Евгений Войскунский - Море и берег

• Название: Море и берег
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Военное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Эта книга о военных моряках Балтики, написанная с глубоким знанием материала, отражает биографию ее автора. Повесть «Трудный год на полуострове Ханко» документальна, автор был участником героической обороны Ханко. Большинство рассказов — о подводниках. После войны автор служил на подводных лодках, и потому рассказы подкупают и злободневной проблематикой, и точностью деталей, и жизненностью характеров.

---

— Недурственно, командир.

Лодка была уже недалеко от базы, когда пал туман, плотный и липкий. Мы не видели ни шпиля собора, ни береговых огней. Будто в бидон с молоком попали. Лодка шла, посылая в белесую мглу туманные сигналы. Печальный звук тифона напоминал мне почему-то ночной вскрик электрички. Так было когда-то в детстве: мы жили в Люберцах возле вокзала, и гудки электропоездов то и дело раздавались под нашими окнами.

Штурман Девятов, ведя прокладку по счислению, счел себя у первого буя и дал командиру курс на входной створ. Командир повернул на этот курс, не колеблясь, потому что полностью доверял штурману. Но штурман забыл внести поправку на дрейф, и это обнаружилось, к сожалению, слишком поздно. Лодка, оказавшись севернее фарватера, дважды ударилась килем о грунт. Была сорвана камера обтекателя гидроакустической станции. Теперь вместо победных лавров лодку ожидал док, а ее командира — серьезный «фитиль»…

Это было ужасно. Командир, не сдержавшись, при всех обругал штурмана беспощадно и грубо. Я увидел, как худое бледное лицо штурмана с юношескими прыщами передернулось от боли и обиды, и поспешил отвести взгляд.

Почти всю ночь лодка стояла в аванпорту на якоре, и в отсеках было холодно и сыро, и маялась команда — не столько от холода, сколько от печального финала учения. Покачивало. Штурман Девятов лежал на верхней койке, отвернувшись к переборке. Спал он? Не думаю.

Под утро, когда туман немного рассеялся, лодке было разрешено сняться с якоря и войти в канал…

Мы сидим с капитаном первого ранга Студенцовым в ресторане «Якорь», не спеша потягиваем пиво и говорим о штурмане Девятове.

— Я его не виню, — говорит Студенцов хрипловатым начальственным баском. — Штурман он молодой, его еще контролировать надо. Виноват командир.

— Но ведь штурман очень толковый, вы же слышали отзывы о нем, — возражаю я. — Командир вполне ему доверял.

— Все равно. Как бы ни сплоховал подчиненный, виноват всегда командир.

— Значит, командир не должен был доверять штурману?

— Доверять должен. Но прежде всего — должен научить. Командир не имеет права ошибаться. Слишком многое ему вверено. Люди. Техника. Оружие. Учить людей надо. Самому учиться и людей учить. Если бы он этого Девятова как следует выучил, не подвел бы тот его. Научи, а потом доверяй. Ясно?

Я смотрю на Студенцова, на его высокий невозмутимый лоб с залысинами, на его серые невозмутимые глаза, на жесткий воротник кителя, подпирающий оплывший подбородок. «Научи, а потом доверяй». Раз-два. Все по полочкам разложено.

— Вообще, — говорю я, — пора бы уже на кораблях поставить кибернетические устройства. Этакий электронный мозг с заданной программой. Вот тогда была бы полная гарантия от ошибок.

Капитан первого ранга Студенцов улыбается одной щекой.

— Видите ли, — говорит он, — электронный мозг, конечно, справится с функцией управления. Но с функцией воспитания электронный мозг не справится.

Я киваю. Все, что говорит Студенцов, абсолютно правильно. Я жалею, что увязался за ним сегодня. Вполне мог добраться из военного городка до города на автобусе — так нет, польстился на машину, которую дали Студенцову. Почему он разговаривает со мной так официально? Потому что между нами десять лет разницы и три ступеньки в чинах?

Официантка, полная женщина, туго обтянутая коричневым платьем, приносит нам чай и булочки с маком.

Тут со звоном распахиваются двери, и в ресторан вваливается шумная компания мужчин. Официантка, вздернув брови, восклицает: «Ох, горе мое!» И рысью убегает к стойке.

Компания, перекидываясь шутками, сдвигает два стола по соседству с нами, рассаживается и, не утруждая себя изучением меню, разноголосо зовет официантку. А один, невысокий, краснолицый и нечесаный (на голове у него — будто мокрый стог соломы), отправляется прямиком к стойке, обнимает официантку за талию и тащит ее к своей компании. Официантка вырывается и говорит ему что-то сердито.

— Чего, Серега? — громовым голосом кричит из-за стола толстяк в кожаной куртке. — Не хочет обслуживать?

Краснолицый, не оборачиваясь, делает жест рукой — мол, обожди — и, наклонившись к официантке, бубнит ей что-то в ухо. Затем он возвращается к столу, на его обветренном лице победоносная улыбка, светлые глаза смотрят нагло и весело. На нем мохнатый синий свитер.

— Порядок! — кричит он. — Порядок на Балтике.

