Ольга Елисеева - Геополитические проекты Г. А. Потемкина

• Название: Геополитические проекты Г. А. Потемкина
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: РАН Институт российской истории
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5–8055–0045–0

Монография О. И. Елисеевой, посвящена одному из наименее изученных аспектов в истории политической мысли России XVIII в. — возникновению и формированию внешнеполитических доктрин, оказавших заметное влияние на развитие русской философской и политической культуры, а также на международные отношения последних двух столетий. Вторая половина ХVIII в. ознаменовалась появлением крупных государственных проектов, впервые связывавших выгоды политических союзов, дипломатических и военных акций с естественным географическим положением России. В ряду этих проектов документы, разработанные светлейшим князем Потемкиным, занимают особое место. Его записки «О Крыме», «О Польше», «О Швеции», а также проекты, посвященные Северному Кавказу, Закавказью и Персии до сих пор не подвергались исследованию. Между тем, именно в них сосредоточены идеи, ставшие ведущими во внешней политике второй половины екатерининского царствования и в конечном счете заложившие основы для всей дальнейшей геополитики Российской империи

---

«Надобна крайняя осторожность, чтоб конфедерация наша не возжгла другой, по видам прусским», - предупреждал князь. С этой целью «прусский двор и английский надлежит менажировать». Такое предложение, видимо, не очень нравилось Екатерине, т. к. получив текст замечаний, она пометила на полях: «Колико прилично по собственному тех дворы поведению» {505}.

Весной 1788 г. Потемкин не считал, что прусский король решится действовать против России. Напротив, князь был уверен, что Фридрих-Вильгельм II скорее попытается присоединить к себе часть Польши, пользуясь тем, что Россия и Австрия заняты войной с Турцией и им не до Варшавы. «Противу прусского короля не вижу я нужды ополчаться, - писал Григорий Александрович Екатерине в одном из весенних писем 1788 г. - Его демонстрации не на нас будут, но устремится, может быть, он самым делом на Данзиг. Тут император (Иосиф II - O. E.) дремать не станет, а мы отдалим время. Но если б прусский король вместо Данзига стал забирать Польшу, тогда поднять поляков, обратя против его корпус Салтыкова и прибавя из оставшихся полков в России; составится нарочитая сила, с чем присоединясь к австрийским войскам, воспрепятствовать ему приобретать от Польши» {506}.

Вместе с приведенными посланиями Потемкин направил в Петербург донесение об устройстве вспомогательного польского корпуса и ведомость о числе коронных и литовских войск в Польше {507}. Он предлагал ввести в состав конницы вместо драгун и передовой стражи казачьи формирования числом до 10 тыс., набранные на территории Польской Украины. Крупное православное казачье войско создавало внутри польского корпуса прочную опору для русского командующего.

Подготовка к заключению союза шла полным ходом. Казалось, даже Екатерина, наконец, склонилась к этому. 14 апреля 1788 г. она писала: «Замечания твои на польский трактат тем же курьером привезены и теперь на станке. Буде тебе ружья нужны для поляков, то напиши к Кречетникову» {508}. Замечания Потемкина вошли в текст русского контрпроекта, который был отпечатан и отправлен в Варшаву. Генерал-поручик М. Н. Кречетников, ведавший тульскими оружейными заводами, получил приказ императрицы переслать Потемкину необходимые для польского войска ружья. Однако таинственность, которой Станислав-Август окружал в Варшаве обсуждение проекта, вызывала большие подозрения в столичном обществе. Опасались, что происходит сговор между королем и Россией, ведущий к новому разделу Польши. В этих условиях [111] прусской дипломатии действовать было особенно легко. Уже в мае 1788 г. Потемкин с беспокойством сообщал императрице: «В Польше в большой ферментации, а особливо молодежь» {509}.

Возбуждение или «ферментация», в которой пребывали поляки в связи с неизвестностью относительно действий короля, толкала многих представителей шляхты в объятия Пруссии, обещавшей помощь против предполагаемой русской агрессии. Что бы хоть как-то воспрепятствовать прусской агитации петербургский кабинет выразил инициативу созвать в Польше чрезвычайный сейм по вопросу о подписании союзного договора. «В Польшу давно курьер послан и с проектом трактата, - писала Екатерина Потемкину 27 мая, - и думаю, что сие дело уже в полном действии. Универсал о созыве Сейма уже в получении здесь». Россия очень рассчитывала на то, что сейм поддержит ее предложения о создании вспомогательного польского войска. Однако время для возбуждения симпатий польского общества было безнадежно упущено. К началу сейма Россия сражалась уже не с одной Турцией. 26 июня шведский король Густав III, не объявив войны, атаковал крепость Нейшлот. Страна, воюющая на два фронта, уже не могла восприниматься как сильный и желанный союзник.

В этих условиях Станислав-Август неожиданно смешал карты своих петербургских покровителей. Он присовокупил к русскому контрпроекту отдельное условие, о котором не знали ни Екатерина, ни Потемкин. Король хотел, чтоб Россия дала согласие на установление в Польше института престолонаследия вместо выборности короля, а наследником польской короны был бы назначен его племянник Станислав Понятовский. Заколебавшаяся императрица указывала, что на это требуется согласие двух других гарантов польской конституции - Австрии и Пруссии. Старошляхетская оппозиция, недовольная как идеями короля о престолонаследии, так и возможным союзом с Россией, резко выступила против всего букета предложений в первый же день открытия сейма 25 сентября 1788 г. {510} Под влиянием прусских обещаний возвратить земли, утраченные Польшей по первому разделу, сейм занял резкую антирусскую позицию.

