Иван Сергеев - Иван Андреевич Крылов

• Название: Иван Андреевич Крылов
• Автор: Иван Сергеев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1945

Настоящее издание представляет собой повесть о жизни известнейшего баснописца Ивана Андреевича Крылова. Автор книги рассказывает о детстве, молодости писателя, годах его скитания и о зрелом возрасте.

---

Он стремился быстрее стать на ноги. В театре его уже знали, как способного молодого писателя. В тот же год, когда Дмитревский забраковал «Филомелу», Крылов написал еще две пьесы — веселую оперу «Бешеная семья» и комедию «Сочинитель в прихожей».

Соймонов приветливо встретил молодого автора. «Бешеная семья» понравилась вельможе. Он приказал положить ее на музыку. О комедии разговора не было. Узнав, что юноша хорошо владеет французским языком, Соймонов заказал ему перевод либретто модной оперы «Инфанта» («L'Infante de Zamora») и предложил перейти на работу к нему, в горную экспедицию, которая ведала горнорудными делами империи.

Новая служба могла дать ему гораздо больше свободного времени. Крылов ушел из казенной палаты и поступил к Соймонову. Обстоятельства как будто складывались благоприятно.

Но благосклонность вельможи длилась недолго. Знаменитый Княжнин, проглядев сочинения Крылова, отозвался о них пренебрежительно. «Бешеную семью» отложили в долгий ящик. «Сочинитель в прихожей» не понравился: в этой комедии осмеивались спесивые дворяне, которых дурачили плутоватые, но умные слуги-крепостные. Автор издевался над лживой и пустой жизнью аристократов, показывал развращенность их нравов и насмехался над поэтами, обивающими пороги знатных меценатов-покровителей.

В ту пору молодой Крылов рассказывал друзьям очень похожий на правду анекдот об одном из таких сочинителей-поэтов. И меценат и его дворня смотрели на поэта с пренебрежением, его не уважали, и когда ему удавалось пристроиться за обедом где-нибудь на конце стола, лакеи обносили поэта блюдами, так что он редко вставал из-за стола сытым. Как-то ему особенно не повезло, и, 'просидев за столом несколько часов, он поднялся более голодным, чем сел за стол. Вельможа, ковыряя в зубах, спросил голодного поэта:

— Ну как? Доволен ли ты?

— Доволен-с, ваше сиятельство, — ответил поэт, сгибаясь в дугу, — все видно было.

Такие поэты, по мнению Крылова, были достойны презрения.

Но и с самим Крыловым многие аристократы не очень церемонились. Для них он был плебеем, нищим. Его самостоятельность, умение постоять за себя, уколоть противника острой насмешкой раздражали спесивых дворян, порождали враждебное чувство к нему. Он был горяч, вспыльчив, скор на язык и не умел смолчать, когда следовало, и пропустить мимо ушей обидное слово.

Ему шел девятнадцатый год. Рослый, худощавый, большеголовый юноша с крупными чертами лица был приметной фигурой среди артистов, литераторов, художников. Вокруг Крылова всегда было весело. Его способность живо откликаться на шутку, редкий талант поддерживать острую, занимательную беседу привлекали к нему многих, кто умел ценить в человеке самостоятельность и оригинальность мысли.

Текли недели и месяцы. Пьесы Крылова лежали без движения. Он напомнил о них Соймонову, когда принес ему перевод «Инфанты». Тот буркнул что-то невразумительное. Стороной Крылов узнал о неодобрительном отзыве Якова Борисовича Княжнина. Мнение прославленного драматурга сыграло решающую роль в судьбе крыловских произведений. А они были ничуть не хуже тех пьес, что изо дня в день шли на театре.

Однажды в гостиной Дмитриевского Крылов столкнулся с женой Княжнина. Пустая светская женщина, болтливая, бестактная и сумасбродная, завела с Крыловым снисходительный разговор. Узнав, что юноша работает для театра, она поинтересовалась, что же юноша получил от Соймонова. Крылов сказал, что пока очень мало — только бесплатный билет в рублевые места, благодаря чему имеет право в любой день посещать спектакли.

— Сколько же раз вы пользовались этим правом?

— Да раз пять, — ответил Крылов.

— Дешево же! — расхохоталась Княжнина. — Нашелся писатель за пять рублей!

Крылов оскорбился. Его назвали пятирублевым писателем. Да разве он писал только ради денег? Но Княжнина, должно быть, не могла понять такого бескорыстия. Ответить взаимным оскорблением он, разумеется, не мог. Это была вторая обида, нанесенная ему семьей Княжниных.

Крылов решил дерзко высмеять драматурга и его супругу и написал комедию «Проказники» — злой памфлет, в котором разоблачались низкие характеры героев, их пустота, мерзость семейной жизни. Княжнин был выведен в образе Рифмокрада, поэта, обкрадывающего западных классиков, жена его — в лице Тараторы, пустой, развращенной барыньки. Дмитревский помог автору сделать комедию посмешней. Крылов тут же отнес «Проказников» в театр. Соймонову комедия понравилась, и он назначил ее к постановке.

