Евгений Войскунский - Девичьи сны

• Название: Девичьи сны
• Автор: Евгений Войскунский
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9691-0904-9

В этом томе представлены обе стороны творчества прозаика Евгения Войскунского — реалиста и фантаста. Действие романа «Девичьи сны» происходит в канун распада Советского Союза. Карабахское противостояние откликнулось трагическими событиями в Баку, страшной эскалацией межнациональной вражды, изгнанием из родных домов тысяч ни в чем неповинных людей. Вихрь событий беспощадно ломает судьбы русско-немецко-еврейской семьи ветерана Великой Отечественной и азербайджанско-армянской семьи их школьных друзей. Две фантастические повести — «Химера» и «Девиант» — примыкают к роману своей нравственной проблематикой, драматизмом, столь свойственным ушедшему XX веку. Могут ли осуществиться попытки героев этих повестей осчастливить человечество? Или все трагические противоречия эпохи перекочуют в будущее?

---

— Хорошо, дядя Юра. В Баку я не поеду, но завтра же уйду от вас. Только, пожалуйста, не беспокойтесь.

— Дура! — заорал он в полный голос. — Куда уйдешь?

У меня была смутная мысль о Бэле, вернее, о той женщине, у которой она жила в Петергофе. Да все равно куда. Только бы не видеть выпученных, бледных от страха глаз дяди Юры.

— Никуда ты не уйдешь, — сказала тетя Лера, не раскрывая глаз. — Может, пронесет.

— А если не пронесет? — Дядя Юра заходил, заметался по комнате. — Вот что, — остановился он передо мной. — Я слышал в училище, идет набор вольнонаемных для работы в Пиллау. Завтра же узнаю.

Набор вольнонаемных, в том числе и для работы на метеостанции в неведомом мне Пиллау, действительно шел. Но я еще надеялась, что Ваню вот-вот выпустят… ведь он ни в чем не виноват…

Спустя два или три дня я узнала, что арестована Бэла… арестован Николай… кажется, и Володя…

Хватали всю компанию…

Я согласилась завербоваться в Пиллау. Я вполне управлялась с работой синоптика. Пусть.

Оформление заняло около месяца. Я прожила этот месяц в оцепенении. Куда-то ходила, ездила в трамваях, отвозила справки, заполняла анкеты. Было отчетливое ощущение конца жизни. Тянуло на Республиканский мост. В сущности, это так просто — перемахнуть через перила…

Перед отъездом я навестила Авдея Ивановича на его лодочной станции. Он плакал пьяными слезами и все твердил, что разыщет какого-то прежнего друга, который раньше служил в Большом доме… Я оставила Авдею Ивановичу свой адрес: Балтийск, до востребования. Если Ваня напишет, то…

Назавтра вместе с новой знакомой, девицей, тоже завербовавшейся в Пиллау, то бишь Балтийск, я уехала из Ленинграда.

Глава пятнадцатая Баку. Декабрь 1989 года

Восемнадцатого декабря у Котика Авакова и Эльмиры — день свадьбы. Они всегда отмечают годовщину — это семейная традиция. Обычно Эльмира готовит, с помощью матери, пиршественный стол, да еще какой! Собираются родня, близкие друзья, и начинается долгое застолье с тостами, шутками и многочисленными сменами блюд. Нигде не бывает еды вкуснее, чем у Эльмиры, — поверьте на слово.

Сегодня у них сорок вторая годовщина, что само по себе знаменательно: много ли теперь таких прочных семей? Впрочем, нам с Сергеем не намного меньше — мы женаты ровно сорок лет.

Живут Котик и Эльмира в добротном новом доме на углу улицы 28 апреля (бакинцы называют ее по-старому — Телефонной) и улицы лейтенанта Шмидта. В этом доме обитает начальство, так сказать, среднего звена. А Эльмира хоть и не самое крупное, но начальство в республиканском совете профсоюзов. Она всегда была активисткой — и в школе, и в институте, — но выдвинуться в руководство ей, конечно, помогло громкое имя отца.

Али Аббас Керимов в годы моей юности был вторым или третьим (это как считать) лицом в республике. Его официальная биография служила как бы образцом жизни: вот вам человек из народа, сын неграмотного тартальщика, пришедшего в веревочных лаптях-чарыхах на балаханские нефтепромыслы из азербайджанской глубинки. С одиннадцатилетнего возраста — и сам тартальщик. Хлебнул полной мерой, как писали в газетах, ужасы капиталистической эксплуатации. В годы мировой войны шустрого смышленого юнца заприметили агитаторы из эсдеков. И Али Аббас, быстро усвоивший доступный любому малограмотному набор большевистских лозунгов, понемногу втянулся в нелегальную работу. Он любил, между прочим, рассказывать (я сама слышала), как в шестнадцатом году отвез передачу Шаумяну, сидевшему в Баиловской тюрьме, — чурек, сыр-пендыр и зелень. Разумеется, он выполнял и более серьезные поручения. Листовки там, агитация — что еще делали сознательные рабочие? Научился выступать на митингах, хоть и заикался немного.

