Джиральди Чинтио - Итальянская новелла Возрождения

• Название: Итальянская новелла Возрождения
• Автор: Джиральди Чинтио
• Издательство: АВС
• Жанр: Рассказы
• Год: 2001
• ISBN: 5-93279-032-6

В сборнике представлены новеллы итальянских авторов эпохи Возрождения. Отличаясь образным разговорным языком, богатым пословицами, поговорками, крылатыми выражениями, новеллы восхищают своей актуальностью и по сей день, несмотря на то, что они были созданы 400–600 лет назад.

---

В это время славнейший и преподобный кардинал, державший Рокко в Риме, вероятно ввиду обстоятельств особой важности, послал туда же мессера Антонио Ромео, человека в высшей степени опытного, умеющего наладить самое трудное и запутанное дело, как бы сложно оно ни было. Ромео действительно мог бы считаться совершенством, не будь у него одного пятнышка, которое все портило: был он жаден и скуп сверх всякой меры. Когда он приехал в Рим, положение Рокко несколько изменилось: по чину он стоял ниже Ромео, и теперь ему приходилось вести все дела по его указке, так что казалось, будто он доверенное лицо Ромео, а не кардинала, и он жил с ним не как товарищ, а почти как его слуга. Но больше всего на свете Рокко раздражала скупость Ромео, и, если бы ему представилась хоть малейшая возможность, он, как говорится, послал бы в преисподнюю своего кардинала и договорился бы с кем-нибудь другим, хотя бы это был частный человек, не имеющий никакого сана, ибо этот самый Рокко был большим сластеной и любил, чтобы стол ломился от яств.

В таком плохом настроении он часто обедал и ужинал в обществе вышеназванных синьоров и отводил душу, браня исключительную жадность мессера Антонио; присутствие Изабеллы его нисколько не смущало. Он принимался жаловаться на то, что хлеб покупается совсем черствый и его нельзя ни прожевать, ни нарезать ножом, а иногда даже плесневелый, так что его приходится сушить под тем предлогом, что это, мол, полезно при катаре желудка. Вино же всегда разбавляется водой, прежде чем его поставят на стол, и настолько, что его свободно можно давать тяжело больному; на столе другого мяса, кроме говяжьего, не увидишь, и прежде чем его доедят, из него три-четыре раза сварят бульон; однажды подали ножку, которая уже раз двадцать бывала на столе, но никто к ней так и не прикоснулся, ибо это была голая кость без признаков мяса: она как-то сама собой появилась на столе, после того как его накрыли. Говорил еще Рокко, что сыр подается весь изъеденный червями и гнилой, а фрукты незрелыми, да и подавали их всего раз пять-шесть. Рассказывал он об этом без всякого стеснения, совершенно не беспокоясь, что все его слушали.

Однажды между Рокко и Изабеллой возникла ссора, они начали срамить друг друга, и Рокко сказал, что единственно только уважение к мессеру Роберто удерживает его, а то он наговорил бы ей такого, что вогнал бы ее в краску.

— Что ты можешь мне сказать? — отвечала Изабелла. — Что я потаскуха? Это уже известно, и поверь, я от этого не покраснею.

Тут уж Рокко разгневался и предложил устроить за свой счет богатый и пышный ужин, на котором, кроме других кушаний, будет подана парочка фазанов, если только она согласится, чтобы он в ее присутствии рассказал о всех ее шашнях. Итак, порешили, что это будет в следующий четверг.

Хотя Рокко был достаточно осведомлен об ее проделках, тем не менее за это время от лиц, знавших ее лучше, чем он, ему удалось выпытать то, что ему было еще неизвестно, и, дабы это не вылетело у него из головы, он записал на бумаге на трех листах длинный перечень всех ее деяний. Писака он был отличный и все ее похождения описал великолепно. Когда наступил вечер назначенного ужина, мессер Антонио Ромео, узнавший об этом и будучи не совсем здоров, отправился в дом мантуанских синьоров, чтобы немного поразвлечься перепалкой, которая должна была произойти. Все, и Изабелла в том числе, собрались в зале возле камелька. Рокко взял в руки свой перечень и сказал Изабелле:

— Ну, ты, бесстыжая распутница, на этот раз я заставлю тебя не только покраснеть, но и околеть.

Она же, нисколько не обидевшись, ответила ему:

— Неужели, Рокко, ты желаешь моей смерти? Поужинаем в мире, а потом ты прочтешь свою обвинительную речь.

— Нет, нет, — возразил Рокко, — я хочу, чтобы ужин показался тебе горше желчи.

