Александр Казанцев - Том (5). Льды возвращаются

• Название: Том (5). Льды возвращаются
• Автор: Александр Казанцев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1981

Научно-фантастический роман-предупреждение, показывающий, куда могут завести попытки возвращения к «холодной войне». Прогрессивные силы во главе с Советским Союзом борются против стремления западных монополистов развязать ядерную войну хотя бы в ограниченных масштабах, а на деле готовых уродовать с помощью достижений техники не только природу Земли, но даже Солнце, провоцируя повторение нового ледникового периода. Кроме романа, в книгу вошел рассказ «Взрыв», а также автобиографическая повесть «Пунктир воспоминаний».

Иллюстрации художника Ю. Г. Макарова.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Взяв на буксир шлюпки, катер повел их к берегу.

Глава третья. Губошлепик

Люда, хрупкая и решительная, стояла на ветру, закусив свои пухлые губы, и смотрела в море, словно могла перенестись туда, где зловеще что-то сверкало и откуда доносился сотрясающий землю гул.

Прижав к бедру сумку с красным крестом, порвав чулки и расцарапав коленки, она забралась на береговую скалу, где летом гнездилось множество птиц. Камень, говорят, выглядел белым от крыльев.

Во льдах в районе проснувшегося вулкана терпел бедствие ледокол. К нему по разводьям между ледяными полями отправился на катере академик Овесян. А ее, как она ни просилась, не взяли. И она ждала, не в силах совладать с дрожью, готовая отдать жизнь, чтобы кого-нибудь спасти…

Она смотрела на черное, подсвеченное красным небо и прижимала к себе сумку с красным крестом. В ней были бинты и все, что полагалось для оказания первой помощи. Но была в ней еще и общая тетрадка в мягкой обложке…

В ней записала Люда потом обо всем, что произошло на берегу.

«…Зачем я завела эту тетрадку? Чтобы вести дневник? Это было бы глупо. Я считаю совершенно бессмысленным делать «скушные и пошлые записи» только потому, что прошел еще один день, лил дождь или светило солнце и мама строго сказала мне что-то, а я плакала. Или какой-то мальчишка, у которого раньше оттопыривались уши, а потом он стал носить пышные волосы, чтобы было незаметно, сказал мне, что я губошлепик, а я после этого рассматривала перед зеркалом свои несносные губы и ревела…

Нет! Не для того завела я тетрадку. В ней нужно записывать только самое важное, только самое необыкновенное, что случится в жизни.

И это случилось. Я окончила школу. Я получила аттестат зрелости.

Сколько волнений, сколько зубрежки ради несчастных пятерок, утешительных четверок и… досадных троек, из-за которых приходилось краснеть перед мамой.

Ну вот! Школа позади, а мир, удивительный и зовущий, впереди!

Школа была старого типа, неспециализированная. Мама по старинке считала, что в детстве нельзя почувствовать склонность к чему-нибудь, хотя именно в детстве ее находят. Она настояла на общеобразовательной школе, окончив которую, «созрев», можно выбрать все, что хочешь: станок, лес, поле или вуз…

И вот я «большая»!.. Я «созрела»!.. У меня аттестат зрелости, а чувствую я себя «аттестованной незрелостью» и совсем не знаю, чего хочу.

Вчера все мы, девочки, в белых платьях, а мальчишки – в серых костюмах, и многие небрежно курили, – все мы по старой традиции собрались на Красной площади.

Я быстро-быстро ходила без подруг, наметив себе на камнях черту, где поворачиваться. Я исступленно думала, загадав, что при первом ударе курантов, в полночь, должна все решить.

Раньше все казалось просто. Я хотела стать великой актрисой, дирижером, пианисткой… Выйти на освещенную стену в красивом длинном, до пят, платье, ощутить озноб от тысяч устремленных на меня глаз, от которых сладко и жутко на душе. И потом, чтобы все исчезло, едва зазвучат первые аккорды и перенесут в необыкновенный мир и меня, и всех в зале, заставят рыдать или смеяться, ощутить счастье… Я хотела дарить людям счастье. Но я научилась только бренчать на рояле… Потом я мечтала пойти на самое опасное поприще, стать разведчицей в стане врагов… Но иная сейчас сложилась в мире обстановка… И произношение на иностранных языках у меня просто ужасное. А после событий, случившихся во Франции, всенародного гнева и победы друзей во всех главных странах Европы, мне уже хотелось изучать в Париже, Лондоне и Риме бесценные сокровища тысячелетней культуры, но на беду я понимала произведения только старых мастеров и никак не воспринимала «рыдающих красок» или «смеющихся линий», все еще модных на Западе.