Однако Соймонова успели предупредить, что это не безобидная веселая комедия, а ужасный пасквиль на уважаемого Якова Борисовича. Соймонов пришел в бешенство. Княжнин, узнав о комедии, написал Дмитревскому возмущенное письмо, обвиняя Ивана Афанасьевича в том, что он, потворствуя Крылову, не может удержать его от дерзости.

Дмитревский отстранился от этой скандальной истории. Он показал юноше письмо Княжнина, и Крылов решил ответить известному драматургу по-своему. Теперь он понимал уже, что его театральная карьера кончается. В этом убедило его отношение Соймонова к следующей написанной Крыловым опере «Американцы». Театр заказал музыку. Композитор закончил работу над оперой, но Соймонов запретил ее ставить, заявив, что в ней «нет ни содержания, ни связи». Вскоре Соймонов вместе с Храповицким был поставлен во главе всех казенных театров.

Мелочность вельможи дошла до того, что Крылова перестали пускать в рублевые места и чинили препятствия при входе в театр. Крылов убеждал своих друзей, что эта борьба его забавляет, но, несомненно, он глубоко чувствовал незаслуженное .оскорбление, которое нанесли ему и Княжнин и Соймонов.

В последнее время Крылов отводил душу с новыми друзьями, людьми, близкими ему по духу и по независимому образу мыслей.

Одним из них был способный литератор, известный переводчик Вольтера, состоятельный помещик И. Г. Рахманинов, издававший журнал «Утренние часы». В доме Дмитревского юноша подружился с П. А. Плавильщиковым — талантливым актером и писателем, мечтавшим о создании народного русского театра. Беседы в кружке Рахманинова с умными, образованными людьми убедили юношу, что есть поле деятельности куда более обширное, нежели тесная коробка сцены и пыльные кулисы.

И все же Крылов понимал, что в борьбе за право работать в театре он потерпел поражение. Его вытеснили оттуда, и у него ничего не осталось, кроме острого пера. Оно было единственным его оружием против всех врагов. И Крылов решил пустить это оружие в ход.

Он написал два письма — Соймонову и Княжнину, копии писем пустил по-рукам. Содержание писем беспримерно по дерзости и остроумию.

Письмо к вельможе Соймонову, внешне изысканное и даже подобострастное, пестрит такими вежливыми оборотами:

«И последний подлец, каков только может быть, ваше превосходительство, огорчился бы...» и т. д. «Пусть бранится глупый, ваше превосходительство, такая брань, как дым, исчезает...» и т: д.

В своем письме Крылов излагал все свои театральные злоключения, издевался над дурным вкусом Соймонова, поносил бездарные произведения, идущие на театре, и защищал свои сочинения, одобренные в свое время «его превосходительством». Крылов писал о «Бешеной семье», что, может быть, эта пьеса действительно плоха, но он не осмеливается «быть о ней толь дурных мыслей единственно для того, чтоб сим не опорочить выбор, разум и вкус вашего превосходительства и чтобы таким мнением не заставить других думать, что вкусу вашему приятны бывают негодные сочинения...» Ведь именно эту пьесу Соймонов наметил к постановке.

Крылов издевательски замечает «в рассуждении некоторых других пьес», одобренных Соймоновым, что зрители во время их представления «просыпаются только от музыки в антрактах», и, удивляясь распоряжению Соймонова лишить его бесплатного входа в театр, продолжает:

«Я бы мог подумать, если бы я был дерзок, что мое поведение тому причиною... а я веду себя так, что никак не могу быть наказан бесчестным лишением входа в общество... Правда, я нередко смеюсь в трагедиях и зеваю иногда в комедиях; но видя глупое, ваше превосходительство, можно ли не смеяться или не зевнуть? Я же смеюсь и столь тихо, что никакого шуму сим не делаю, да притом и так счастлив, что меня часто публика в том поддерживает, но сего, ваше превосходительство, конечно, не поставите мне в вину, ибо я не нахожу способа, чтоб от того себя предостеречь, — разве одним тем, чтоб садиться к театру задом, но... входя в театр, я всегда ожидаю чего-нибудь хорошего...» и т. п.

В этом мальчишеском письме, где «его превосходительство» спасалось от прямых оскорблений только запятыми, как и в послании к драматургу Княжнину, Крылов не стеснялся применять любые методы борьбы.

Письмо к Княжнину преисполнено внешней наивности и чувства собственного достоинства: «Я удивляюсь, государь мой, что вы, а не другой кто, вооружаетесь на комедию, которую я пишу на пороки, и почитаете критикою своего дома толпу развращенных людей, описываемых мною, и не нахожу сам никакого сходства между ею и вашим семейством», писал Крылов. Но хозяину-де виднее — похоже или непохоже?