Изабелла, увидев, что он намеревается начать чтение еще до ужина, стала просить собравшихся, чтобы они оказали ей милость и разрешили самой прочесть первый лист из написанного Рокко, обещая не уходить, не рвать, не сжигать эту писанину и вернуть ее по прочтений Рокко. Эта просьба всем показалась вполне допустимой, и все убеждали Рокко исполнить ее, что он и сделал. Когда Изабелла получила в руки перечень, она тихонько прочла восемь-десять строк, а потом сказала:

— Послушайте же, синьоры, и скажите, есть ли еще на свете столь злой язык, как у Рокко? — и вместо того чтобы прочесть дурное о себе, делая вид, что не знает о присутствии Ромео, стала перечислять все, что Рокко столько раз говорил, чтобы осрамить Ромео, когда порицал резкими словами его скаредность. Казалось, что она читает по бумаге. Когда Изабелла достаточно высказалась, она свернула перечень и сказала:

— Как вам нравится, синьоры, этот разбойник? Не кажется ли вам, что он заслуживает тысячи виселиц? Я не знаю этого Ромео, но слышала, что он человек весьма любезный и что в доме у него живется очень неплохо. А этот негодяй не стесняется говорить столь скверно о достойном человеке, в доме которого он живет. Подумайте, что это за дрянь!

Рокко был совершенно вне себя и так ошеломлен, что не знал, как отвечать. Ромео, который понимал, что о его скупости правильно сказано, не попрощавшись, ушел, что сделал также и Рокко, так что ни тому, ни другому не перепало ни кусочка из приготовленного ужина, и Рокко, как говорится, вырыл яму, да сам в нее и угодил. Оставшиеся принялись за ужин и много смеялись вместе с Изабеллой, которая так ловко сумела провести Рокко и спасти себя.

Часть третья, новелла VI

Некий слуга в Париже развлекается со своей госпожой, и, когда об этом узнают, его обезглавливают

Можете мне поверить, синьоры мои, что важные решения, принятые сгоряча, в конечном счете редко доводят до добра, и всегда возникает какая-нибудь путаница, Приносящая потом человеку ущерб и позор. Каждый день мы можем видеть ярчайшие тому примеры. Поэтому, сдается мне, нам надлежит следовать мудрому изречению величайшего греческого оратора[211], использованному потом одним нашим римским историком, которое гласит: «Прежде чем приступить к какому-нибудь делу, необходимо обдумать его и, обдумав хорошенько, приняться за его осуществление». Если бы все люди следовали этому правилу, не совершалось бы столько ошибок, сколько каждодневно совершается. Все дело в том, что поступки, совершенные по зрелому размышлению, даже если они случайно не приводят к желанному концу, заслуживают меньшего осуждения. И наоборот, если что-либо делается безрассудно и кончается неудачей, весь свет ополчается и порицает такой поступок. Так вот, чтобы показать вам, какие необдуманные решения принимают иногда женщины, что нередко приносит им стыд и горе, я расскажу вам о безумном поступке, совершенном некоей дамой.

Итак, в огромном и богатом городе Париже жил некогда, а быть может и сейчас живет, один человек, щедро одаренный благами судьбы, у которого была красавица жена. Жил он в роскошнейшем доме, держал множество слуг и был завзятый игрок. В числе его слуг был один весьма видный собой. Постоянно видя свою красивую госпожу, он без ума в нее влюбился и скоро понял, что распрощался с драгоценной своей свободой. Размышляя, как бы ему добиться желанной цели, перебирая пути и способы и не находя ни одного подходящего, который позволил бы ему насладиться своей любовью, он медленно угасал, сжигаемый пламенем своей пылкой страсти. Однако завороженный юноша не смел кому-либо признаться в своем чувстве, а тем более не отваживался открыться госпоже, и страдания его возросли сверх всякой меры, не находя себе выхода. И чем меньше у него оставалось надежды, тем сильнее разгоралось его желание. Тогда он решил служить своей госпоже как можно лучше, не имея другого утешения и радости, как только упиваться лицезрением любимой.

Дама, видя, как скоро, с какой готовностью исполняет он все ее приказания, ценила его больше других слуг в доме, но ни о чем другом и не помышляла. Поэтому, если ей нужна была какая-нибудь услуга, она обращалась непременно к нему, считая, что он окажет ее лучше любого другого. Слуга же, замечая это явное предпочтение, весьма радовался.

Муж дамы, как я уже сказал, был игроком и постоянно угощал своих приятелей, а те в свою очередь устраивали пирушки, и частенько он ужинал на стороне, возвращаясь домой лишь после полуночи, а то и позже. Жена иногда поджидала его, а иной раз, когда ей хотелось спать, ложилась в постель. Случилось однажды, что муж, по своему обыкновению, проводил вечер где-то в гостях. Жена, поужинав, очень скоро почувствовала, что ее клонит ко сну, и легла в кровать.

Влюбленный слуга, который был дома, проводил свою госпожу в спальню и, зная, что хозяин вернется не скоро, ибо на званом ужине, где он находился, должны были представляться фарсы, стал раздумывать о своей пылкой любви, и ему показалось, что, если судьба ему улыбнется, он будет обладать этой женщиной. Он знал, что в спальне не могло никого быть, — ибо очень часто замечал, как его хозяин, возвращаясь поздно ночью, когда жена уже спала, крадучись пробирался в спальню, дверь которой оставляли открытой, и, стараясь не разбудить жену, тихонько ложился рядом. Это натолкнуло влюбленного юношу на безумную мысль, и, обдумав тысячи возможностей, он в конце концов решил не упускать столь благоприятного случая.