Евгений Войскунский - Отчаянный

• Название: Отчаянный
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Военное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Эта книга о военных моряках Балтики. Большинство рассказов — о подводниках. После войны автор служил на подводных лодках, и потому рассказы подкупают и злободневной проблематикой, и точностью деталей, и жизненностью характеров.

---

— На минутку, Береснев, разговор есть.

Озолинь, старшина команды трюмных, он же комсомольский секретарь, взяв за Локоть, отводит Береснева к окну.

У Озолиня строгие глаза, строго поджатые губы — так и обдает холодом.

— Мне стало известно, — без околичностей, в упор говорит секретарь, — что ты бросил жену. Это правда, Береснев?

У Береснева скулы в красных пятнах, глаза темнеют.

— Откуда сведения? — спрашивает отрывисто.

— Это неважно. По существу отвечай — правда, нет?

— Не буду отвечать. Мои дела абсолютно никого не касаются.

Озолинь строго молчит. Обеими руками обтягивает фланелевку на поджаром животе: убирает складки назад.

— Учти, Береснев, придется принять девственные меры.

По-русски Озолинь говорит так же хорошо, как и на родном, латышском, но все же бывает иногда — спутает слово.

— Действенные, — машинально поправляет Береснев.

— Да, — кивает Озолинь. — Сейчас некогда — в океан идем. Но когда вернемся, будешь держать ответ на бюро. Хорошенько подумай.

Комсомольское бюро на лодке — шумное, авторитетное, никому спуску не дает. Озолинь на ветер слов не бросает — всем известно.

«Ну и пусть, — ожесточенно думает Береснев. — Это их не касается».

Гришин, в трусах и тельняшке, стоит у стола, гладит дымящиеся брюки. Утюг кажется хрупким в его огромных ручищах. Береснев подходит, зло шепчет на ухо Гришину:

— Я тебя как человека просил не болтать, а ты… Эх ты!..

Гришин изумленно распахивает глаза:

— Ты что, Витька? Никому не говорил я. С чего ты взял?

* * *

Вот он, океан. Красным шаром выкатывается солнце из серой воды — все заиграло вокруг, заискрилось. Но продолжается это недолго: солнце, чуть поднявшись над горизонтом, ныряет в косматые тучи. Опять будет пасмурный день, и медленное движение туч в небе, и мерные шорохи длинных океанских волн…

Пятый день подводная лодка в океане — темно-серая точка среди бескрайнего серо-зеленого простора. Пятый день, как рулевой-сигнальщик Береснев потерял покой и сон. Стоя на верхней вахте, завороженными глазами смотрит, смотрит на океанскую ширь. И ведь раньше, в обычных походах, в своем море, тоже не видно было берегов. Там вода, здесь вода… Но только стоит подумать — «океан», и подступает что-то тревожно-огромное…

Сменившись с вахты, он не идет отдыхать; пристроится в центральном посту, в уголочке, и смотрит, как колдует над путевой картой, над синими листами атласа бессонный штурман. Отыскивать дорогу в океане — вот это дело!

— Шли бы отдыхать, Береснев, — бросает штурман, не отрываясь от карты.

— Не хочется, товарищ старший лейтенант… А течения здесь сильные?..

Утром погружались — было пасмурно, но спокойно. Всплыли к вечеру — небо синее, тучи разорваны ветром в клочья, и идут на лодку лохматые волны, стряхивая на надстройки белую кипень пены.

Береснев заступает на верхнюю вахту. Жадно смотрит на разгулявшийся океан, жадно глотает веселый упругий океанский ветер.

— Держаться, сигнальщик! — снизу, с мостика, озабоченно кричит командир.

Лодка идет, лагом к волне — валит с борта на борт, волны уже захлестывают мостик.

На мостик поднимается Воронков, белый, мутный какой-то: укачался, должно быть. В руке у него ведро с мусором. Отдышавшись, перегибается через ограждение мостика, слабо трясет ведром: выбрасывает мусор. Тут шальная волна накрывает мостик, лодка резко кренится. Сквозь вздох опадающей волны — оборвавшийся крик… Мелькнуло черное в воздухе…

— Человек за бортом!

Командир — лицо белее пены — отдает распоряжения. Лодка ложится на крутую циркуляцию вправо. В носовую надстройку спускаются, обвязываясь на ходу, несколько матросов, бросательный конец наготове…

Береснев отчетливо видит белую голову Воронкова, прыгающую, как мяч, на зеленых волнах. Рот разодран в беззвучном крике. Барахтается, не видит брошенного конца… Относит его… Накрыло волной: — не видно…

И тогда Береснев, рванув с себя альпаковку, сильно отталкивается и, выпрямив длинное тело в полете, врезается в ревущую воду. Вынырнул, коротко огляделся с гребня волны, глотнул воздуху… Нет Воронкова…

Швырнуло вниз. Снова на гребне… Ага, вон белая голова… Сильными саженками поплыл Береснев.

— Держись, Паша! Сейчас!..

