Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

• Название: Том 1. Стихотворения
• Автор: Константин Бальмонт
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904656-82-9, 978-5-904656-83-6

Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942) – русский поэт-символист и переводчик, виднейший представитель Серебряного века. Именно с него начался русский символизм.

Стихи Бальмонта удивительно музыкальны, недаром его называли «Паганини русского стиха». Его поэзия пронизана романтичностью, духовностью, красотой. Она свободна от условностей, любовь и жизнь воспеваются даже в такие страшные годы как 1905 или 1914.

Собрание сочинений Константина Дмитриевича – изысканная коллекция самых значительных и самых красивых творений метра русской поэзии, принесших ему российскую и мировую славу. Произведения, включенные в Собрание сочинений, дают самое полное представление о всех гранях творчества Бальмонта – волшебника слова.

Уникальными являются первые три тома – в них без сокращений воспроизведено «Полное собрание стихов К. Бальмонта в 10 томах», изданное в 1904-14 гг. В первый том собрания вошли сборники стихов «Под северным небом», «В безбрежности», «Тишина», «Горящие здания» и «Будем как солнце».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Демоны

Нужно презирать демонов, как презирают палачей.

Мальбранш

Вас презирать, о, демоны мои?
Вы предо мной встаете в забытьи,
И в сумраке, мой странный сон лелея,
Вещаете душе о царстве Змея.

И вижу я, как ходят палачи.
Таинственно кровавятся лучи
Какого-то внемирного светила,
И то, что есть, встает над тем, что было.

И слышу я: «Он много в мир вложил,
От века Богу брать, Сатанаил.
И в Вечности качаются две чаши
Одних весов: они – его и наши».

И зов звучит: «Да снидет в землю вновь
Рожденная для красной сказки кровь.
В земле земное вспыхнет в новой краске,
Вокруг конца горят слова завязки».

Я слышу вас, о, демоны мои,
Мечтатели о лучшем бытии,
Блюстители гармонии надзвездной,
Удвоенной мучительною бездной.

«Еще необходимо любить и убивать…»

Еще необходимо любить и убивать,
Еще необходимо накладывать печать,
Быть внешним и жестоким, быть нежным без конца,
И всех манить волненьем красивого лица.

Еще необходимо. Ты видишь, почему:
Мы все стремимся к Богу, мы тянемся к Нему,
Но Бог всегда уходит, всегда к Себе маня,
И хочет тьмы – за светом, и после ночи – дня.

Всегда разнообразных, Он хочет новых снов,
Хотя бы безобразных, мучительных миров,
Но только полных жизни, бросающих свой крик,
И гаснущих покорно, создавши новый миг.

И маятник всемирный, незримый для очей,
Ведет по лабиринту рассветов и ночей.
И сонмы звезд несутся по страшному пути.
И Бог всегда уходит. И мы должны идти.

Искатели

Они стучали в дверь поочередно.
Стучали долго. Ночь была темна.
С небесной выси тускло и бесплодно
Глядела вниз всегдашняя Луна.

Молчало время. Ночь не проходила.
На всем была недвижности печать.
И вот рука подъятая застыла,
Уставши в дверь безмолвную стучать.

Бесчувственное каменное зданье
Бросало тень с огромной вышины.
Незримые, но верные страданья
Носились в царстве мертвой тишины.

И все темней, все глуше, холоднее
Казалась дверь, закрытая навек.
И дрогнули два странника, – бледнея,
Как дым над гладью спящих ночью рек.

И время усмехнулось их бессилью.
И двинулось. Прошли года. Века.
Их внешний вид давно кружится пылью.
Но светит их бессмертная тоска!

Пред итальянскими примитивами

Как же должны быть наивно-надменны
Эти плененные верой своей!
Помнишь, они говорят: «Неизменны
Наши пути за пределами дней!»

Помнишь, они говорят: «До свиданья,
Брат во Христе! До свиданья – в Раю!»
Я только знаю бездонность страданья,
Ждущего темную душу мою.

Помнишь? Луга, невысокие горы,
Низко над ними висят небеса,
Чистеньких рощиц мелькают узоры,
Это, конечно, не наши леса.

Видишь тот край, где отсутствуют грозы?
Здесь пребывает святой Иероним,
Льва исцелил он от острой занозы,
Сделал служителем верным своим

Львы к ним являлись просить врачеванья!
Брат мой, как я, истомленный во мгле,
Где же достать нам с тобой упованья
На измененной Земле?

Фра Анджелико

Если б эта детская душа
  Нашим грешным миром овладела,
  Мы совсем утратили бы тело,
Мы бы, точно тени, чуть дыша,
  Встали у небесного предела

Там, вверху, сидел бы добрый Бог,
  Здесь, внизу, послушными рядами,
  Призраки с пресветлыми чертами,
Пели бы воздушную, как вздох,
  Песню бестелесными устами.

Вечно примиренные с Судьбой,
  Чуждые навек заботам хмурным,
  Были бы мы озером лазурным,
В бездне безмятежно голубой,
  В царстве золотистом и безбурном.

