бесплатно. И Амелия, одна из моих подопечных в воскресной школе, даже нарисовала картинку: над морем светит солнце, похожее на большой улыбающийся лимон, понимаешь?

— Понимаю.

— И тут выясняется, что у миссис Лемон со здоровьем нелады. — Ханна в гневе повышает голос, изображая миссис Лемон: — “Просто у меня слабое сердце, голубушка. Мне нельзя волноваться. А я ведь понятия не имела, что… Ну, я думала, это просто дети из бедных семей”.

Трубку перехватывает Грейс, негодующая не меньше Ханны:

— А еще это симпатичное кафе на полпути к Богнору[51]. С надписью “Приглашаем экскурсионные автобусы”. Мы с Ханной замечательно там договорились. Тридцать куриных ножек плюс бесплатные порции для сопровождающих и для водителя. И каждому по прохладительному напитку. За все вместе сто фунтов. Все по-честному, так?

— Очень даже, Грейс. Звучит вполне разумно.

— Наш водитель лет пятнадцать возит экскурсионные группы в это симпатичное кафе. Школьников, самых разных детишек. Правда, белых. И когда владелец понял, что наши — чернокожие, сразу вдруг вспомнил, что у него новые правила. Понимаете, говорит, вся проблема в пенсионерах. Они ведь к нам ходят, чтобы поесть спокойно. Вот почему мы не позволяем детям у нас питаться. Ну, кроме белых детей.

— Знаешь что, Сальво? — Это опять Ханна, уже в боевом настроении.

— Что, милая?

— Может, Конго объявит войну Богнору и захватит его, а?

Мы дружно смеемся. Изложить ей мой гениальный план, рискуя дать дополнительный повод для беспокойства, или оставить на потом? Лучше на потом, решаю я. Ей еще Батиста разыскивать, забот и без меня хватает.

Гениальный план требует обстоятельной подготовки.

На протяжении пяти часов, перекусив остатками холодной лазаньи, я тружусь за ноутбуком. С помощью переведенных на английский отрывков записей с пленок и из моих блокнотов, а также подборки дословных цитат из разговоров Филипа по спутниковому телефону я составляю убедительное разоблачение заговора, который, как заверял меня мистер Андерсон, должен был послужить интересам нашей родины. Отбросив традиционное “Уважаемый мистер Андерсон”, я открываю огонь так: “Зная Вас как человека честного и принципиального…” Но, кроме того, я знаю, что читает он медленно, вдумчиво и не любит навороченных фраз, поэтому ограничиваю свое повествование двадцатью тщательно скомпонованными страницами текста, добавив в качестве посткриптума описание незаконного взлома квартиры в “Норфолк Мэншнс”. Заключительным аккордом называю свой опус “Я обвиняю!”, как пылкое письмо Эмиля Золя в защиту полковника Дрейфуса, которое брат Майкл почитал непревзойденным примером моральной стойкости. Сохранив файл на дискету, я бегу вниз, чтобы распечатать документ у миссис Хаким, поклонницы современной оргтехники. Наконец, после того как вернул украденные пленки и блокноты в укромное место за шатким гардеробом, отправил туда же мой экземпляр “Я обвиняю!”, а дискету из соображений безопасности разломал и выкинул в мусорный ящик на кухне, я включаю шестичасовые новости и с удовольствием убеждаюсь в том, что в них по-прежнему нет никаких будоражащих сообщений о сумасшедшей зебре в бегах.