Октавиан Стампас - Древо Жизора (Тамплиеры - 4)

• Название: Древо Жизора (Тамплиеры - 4)
• Автор: Октавиан Стампас
• Жанр: Научная Фантастика

---

В Шомон он больше не ездил, дабы не лицезреть счастья молодых супругов. Сама мысль об этом счастье вызывала бездну омерзения. Добрые чувства к Роберу еще теплились в душе Жана, но к тому, юному Роберу, с которым он некогда дружил, а не к этому закаленному в боях воину, недосягаемо прекрасному и потому окрещенному Жаном не иначе, как "мясное бревно". "Подумаешь, - хныкал Жан, размышляя о светлой судьбе Робера. - Щит Давида все равно достался не ему, а мне. Это что-то да значит!"

Робер сам приехал в Жизор осенью. Попрощаться. Он возвращался в Палестину, где ждал его долг тамплиера и верность присяге. Ригильда понесла, к весне ожидалось потомство, а летом, быть может, Роберу вновь удастся приехать на пару-тройку месяцев домой, если дела на Востоке не ухудшатся.

Год шесть тысяч шестьсот шестьдесят шестой от Сотворения Мира заканчивался, так и не оправдав ожиданий конца света. Разве, что жители Милана, захваченного Фридрихом Барбароссой, могли связывать свои беды с роковыми шестерками, да несчастный жизорский комтур Жан, которого по-прежнему мучали видения убийства в спальне, воскрешая в его памяти нечто совершенное им неизвестно - где и когда снилось, как он пробирается в эту спальню по каминной трубе и ждет покуда отошлет слуг и уляжется. И лишь, когда слышится отчетливое посапывание, Жан выбирался из каминной трубы, а значит, это было лето, выбирался, подкрадывался к королю и душил его подушкой. Да теперь, в зимних снах, Жану открылось, что это был король, потому что слуги обращались к нему - "ваше величество". И это был французский король, потому что его разговор со слугами шел по-французски. Когда Жану впервые приснились разговоры короля со слугами, он несколько успокоился - последней король Франции, Людовик Толстый, скончался в тот год, когда Жану было четыре годика, значит его он никак не мог прикончить подушкой. Значит, навязчивая идея, привязавшаяся к нему в сновидениях, не имеет ничего общего с прошлой реальностью. Но сны про убийство какого-то короля продолжали разворачиваться, открывая Жану все новые и новые подробности, и в начале весны очередное такое открытие уничтожило ненадолго воцарившийся в душе Жана покой. Стефан де Блуа, король Англии, предшественник нынешнего Генри Плантагенета, был тоже француз по происхождению и предпочитал иметь слуг французов, и разговаривал он с ними, само собой разумеется, по-французски, на языке, который во всем мире называется "лингва-франка". Стефан скончался внезапно, спустя год после того как его соперник Анри добился от него письменного согласия, что после его смерти Анри наследует английский престол. История всем известная. Дуралей Анри, который, как говорят, родился день в день с Жаном, пятого марта 1133 года, взял в жены потаскуху Элеонору Аквитанскую и пообещал сделать ее английской королевой, после чего стал всеми силами добиваться права престолонаследия. Разумеется, когда он добился согласия со стороны Стефана, а Стефан, не прошло и года, умер, все стали болтать, что его убили наймиты Анри Плантажене...

Но при чем тут Жан де Жизор? Зачем ему было убивать Стефана?

Бернар де Бентадорн, любимый трубадур Элеоноры Аквитанской, очень переживал смерть короля Англии Стефана де Блуа. Но не потому, что испытывал к нему какие-либо добрые чувства, а потому, что после его смерти Анри Плантажене становился его преемником и увозил жену в Англию, а ему, бедняге Бернару, велено было оставаться на этом берегу Ла-Манша. Он и до того давно, уже успел потерять прежнюю привязанность со стороны Элеоноры, а тут и вовсе остался не у дел. В грусти и печали отправился он на юг, в Лангедок, куда давно звали его в воспитатели к юному графу Тулузскому Раймону V. В Тулузе, конечно, было не плохо, но разве сравнить с веселыми куртуазными годами, этим солнечным десятилетием, которое оборвал дурацкий крестовый поход!

Чернила достав и заплакав,

Перо обмакну в свое горе,

Жизнь моя вся в заплатах,

А сердце рвется за море.

Он слал нежные письма в Англию, но не получал на них ответа. Единственным утешением в жизни был воспитанник Раймон, любитель поэзии, недурно слагающий кансоны в свои одиннадцать лет. Однажды они решили образовать тайный трубадурский орден, наподобие тамплиеров и госпитальеров. Этот орден, в соответствии со своим уставом должен был опекать и защищать всех трубадуров мира, всех странствующих и обездоленных поэтов - жонглеров, миннезингеров, хунгладоров, и вообще всех сочинителей, включая летописцев и панегиристов при дворах знатных особ и королей. Как тамплиеры восклицают "Босеан!", так, приветствуя друг друга при встрече, трубадур Бернар и граф Раймон, трижды притопнув ногой и воздев к небу правую руку, громко произносили:

- Бон мо!

