Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

• Название: Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика
• Автор: Мишель Шнайдер
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00616-7

Этот роман — история любви Мэрилин Монро, кинозвезды с мировым именем и ее последнего психоаналитика Ральфа Гринсона. Он был одним из немногих, кому Норма Джин Мортенсон могла доверить свои секреты и страхи. Он знал, что скрывает звучный псевдоним «Мэрилин Монро».

Книга будет интересна не только поклонникам творчества знаменитой актрисы, но и широкому кругу читателей.

---

Психоаналитику понадобилось некоторое время, чтобы заметить одну странную, беспокоящую деталь. В промежутке между двумя взглядами, когда никто на нее не смотрел, лицо Мэрилин, расслабляясь, словно увядало, умирало.

Хотя Мэрилин сразу показалась Гринсону умной, его, тем не менее, удивила ее любовь к поэзии, театру и классической музыке. Артур Миллер, третий муж Мэрилин Монро, за которого она вышла четыре года назад, решил расширить ее кругозор, и за это она до сих пор была ему благодарна. В то же время она не упускала случая высказать ядовитую обиду на него: он холодный, бесчувственный, его привлекают другие женщины, им помыкает его собственная мать. В ту пору ее брак уже пошатнулся. Ив Монтан стал лишь предлогом. В действительности она отдалилась от мужа по другим причинам.

Психоаналитик специально встретился с Миллером и обнаружил, что он действительно дорожит своей женой и искренне обеспокоен ее состоянием, хотя время от времени сердится и отталкивает ее. «Мэрилин нуждается в безусловной любви и преданности. Иначе все для нее невыносимо».

Впоследствии Гринсон думал, что Монро, вероятно, в итоге прогнала Артура Миллера по сексуальным причинам. Она считала себя фригидной, и ей было трудно получить больше нескольких оргазмов с одним и тем же мужчиной.

После смерти Мэрилин один разговор подтвердил чувство, которое появилось у Гринсона, когда он увидел ее впервые: у нее есть тело, но она — не это тело.

«В конечном итоге, — сказал ему Миллер, устремив взгляд в пустоту, — что-то божественное рождалось из этой бесплотности. Она была совершенно неспособна порицать, осуждать — даже тех людей, которые причинили ей боль. Находясь рядом с ней, любой встречал безусловное приятие, входил в зону какой-то лучезарной святости, покинув ту жизнь, в которой безраздельно царствует подозрение. Она была наполовину королевой, наполовину потерянной девочкой, то поклоняясь своему телу, то отчаиваясь из-за него».

Вскоре после этого психоаналитик рассказал своему коллеге Уэкслеру о впечатлениях от начала терапии. «Когда ее тревога растет, она начинает действовать, как сирота, брошенный ребенок, проявляя мазохизм, который провоцирует окружающих на то, чтобы плохо обращаться с ней, оскорблять ее. История ее прошлого все более и более фиксируется на травмах, которые переживают сироты. Эта тридцатичетырехлетняя женщина до сих пор живет в убеждении, что она всего лишь брошенная беззащитная девочка. Она чувствует себя маленькой и незначительной. В то же время весьма гордится своей внешностью, хотя и не удовлетворена сексуально. Она считает себя очень красивой, даже самой красивой на свете. Когда она должна появиться на людях, то делает все, чтобы выглядеть обольстительно и произвести хорошее впечатление; а у себя дома, когда никто ее не видит, совершенно не обращает внимания на то, во что одета. Украшать свое тело — это для нее основной способ обрести некоторую стабильность, придать жизни смысл. Я сказал ей, что, насколько я знаю, действительно красивые женщины не все время красивы. В некоторые моменты, в некоторых ракурсах они банальны и даже уродливы. Это и есть красота — не состояние, а преходящий момент. Как мне показалось, она не поняла моих слов», — заключил Гринсон, покидая своего компаньона и не оставив ему возможности ответить. Уэкслер хорошо знал его, он понимал что Ральфу Гринсону не хватает не столько ответов, сколько вопросов.

Пригород Лос-Анджелеса 1948 год

Первый фотограф в жизни той, которую пока еще звали Норма Джин Бейкер, в тридцать три года приехавший из Европы по приглашению продюсера Дэвида О. Селзника, был привлекательным мужчиной.

В конце пятидесятых годов журнал «Лайф» заказал у Андре де Динса серию фотографий Мэрилин с Наташей Лайтесс, ее преподавательницей актерского мастерства. Лайтесс была неудавшейся театральной актрисой русского происхождения, она приехала в Голливуд из Берлина. Монро и Лайтесс должны были изобразить урок театрального искусства в их доме в самом центре Беверли Хиллз. Все начало портиться с первых же фотографий. Они поссорились. Де Динсу не понравился костюм Мэрилин. На ней была очень закрытая блузка и ужасная юбка, доходящая до щиколоток. Ее претенциозная прическа показалась ему просто отвратительной, а ведь он хотел показать ее обворожительной, шокирующей, желанной женщиной. Де Дине предложил Мэрилин позировать лицом к Наташе, в одной короткой черной комбинации, с растрепанными волосами, и делать театральные жесты. Он хотел, чтобы кадры кипели жизнью. Наташа была с ним не согласна. Она возразила, сказав, что Мэрилин должна стать настоящей актрисой, а не сексуальной куклой. Де Дине напомнил ей, что Мэрилин прославилась именно благодаря своей сексуальности, затем собрал оборудование и хлопнул дверью, крикнув на прощание, что не желает работать с ханжами.