* * *

Каждый день приходит Воронков в лазарет береговой базы. То яблоко принесет, то кулек конфет. Сядет рядом с койкой и молча глядит на голову Береснева, забинтованную до бровей.

Теперь-то хорошо, через день-другой снимут повязку и выпишут. А было — лучше не вспоминать. Когда подплыл, полузадохшийся, с тяжелой ношей, кинуло волной на надстройку — сильно расшибло голову.

Скосил веселый зеленый глаз, спрашивает:

— Что на лодке новенького, Паша?

Молчит Воронков, медленно мигает белыми ресницами. Никак не решится сказать. А сказать надо.

— Насчет твоей жены, — выдавливает наконец из себя, — я Озолиню сказал… Я тогда в кустах лежал, у проходной. Слышал ваш разговор…

Зеленый глаз потух. Береснев подтягивает одеяло к подбородку.

— У меня от твоих конфет, — говорит он, помолчав, — сплошная оскомина. Больше не носи.

— Я почему сказал? — продолжает Воронков, торопясь высказаться до конца. — Обида была у меня. Особенно, когда ты морлоком меня назвал…

Еще перед океанским походом вычитал Воронков про морлоков — паукообразных белесых людей, подземных жителей, порожденных уэллсовской мрачной фантазией.

— Ты всегда в трюме торчишь, — говорит Береснев, — вот мне и вспомнились морлоки… А вообще-то я обижать тебя не хотел.

Помолчали.

— Ну, ты иди, Воронков.

Но Воронков не уходит, моргает, разглядывая свои тяжелые квадратные ботинки.

— Витя, хочешь, я Озолиню скажу, что соврал про жену?..

— Не надо.

Опять долго молчат. Где-то в гавани вскрикнула лодочная сирена. В окно вползает густая вечерняя синь.

— Витя, а почему… ты почему ее бросил?

Береснев смотрит в окно. Белеют бинты. На твердых скулах — темные пятна. Не сразу отвечает:

— Сильно к буфету привязана. У них в доме дышать нечем. Накопители…

Сумрачный, задумчивый выходит Воронков из лазарета.

Вечером, после ужина, заходят в лазарет проведать Береснева командир с замполитом, штурман, еще кое-кто из команды. Позже всех приходит Озолинь. Принес газеты и письмо. Береснев подносит конверт к глазам и тут же, не читая, сует его под подушку.

Озолинь сидит рядом, прямой, непреклонный, глаза смотрят строго и чуть-чуть вопросительно.

— От жены, — говорит Береснев, угадав невысказанный вопрос.

— Что ж не читаешь?

— Не хочу.

У Озолиня на лбу собираются складочки.

— Ты хороший парень, Виктор, — говорит он негромко. — Отчаянный, правда. В тебе много живности.

— Живости, — поправляет Береснев.

— Да, — Озолинь кивает. — Но все равно мы будем тебя разбирать на бюро.

* * *

«Лиля!

У меня было время еще раз подумать обо всем. Про чувства я писать не умею, да и не надо. Ты хорошо знаешь, что я ушел не вследствие чувства, а по абсолютно другой причине. Когда после техникума нас вместе назначили в экспедицию, ты знаешь, как я радовался. Но ты предпочла сидеть возле вашего буфета из красного дерева. Ты и меня пробовала отговорить, но я поехал. Потом меня оставили работать в том поселке. Сколько я тебя звал? Больше года. Ты не приехала жить и работать вместе. Папа-мама не пустили. Тогда я понял, что мы абсолютно разные. Ты дорожишь тем, что для меня абсолютно никакой цены не имеет. Теперь, как ты знаешь, я служу на флоте. Я решил остаться здесь на всю жизнь и подал заявление в военно-морское училище. Может быть, примут. Лиля, теперь решай: или ты приедешь ко мне насовсем, или оформим развод. Выбирай между мной и вашими буфетами. Все.

Виктор».

Лес подступил к пристани. Чуть ветер — и осенние листья рыжим дождем падают на новенькие пирсы, на бесчисленные штабеля бревен, кружат над пестрой от мазута водой.

Только что к пристани подошел крутобокий морской буксир, и лесное эхо гулко отозвалось на хрипловатый вскрик его гудка.

В числе сошедших с буксира пассажиров высокий лейтенант в новой черной шинели. У лейтенанта скуластое лицо, тупой короткий нос, над левым глазом розовеет широкий шрам. В руках по чемодану. Его спутница с любопытством оглядывается, глубоко вдыхает прохладный лесной смолистый воздух. Лейтенант что-то говорит ей, указывая на желтую дорогу, огибающую широкую бухту, потом опускает чемоданы на землю и быстро идет к грузовичку, стоящему возле приземистого склада. Под ногами шуршит золотая стружка.

Пожилой небритый шофер сидит на подножке кабины, покуривает.

— Чья машина? — спрашивает лейтенант.

— С судоремонтных мастерских, — нехотя говорит шофер, глядя на сверкающие пуговицы лейтенанта.