Граф Раймон взял на себя титул патрона изящной словесности, а Бернар де Вентадорн стал великим магистром Ордена странствующих трубадуров. Со всего Прованса стали стекаться в Тулузу самые разные поэты - бедные и богатые, одаренные и бездарные, добрые и злые, развратные и целомудренные. Всех принимали в свое братство патрон Раймон и великий магистр Бернар.

Она меня гонит прочь

И в сердце - черная ночь.

Я брошу кансоны петь,

Мечтая лишь умереть.

Однажды в Тулузу пришло известие о том, что король Англии Генри II и его жена Элеонора вернулись в свои французские владения и проехали в Тур со своими мальчуганами - пятилетним Анри, трехлетним Ришаром и двухлетним Годфруа. Весть эта взволновала Бернара, и, отпросившись у своего воспитанника, он немедленно отправился в Тур, надев на себя все свои лучшие одежды, подаренные Раймоном. Он вез даме сердца новую кансону, в которой говорилось о сердечных муках поэта. Они, застывая на студеном ветру горя, превращаются в прекраснейшее изваяние, и в конце концов, поэт видит, - что это изваяние в стократ лучше его возлюбленной. Идея кансоны была гораздо лучше, нежели ее осуществление, но Бернар рассчитывал, что Элеонора поймет идею и не обратит внимание на шероховатости стиля и не вполне удачные рифмы.

Дама, подумай, пойми

Чувства и мысли мои:

Вечного нет ничего.

Только бон мо!

Увидев Элеонору, великий магистр трубадуров был потрясен. То ли возраст стал брать свое - ей стукнуло тридцать восемь - то ли воздух Англии повлиял, то ли второе замужество так сказалось, то ли рождение трех сыновей, но Элеонора уже не выглядела так эффектно, как раньше, и теперь было заметно, что она старше своего мужа, которому только что исполнилось двадцать семь.

Своего давнишнего фаворита и любовника она встретила с напускной приветливостью:

- Здравствуйте, милый Бернар! Наслышана о ваших успехах при дворе графа Тулузского. Все только и судачат о поэтическом сообществе, которое вы там создали. Некоторые даже осмеливаются уверять, что по куртуазности ваша новая школа трубадурского искусства ничуть не уступает той, которая существовала некогда при моем дворе в Париже. Вы привезли с собой какие-нибудь шедевры?

- С моей стороны было бы неприличным говорить о расцвете провансальской поэзии, который наблюдается при благосклонном внимании юного патрона изящной словесности, - ответил Бернар. - Но все же, если наш кружок поэзии и уступает тому парижскому, то не намного. Позвольте трем трубадурам, которых я привез с собою, спеть вам свои кансоны.

Выслушав троих рыцарей ордена странствующих трубадуров, Элеонора сдержанно похвалила их искусство, но после этого потребовала, чтобы сам Бернар исполнил что-нибудь из своих последних творений. И он запел ту самую кансону, которую вез ей, желая проткнуть ею сердце безжалостной любовницы. Элеонора слушала, все больше и больше хмурясь. Бернар дошел до шестого куплета:

Цвет отцвел и опал.

Мне же лишь песня мила.

Ведь превратилась в опал

Падшая в землю смола.

Слушательница недовольно закашляла и хорошо слышно было, как она сказала: "Хм-хм!" Когда же Бернар дошел до последней строки, он громко воскликнул: "Только бон мо", при этом и он и приехавшие вместе с ним поэты ордена странствующих трубадуров вскинули вверх правую руку и трижды топнули левой ногой. Лицо Элеоноры выразило явное неодобрение. Она тихим голосом, поначалу вежливо, затем все больше распаляясь, стала критиковать десятикуплетную, длинную, ведь каждый куплет состоял из трех четверостиший, кансону Бернара де Вентадорна. Наконец, не выдержала и рубанула с плеча:

- Ваше искусство, дорогой соловей Бернар, явно переживает упадок. Это далеко не та словесная манна, как прежде. Видимо, юный граф Тулузский еще слишком мал и глуп, чтобы разбираться в поэзии. И где вы видели, чтобы из смолы получался опал? Говорят, янтарь получается из сосновой смолы, хотя мне больше нравится, если это слезы русалок. Признаться, слушая вас, я очень быстро перестала улавливать смысл кансоны, настолько в ней корявые рифмы и бездарные сравнения. Нет, это не куртуазный стиль!

В тот день, когда это происходило, в богатом Туре, где отливался самый высокопробный ливр и жители не знали, что такое голод, должен был состояться рыцарский турнир в честь короля и королевы Англии, а ближе к вечеру намечался пышный пир. Но ни первое, ни второе мероприятие не задержали великого магистра трубадуров в славном городе. Бросив здесь своих спутников, которые решили остаться, несмотря на нанесенную Бернару обиду, он отправился назад в Тулузу, по пути сочиняя полную желчи и ненависти кансону, посвященную Генри и Элеоноре. Это была его лучшая песня по красоте исполнения, но худшая по черноте переполняющего ее чувства. Короля он называл в ней оленем, а королеву - косулей.