В последние годы жизни Мэрилин фотография оставалась для нее последним прибежищем каждый раз, когда она впадала в отчаяние. Когда ей предстояло сниматься в фильме, двадцать раз повторять одну и ту же сцену перед сотней человек, это настолько наполняло ее ужасом, насколько успокаивал танец порхающего вокруг нее мужчины с фотоаппаратом.

«Look bad, not only sexy, dirty» («Покажи себя порочной — не просто сексуальной, а грязной») — наверное, именно это сказал Мэрилин неизвестный оператор, прежде чем включить камеру в неприглядной квартирке в Уиллоубрук, в предместье Лос-Анджелеса. Фильм длится три минуты сорок одну секунду. Он был снят на черно-белую пленку. Фильм немой, но впоследствии был озвучен отрывком песни Мэрилин «My heart belongs to daddy».

Если этот короткий фильм — не фальшивка, то это первая видеозапись Мэрилин. В двадцать два года, чтобы выжить в Голливуде, она продавала, что могла, всем желающим: свое тело — продюсерам, а свой образ — неизвестным зрителям, просматривавшим эти короткие порнографические фильмы, снятые при студиях. Они назывались «Сиськи, яйца и члены». Этот фильм, «Порно», особенно непристоен. Актриса приходит в черном платье и снимает его, чтобы остаться в черном же корсете, с подвязками и без трусов. У нее выпуклый живот, толстые бедра, большая голова и левая сторона лица закрыта спадающими каштаново-розовыми волосами. Что-то невыразимо вульгарное и усталое видно в ее тяжелой походке и неуверенных движениях, когда она засаживает в себя инструмент, который только что, в подарочной упаковке, передал ей мужчина. Если бы не ее лицо на последнем кадре, когда она курит сигарету, глядя на мужчину, которому она только что делала минет и с которым занималась сексом, вспрыгнув к нему на колени, можно было бы усомниться, что это Мэрилин Монро. Однако только ей одной принадлежит эта улыбка.

В этих кадрах с раздеванием и печальным совокуплением — устаревшая порнография, жестокость секса, завораживающее уродство. Из-за отсутствия звука еще громче слышится стон или крик, выраженный в кадрах. Этот фильм с выявляет не столько истины секса, сколько кино. Оставшиеся копии, истертые до дыр и не подлежащие реставрации, показывают, как образ пожирает образ; как проказа забвения разъедает самую откровенную позу; как тени поднимаются на поверхность пленки и говорят вуайеристу: не на что здесь смотреть.

Январским днем 1951 года в Голливуде кинематографист Илья Казан и драматург Артур Миллер ехали на «линкольне» с откидывающейся крышей по территории «Фокс», разыскивая площадку, на которой снимался фильм «Не старше, чем тебе кажется». Как только они доехали до места, они услышали, как охрипший ассистент выкрикнул имя Мэрилин. Режиссер разразился проклятиями в адрес молодой двадцатичетырехлетней актрисы, которая все время убегает с площадки и возвращается расстроенная, вся в слезах. Роль была короткой, но на съемки каждой сцены уходило несколько часов. Наконец она появилась, обтянутая черным платьем. Казан лишился дара речи. Он приехал, чтобы предложить ей роль.

Он стал ее любовником, потом другом, потом, при маккартизме, врагом, позднее вновь другом. «Когда я встретил ее, — скажет Казан, — это была простая и страстная молодая женщина, которая училась кататься на велосипеде, девочка с честным сердцем. Голливуд уложил ее на съемочную площадку с раздвинутыми ногами. Она была необыкновенно ранима; она всей душой жаждала, чтобы ее приняли люди, которых она сможет уважать. Как многие другие девочки, которые познали тот же опыт, что и она, Мэрилин измеряла свое самоуважение количеством мужчин, которых ей удавалось завлечь».

Санта-Моника, Франклин-стрит февраль 1960 года

Мэрилин продолжала опаздывать к психоаналитику.

— Почему у вас столько враждебности к людям, которые хотят вам помочь, работать с вами в добром согласии? Мы ведь союзники, а не противники!

— Просто так сложилось. С самого начала. На моем первом фильме, «Билет в Томагавк», помощник режиссера попытался мне угрожать; «Знаешь, тебе легко найти замену!» Я ответила: «Тебе тоже!» Дурак! Он не понимал, что опаздывать — значит убеждаться в том, что ты незаменим, что все остальные ждут тебя — тебя, и никого другого. А потом, вы знаете, когда я опаздываю, я не просто задерживаюсь, но готовлюсь. Я снова и снова переодеваюсь, поправляю макияж. Творю свой образ. И свои слова тоже. Я записываю то, что собираюсь сказать, и планирую темы для разговора.