От Эльмиры я знала, что заикание отца было следствием страха, пережитого в детстве. В пятом году, в мае, по Азербайджану прокатилась кровавая волна татарско-армянской резни. (Азербайджанцев тогда называли татарами, а после советизации — тюрками.) Через Нахичевань, Гянджу, Шушу докатилась и до Баку. Загремели револьверы в поселках, облепивших апшеронские нефтепромыслы. Среди ночи восьмилетний Али вслед за отцом выглянул из глинобитной хибарки — и остолбенел, объятый ужасом. Жарко, грозно горел ближний нефтяной амбар — вырытый в земле пруд, наполненный нефтью. Бежали какие-то фигуры — черные фигуры в папахах на красном фоне пожара. Крики, выстрелы, ругань… Отец втолкнул сына обратно в хибарку, заложил засов. Али Аббаса трясло. С той ночи и стал он заикаться.

На митингах, впрочем, говорил довольно гладко. Сам Ваня Фиолетов выделил Али Аббаса из толпы тюрок-промысловиков. Агитация-то велась главным образом по-русски, не захватывая косную мусульманскую массу, поэтому на виду становился каждый, умевший на родном языке донести до нее большевистский призыв к новой — лучшей — жизни. В марте 1918-го, когда в Баку снова вспыхнула резня, сопровождавшаяся пожарами и грабежом, в Балаханско-Сабунчинском промысловом районе ее не допустила дружина самообороны, в состав которой входил и Али Аббас. Ему шел двадцать первый год, и он бы, конечно, крайне изумился, если бы предвидел, какая блестящая карьера его ожидает.

Не стану описывать восхождение человека из народа к вершинам власти. Толстенький, невысокий, в черной шляпе, надвинутой на густые черные брови, он в праздничные дни стоял рядом с Багировым на правительственной трибуне и вяло махал рукой, а мимо текла демонстрация, в том числе и мы, колонна школьников. Говорили о нем, что он человек по натуре добрый, но осторожный, полностью подмятый Багировым. В школьные годы я ни разу не видела Али Аббаса вблизи, хотя бывала у Эльмиры дома. Вечно он был на государственной службе, а домом заправляла его хлопотливая и крикливая жена Гюльназ-ханум.

Она родила Али Аббасу трех дочерей, а сына, о котором тот мечтал, так и не сумела родить, хотя втайне от мужа молила Аллаха. Впервые я увидела Али Аббаса в домашней обстановке после того, как Сережу демобилизовали и мы с ним и Ниночкой вернулись в Баку. Не то в 53-м, не то в 54-м мы с Сергеем первый раз были званы к Эльмире и Котику на день свадьбы — они жили тогда в старой огромной квартире Али Аббаса. И вот он вышел к праздничному столу — в костюме стального цвета, обтягивающем круглый живот, с седым венчиком, обрамляющим коричневую лысину, с седым квадратом усиков под толстым носом. Благодушно улыбаясь, Али Аббас пожал гостям руки, а когда Эльмира назвала мое имя, кивнул и сказал:

— А-а, знаменитая Юля.

Не знаю, чем это я была знаменита. Уж не тем ли, что в школьные годы считалась как бы соперницей Эльмиры? Смешно…

В то время Али Аббас уже слетел с олимпа: в 1952 году Багиров за что-то рассердился на него и прогнал из руководства. Несколько лет Али Аббас директорствовал на нефтеперерабатывающем заводе, а в 57-м вышел на пенсию, жил безвылазно на даче в приморском селении Бильгя, газет не читал, радио не слушал, по телевизору смотрел только футбол, страстно болел за команду «Нефтчи», для которой в свое время, будучи у власти, немало сделал. Другой страстью Али Аббаса был виноградник. Целыми днями он возился с лозами — то прививка, то обрезка, то опрыскивание. Зато и виноград у него каждый год был отменный. Тихими летними вечерами Али Аббас играл в нарды с соседом по дачному поселку, замминистра внутренних дел по пожарной части. Так, в тиши и довольстве, вдали от вредного шума жизни, он прожил двадцать лет, и протянул бы еще добрый десяток, если бы не рак легкого. Умер Али Аббас вскоре после того, как ему стукнуло восемьдесят.

Итак, приезжаем мы к Эльмире и Котику на традиционный день свадьбы. Вручаем подарок — набор чешских бокалов с изображениями старых автомобилей и букет хризантем. Расцеловались.

— Каждый раз, Юлечка, любуюсь твоими волосами, — говорит Эльмира своим томным контральто. — Как тебе удалось сохрани-ить?

— Ой, что ты! Посмотри, сколько седины.

— Ну и немного. А я совсем седая. И волосы стали как проволока-а.

У Эльмиры, нашей восточной красавицы, были в школьные годы роскошные черные косы. Теперь — короткая стрижка, волосы, крашенные хной, имеют цвет темной меди. И расплылась Эльмира здорово. Но круглое белое лицо по-прежнему красиво. Одета, как всегда, ярко: крупные красные и голубые цветы по темно-коричневому шерстяному платью.

А Котик так и сияет золотыми зубами, расположенными по обеим сторонам широкой улыбки. Он тоже располнел, но в меру. Носит очки. Лицо отяжелело, несколько обрюзгло. Удивительно, что в таком возрасте (ему, как и Эльмире и мне, пошел шестьдесят пятый год) Котик, кажется, не потерял из своей шевелюры ни единого волоса — такая красивая седая грива. Котик из тех мужчин, которым от природы (или от Бога?) дана импозантность.

— Мы, как всегда, первые? — говорит Сергей, пожимая Котику руку.