Действительно, через несколько минут официантка тащит им на подносе батарею бутылок. Компания встречает ее приветственными возгласами, а краснолицый снова подбирается к ее талии.

— Руки, руки, — говорит она, увертываясь.

— Это рыбаки, — говорю я Студенцову. — Вчера вернулись с атлантического лова. Теперь будут пить минимум неделю.

Студенцов не отвечает. Он пристально смотрит в сторону шумной компании, в прищуре его глаз я замечаю что-то настороженное.

По оконному стеклу барабанит дождь. За окном ничего не видно. Только размытые пятна фонарей.

— Что вы сказали? — спрашивает вдруг Студенцов.

— Я говорю, это рыбаки. Вернулись из Атлантики.

— Да-да. Рыбаки… — Он смотрит на часы. — Пожалуй, нам пора. Э-э, можно вас на минутку? — обращается он к официантке.

Но она не слышит. Раскрасневшаяся, сердитая, она отбивается от деятельного краснолицего рыбака, который хочет выпить за ее здоровье и требует, чтобы она выпила тоже.

— Как не стыдно, Бричкин! — возмущается официантка. — У тебя жена дома, три месяца ты ее не видел…

— Да я дру-ужески, Клавочка!

— Он дружески, Клавочка! — подхватывает вся компания, заливаясь смехом.

— Убери руки! Думаешь, если ты селедку ловишь в океане, так тебе все дозволено?

— А что я такого делаю? — заявляет Бричкин, откидывая рукой соломенные волосы, лезущие в глаза. — Просто выпить с тобой хочу.

— Он выпить хочет! — заливается компания. — После селедки потянуло… А то все селедка да селедка… Ха-ха-ха!

— Да ну вас всех! — У официантки стоят слезы в глазах. — Людей бы постеснялись. Не буду вас обслуживать!

Она хочет уйти, но неугомонный Бричкин хватает ее за руку.

Тут поднимается Студенцов. Он одергивает китель и подходит к соседнему столику. Я слышу его спокойный и властный голос:

— Отпустите ее, Бричкин.

Компания разом умолкла. Затем раздается громовой голос толстяка в кожаной куртке:

— Вы, товарищ офицер, не вмешивайтесь.

Я подхожу к Студенцову. Мало ли что.

Глаза у Бричкина светлые, шальные, чуть навыкате. Так и впился взглядом в Студенцова, часто и жарко дышит, приоткрыв рот, — ни дать ни взять рысь перед прыжком. Вдруг его потрескавшиеся губы раздвигает улыбка.

— А-а, товарищ… — скользнул взглядом по погону, — капитан первого ранга… Здра… Здравия желаю!

— Здравствуйте, штурман, — тихо отвечает Студенцов.

— Вот… Вот — ценю! — восклицает Бричкин и оборачивается к своим друзьям: — Слыхали? Штурман! Верно! Был Бричкин штурманом! А?

— Знакомый он тебе, что ли? — интересуется толстяк.

— Ещ-ще какой знакомый! — с силой произносит Бричкин. — А ну, Антон, освободи место!.. — Он спихивает соседа, молодого белокурого парня, со стула. — Прошу, товарищ каперанг. Дорогим гостем будете. — Он наливает водки в большой бокал, до края, через край. — Прошу.

Студенцов не принимает бокала.

— Спасибо, — говорит он. — Я бы посидел с вами, но времени нет. Я уезжаю.

— Так. — Бричкин ставит бокал на стол. — Брезгуете, значит, с рыболовом?..

— Не брезгую. Просто времени нет, штурман.

— Был штурман! — взрывается Бричкин. — Был, да весь вышел! В помощники капитана вышел, понятно? И в капитаны выйду! Р-рефрижераторное судно Бр-ричкину обещают, понятно? Всего хватает, не жалуюсь… Вот! — он выхватывает из кармана панку смятых денег, протягивает ее Студенцову. — Mo-могу одолжить!

Студенцов молчит.

— Брось, Серега, — говорит толстяк. — Товарищ офицер уезжает, ты его не задерживай.

Бричкин сует деньги в карман, откидывает рукой волосы со лба. И — совершенно спокойно:

— Верно. Уезжает. Он всегда уезжает. Часто я думал: вот бы встретиться. Ну, вот и встретились. Ну и все. Счастливого пути, товарищ капитан первого ранга. — Он садится, навалившись грудью на край стола, придвигает к себе тарелку с салатом.

— Счастливо оставаться, — говорит Студенцов.

Мы рассчитываемся с официанткой, надеваем шинели, а поверх шинелей — невысохшие дождевые плащи и выходим из ресторана. Моросит дождь, шуршат по мокрому асфальту покрышки автомобилей, деревья в сквере грозятся небу мокрыми узловатыми кулаками.

Откуда берется столько туч? С Гудзонова залива, что ли, их нагоняет?

Возле кирхи мы останавливаем такси. Залезая в машину, я вижу сквозь водяную пыль неоновую вывеску «Якорь», а под ней, у входа в ресторан, неподвижную фигуру в синем свитере, с розовой от неона непокрытой головой.