И оставалось искать себе применение на самом обычном поприще! Но уж, во всяком случае, не у мамы под крылышком в ее лаборатории!.. Каждый человек должен быть самостоятельным, пусть даже с аттестатом зрелости в детской сумочке, которую мама подарила, когда я перешла в седьмой класс, и которую я до сих пор люблю больше всех своих вещей…

…Я спорила с папой, когда он прилетел и готовился к новым полетам. Я ему говорила, что стыдно дочери профессора Веселовой-Росовой стать физиком «по наследству», а он сказал, что Ирэн Жолио-Кюри неплохо продолжала дело своей матери, Марии Кюри. Я даже почувствовала неловкость от такого сравнения. Я сказала, что другая дочь Марии Кюри стала киноактрисой. А он сказал, что она была красавицей. Потом папа понял, что я сейчас разревусь, усадил меня перед собой так, чтобы мои коленки упирались в его жесткие колени, взял мои руки в свои, заглянул, как он говорит, в мои миндалинки, и… все стало ясно, все стало так, как думалось на Красной площади. Нет на свете никого лучше папы!.. Он знал все!

Во всяком случае, можно попробовать. В конце концов, в лаборатории тоже производство. И надо выяснить, выйдет из меня физик или нет. А лаборантка тоже самостоятельный человек.

Мама, как можно было догадаться, оказалась ужасно дотошной – заставляла все переделывать сотни раз. Разницы между мной и другими не делала. Но я, конечно, из гордости этого не замечала.

Я боялась обыденности, скуки, незначительности того, что я делаю. И вдруг в Проливах, на Севере что-то случилось, погасло «Подводное солнце». А ведь эту установку запускали академик Овесян с мамой, когда она была еще его помощницей.

И они оба отправились туда со своими сотрудниками. Предстояло выяснить необыкновенное явление.

И меня взяли вместе со всеми…

…А потом… потом я стояла на скале с санитарной сумкой и ждала возвращения катера, ушедшего спасать людей.

Я, может быть, первая заметила его. Он тащил за собой на буксире целую вереницу шлюпок и лавировал в извилистых разводьях. Люди в шлюпках отпихивались веслами от льдин.

Я села на шероховатый камень и скатилась, громко крича, чтобы все бежали встречать катер.

Научные сотрудники, рабочие и инженеры уже толпились у причала. И мама была здесь же…

Катер подошел, расталкивая носом мелкие прибрежные льдины. Академик первым выскочил на причал и стал энергично распоряжаться.

Я раскрыла сумку. Все-таки она пригодилась. Среди спасенных были обожженные. Я их перевязывала. И вдруг увидела на мостках удивительную женщину.

Она стояла, сбросив бушлат, в мокром, обтягивающем ее фигуру платье и отжимала волосы. Я ахнула. Она показалась мне русалкой. Я влюбилась в нее с первого взгляда.

Едва закончив перевязку какому-то ворчливому матросу, я бросилась к маме и стала умолять взять «русалку» к нам в коттедж.

Мама подошла, накинула на нее мою шубку, которую предусмотрительно захватила, и повела к нам.

А я перевязывала руку самому капитану. Я знала, что ему очень больно, но он даже не морщился, а все смотрел туда, где погиб корабль. И больно было мне.

Это был суровый моряк. Я погладила его руку поверх бинта. Потом побежала догонять маму и «русалку», Я запыхалась, не могла выговорить ни слова и только глядела на незнакомку.

За нами шли академик Овесян и какой-то очень громоздкий мужчина. Но они повернули в сторону коттеджа академика.

Дома я сразу же наполнила ванну теплой водой.

Елена Кирилловна улыбнулась мне, опустилась в воду, блаженно сощурилась и сказала:

– Лю, милый, принеси мне, пожалуйста, пока я в ванне, самого крепкого коктейля.

Мне очень понравилось, что она так назвала меня, но я не умела делать коктейли. И мама как следует не знала.

Наконец, я принесла в ванную бокал на маленьком подносике. Глупо краснея, я стояла с подносимом в руках и таращила на нее глаза. Будь я скульптором, я бы ваяла только ее статуи!.. И украшала бы ими языческие храмы!..

Через час Елена Кирилловна в мамином халате, который сразу стал нарядным и элегантным, сидела в столовой и пила чай с коньяком.

Теперь я уже не сомневалась в своем будущем. Ведь она была физиком! Кем же иным могла я теперь стать?

– Ну, хвалю за отвагу, дорогая, – говорила ей мама. – Не за то, как вы прыгнули с ледокола в воду, а за то, что решились к нам сюда пойти на работу. Тяжело с нами будет, но интересно…

– Как ни в каком другом месте! – вставила Елена Кирилловна.

Я не переставала удивляться ее красивому низкому голосу. Глупые мужчины!.. Чем они заняты сейчас, вместо того чтобы осаждать наш коттедж?

Шаховская попросила у мамы разрешения закурить. А папирос у нас не было. Я помчалась к соседям через дорогу, даже не накинула куртки, выскочила в одном свитере.

А когда, запыхавшись, вбежала на свое крыльцо, то увидела «осаждающих» наш коттедж мужчин. Собственно, это был только один мужчина, но по размерам он стоит нескольких – огромный, в чужой дохе едва ему до коленей.