В тот же день обострение ситуации произошло и по другую сторону русско-польской границы. 25 сентября Государственный Совет, на котором председательствовал А. Р. Воронцов, решил оказать прусскому королю Фридриху-Вильгельму II в посредничестве для переговоров России с Турцией, поскольку берлинский кабинет пытался буквально диктовать русской стороне условия мира. Было принято также решение усилить Украинскую армию Румянцева за счет Екатеринославской армии Потемкина, Кавказского и Белорусского корпусов и направить в Польшу к границе с Пруссией {511}. «Словом, положено было родить прусскую войну» {512}, - доносил по этому поводу на юг Гарновский. Вступление русских войск на территорию республики польское общество, взбудораженное предшествующими событиями, могло расценить только как начало агрессии. Сведения о подобных приготовлениях еще больше подталкивали поляков к союзу с Берлином.

Одновременно с активизацией деятельности «социетета» на решительную атаку против Потемкина пошел и австрийский посол в Петербурге И. Л. Кобенцель, жаловавшийся на слабое содействие русских войск союзникам. Попытки Вены втянуть Россию во все большее противостояние с давней соперницей империи Габсбургов - Пруссией - наталкивалось на сопротивление светлейшего князя. Совместная попытка «цесарского» посла и членов «социетета» выдвинуть на первый план Румянцева как командующего обсервационной армией против Пруссии не удалась. Екатерина не могла решить вопрос о фактическом развязывании новой войны без обстоятельного разговора с Потемкиным.

«Друг мой сердечный, князь Григорий Александрович, - писала она 19 октября, -… король прусский сделал две декларации. Одну в Польшу противу нашего союза с поляками, который… видя, что от того может загораться огонь, я до удобного времени остановить приказала. Другую датскому двору, грозя оному послать в Голштинию тридцать тысяч войска, буде датский двор введет, помогая нам в Швецию… День ото дня более открывается намерение и взятый ими план не только нам всячески вредить, но и задирать в нынешнее и без того тяжелое для нас время. Думаю, на случай открытия со стороны короля прусского вредных противу России и ее союзника намерений… армию фельдмаршала графа Румянцева обратить… противу короля прусского… О сем, пожалуй, напиши ко мне подробнее и скорее, чтоб не проронить мне чего нужного» {513}.

О декларации Фридриха-Вильгельма II по польским делам Потемкин знал еще из письма Безбородко 30 сентября. Прусский король заявлял, что, в случае попытки России заключить союз с Польшей, он со своей стороны тоже будет настаивать на союзе с Варшавой {514}. Князь считал, что подобная комбинация может оказаться для России выгодной, если в договоре, гарантирующем [112] «неприкосновенную целость» Польши, примет участие и Австрия. Два немецких государства, претендующие на польские земли, будут как бы держать друг друга за руки, а Россия выскользнет из навязываемого ей внутригерманского противостояния. Эти мысли Григорий Александрович постарался внушить Екатерине в письме 17 октября.

Он рассматривал то политическое положение, в которое попала Россия, не устранив во время французские - «бурбонские» и прусские дипломатические интриги. «Поз-воль, матушка, сказать, куда наша политика дошла. Что в войне с турками, где бы все долженствовало соглашать, мы разодрали так сказать все. Бурбонцы строили на нас ков, который до днесь идет по их плану… Они турков приуготовили и не могли уже отвратить, другие (пруссаки и англичане - O. E.) тем воспользовались… и мешают нам везде… Чем им воспрепятствовать, ежели война не утихнет? Прусской король, искав продолжения трактата, накладывал сим на себя узду. Можно бы тогда его и с императором согласить, и польские дела поправить по желаемому. С Англиею, разорвав трактат коммерческой, столь выгодной и столь натуральный, сделались мы как будто в каре. Союзен нам один датский двор, которого задавят, как кошку. Я обо всем предсказывал и предупреждал… не угодно было принять, но сделалось, по несчастью, по моему, и вперед будет» {515}.

Итак, по мнению князя, Россия, избрав себе главного противника в лице Турции, должна была строить свою внешнеполитическую линию так, чтоб все остальные союзы и контакты помогали разрешить конфликт с Портой. Вместо этого, старые стабильные связи, в частности с Англией, оказались «разодраны». По предложению русского посла в Лондоне С. Р. Воронцова, поддержанному в Петербурге его братом, Россия не возобновила коммерческий трактат 1766 г., срок которого истекал как раз перед войной. Договор, дававший английским купцам большие льготы на русском внутреннем рынке, чем русским - на английском, сильнее политического союза связывал интересы Англии с Россией и не позволял Лондону совершать враждебных действий {516}. Теперь этот якорь оказался отвязан. Франция, подстрекавшая турок к началу войны, впоследствии оказалась не в силах их остановить. Этим воспользовались другие неприятели России, в частности Пруссия, желавшая возобновить с Петербургом союзный договор 1762 г., заключенный еще при Петре III, и действовавший в первую половину царствования Екатерины П. Князь был уверен, что, войди Берлин в тесные союзнические отношения с Петербургом, он сам свяжет себе руки и не сможет враждебно действовать хотя бы в Польше, чему может поспособствовать и Австрия.