Рибейра

Ты не был знаком с ароматом
Кругом расцветавших цветов.
Жестокий и мрачный анатом,
Ты жаждал разъятья основ.

Поняв убедительность муки,
Ее затаил ты в крови,
Любя искаженные руки,
Как любят лобзанья в любви.

Ты выразил ужас неволи,
И бросил в беззвездный предел
Кошмары, исполненных боли,
Тобою разорванных тел.

Сказав нам, что ужасы пыток
В созданьях мечты хороши,
Ты ярко явил нам избыток
И бешенство мощной души

И тьмою, как чарой, владея,
Ты мрак приобщил в Красоте,
Ты брат своего Прометея,
Который всегда в темноте.

Веласкес

Веласкес, Веласкес, единственный гений,
Сумевший таинственным сделать простое,
Как властно над сонмом твоих сновидений
Безмолвствует Солнце, всегда-молодое!
  С каким униженьем, и с болью, и в страхе,
  Тобою – бессмертные, смотрят шуты,
  Как странно белеют согбенные пряхи
  В величьи рабочей своей красоты!

И этот Распятый, над всеми Христами
Вознесшийся телом утонченно-бледным,
И длинные копья, что встали рядами
Над бранным героем, смиренно-победным!
  И эти инфанты, с Филиппом Четвертым,
  Так чувственно ярким поэтом-царем,
  Во всем этом блеске, для нас распростертом,
  Мы пыль золотую, как пчелы, берем!

Мы черпаем силу для наших созданий
В живом роднике, не иссякшем доныне,
И в силе рожденных тобой очертаний
Приветствуем пышный оазис в пустыне.
  Мы так и не знаем, какою же властью
  Ты был – и оазис, и вместе мираж, –
  Судьбой ли, мечтой ли, умом, или страстью,
  Ты вечно – прошедший, грядущий, и наш!

Скорбь Агурамазды (мотив из Зенд-Авесты)

Я царственный создатель многих стран,
Я светлый бог миров, Агурамазда
Зачем же лик мой тьмою повторен,
И Анграмайни встал противовесом?
Я создал земли, полные расцвета,
Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,
Родил змею в воде, и в землях зиму.
И десять зим в году, и два лишь лета,
И холодеют воды и деревья,
И худший бич, зима, лежит на всем.
Я создал Сугдху, мирные равнины,
Но Анграмайни создал саранчу,
И смерть пришла на хлеб и на животных.
И я, Агурамазда, создал Маргу,
Чтоб в ней царили дни труда и счастья,
Но Анграмайни создал зло и грех.
И создал я Нисайю, что за Бахдги,
Чтоб не было в людских сердцах сомненья,
Но Анграмайни веру умертвил.
Я создал Урву, пышность тучных пастбищ,
Но Анграмайни гордость людям дал.
Я создал красоту Гараваити,
Но Анграмайни выстроил гроба
И создал я оплот, святую Кахру,
Но Анграмайни трупы есть велел,
И люди стали есть убитых ими.
И я, Агурамазда, создал много
Других прекрасных стран, Гаэтуманту,
Варэну, и Рангха, и Семиречье,
Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,
На все набросил зиму, зиму, зиму.
И много стран глубоких и прекрасных,
Томясь без света, ждут моих лучей,
И я, Агурамазда, создал солнце,
Но Анграмайни, темный, создал ночь.

Великое Ничто

1

Моя душа – глухой всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая
Отраднее всего моим мечтам
Прекрасные чудовища Китая.
Дракон, владыка солнца и весны,
Единорог, эмблема совершенства,
И феникс, образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска, и блаженства.
Люблю однообразную мечту
В созданиях художников Китая,
Застывшую, как иней, красоту,
Как иней снов, что искрится не тая.
Симметрия – их основной закон,
Они рисуют даль как восхожденье,
И сладко мне, что страшный их дракон
Не адский дух, а символ наслажденья.
А дивная утонченность тонов,
Дробящихся в различии согласном,
Проникновенье в таинство основ,
Лазурь в лазури, красное на красном!
А равнодушье к образу людей,
Пристрастье к разновидностям звериным,
Сплетенье в строгий узел всех страстей,
Огонь ума, скользящий по картинам!
Но более, чем это все, у них,
Люблю пробел лирического зноя
Люблю постичь, сквозь легкий нежный стих,
Безбрежное отчаянье покоя.

2

К старинным манускриптам, в поздний час,
Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков, и как раз
Чванг-Санга прочитал повествованье.
Там смутный кто-то, я не знаю кто,
Ронял слова печали и забвенья:
«Бесчувственно Великое Ничто,
В нем я и ты – мелькаем на мгновенье.
Проходит Ночь, и в роще дышит свет,
Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,
Но с блеском Дня той дружбы больше нет,
И каждая летит к своим усладам.
За тьмою – жизнь, за холодом – апрель,
И снова темный холод ожиданья.
Я разобью певучую свирель,
Иду на Запад, умерли мечтанья
Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и Небо свод немого храма.
Я тихо сплю – я тот же и никто,
Моя душа – воздушность фимиама»

Намек