Сергей Львов - Спасите наши души

• Название: Спасите наши души
• Автор: Сергей Львов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза

---

«Нужно вырвать мальчика из-под этого вредного влияния», — заканчивал Геннадий. Он гордился это фразой. Она была обдумана всеми троими вместе.  Именно так — вырвать! А потом сделать для него такое, чтобы мальчишка навсегда забыл, что он калека. А может, и в самом деле теперь его ногу вылечат Для этого, наверное, нужно устроить его в больницу. И заниматься с ним все лето, чтобы он догнал класс. И с осени в интернат определить.

— Ну, это без вас решат, — сурово сказала им хорошенькая секретарша в райисполкоме. — Насчет опекунства, интерната и вообще. На это есть свой порядок, а для каждого вопроса существует своя инстанция. За сигнал спасибо, а остальное без вас сделают. Все-таки вы ему не родственники...

— Ошибаетесь, родственники, — упрямо возразил Геннадий. — Ближайшие. Между прочим, вы, девушка, тоже ему родственница.

— То есть как? — удивилась секретарша, даже бровки подняла.

— А так! Вот у вас на кофточке комсомольский значок. Мы тоже комсомольцы. А он пионер. Вы о та­ком родстве ничего не слышали? А надо бы слышать...

— Здорово ты ей сказал! — восхитилась Ася, ко­гда они вышли на улицу, получив от растерявшейся секретарши твердое заверение, что, когда будет об­суждаться вопрос о Михаиле Сотичеве, их обязатель­но вызовут в исполком.

— По-моему, неплохо, — скромно согласился Ген­надий. — Правда, мне самому это только сейчас в го­лову пришло. Допытывается и допытывается, по како­му праву мы с тобой этим занимаемся. А если не род­ственники, значит это нас уже не касается? А у меня, может, характер такой, я хочу, чтобы меня все каса­лось. Тогда как? — Он засмеялся. — Что это я на тебя кричу? Ты-то со мной ведь согласна.

Было нелегко после работы поспевать и в школу, и в больницу, и в роно, и в жилищную контору, чтобы застать тех, с кем нужно было поговорить о Мише Сотичеве, собрать все справки, подписать все бума­ги. Никогда раньше Геннадий и Ася не проводили столько времени вместе. Ася за эти дни узнала та­кие черты Генки, о которых раньше не догадывалась. Он никогда и ничего не забывал. Все дела, которые нужно было сделать, все телефоны, по которым нуж­но позвонить, все фамилии, на которые придется со­слаться, были у него аккуратно записаны; все марш­руты точно рассчитаны, время расписано до минуты. На него можно было положиться! А когда нужно бы­ло спешить, он выводил кремовую «Вятку», к которой Ася уже привыкла, и они мчались по городу — для всех окружающих влюбленная пара, — два деловых человека, озабоченных устройством сбившегося с пу­ти мальчишки.

— Я вижу, Павлу дана окончательная отстав­ка? — сказала Марина. — Понятно. В общем поздравляю. Лично мне Геннадий гораздо больше нравится. И одевается он со вкусом. Петя мне даже замечание сделал, что я на него слишком внимательно посмотре­ла, когда мы вас встретили.

Нет, ничего Марине понятно не было. А объяснять слишком долго, да ей и не до того. В конце июня они со своим Петей собирались расписаться и уехать в Крым, так что она больше ни о чем и говорить не могла по-настоящему.

А Павлу совсем не была дана отставка. Ася ду­мала о нем все время, особенно в последние дни. Вот уже неделю она носила с собой, читала и перечитыва­ла письмо, которое получила от него и на которое не сумела ответить.

Письмо было длинное, на многих листках, и напи­сано, видно, не сразу: разными чернилами и даже меняющимся почерком. Видно было, что Павел пи­сал то медленно, старательно выписывая слова, то, не поспевая за своими мыслями, начинал торопиться.

«Дорогая Ася!

У меня всё по-прежнему. Каждый день одно и то же: молитвы, занятия в классе, снова молитвы, при­готовление уроков, подготовка к переходным экзаме­нам. Я уже привык к здешнему распорядку: все-таки много времени позади. А тебе, когда я рассказывал, все показалось так удивительно и даже смешно. И мне тоже многое кажется опять странным, как в самые первые дни, будто я на все снова посмотрел со сторо­ны. Недавно у нас был большой праздник: на коло­кольне трезвон, во всех церквах хоры пели: и наш, се­минарский, и академический, и любительский. Гости, речи, проповеди. На общую праздничную трапезу шли медленно, торжественной чредой, с пением «Пре­чистой». Красиво. Как в театре. Но я смотрю на это, слушаю, пою сам, ищу в себе благоговения, а его нет.

Я все время думаю о тебе: ты, наверное, обиделась, что я при всех не подошел к тебе тогда, а по­слал Добровольского, и потом тебе еще долго при­шлось меня ждать. Вообще-то к нам не в самую се­минарию, но в лавру приходят девушки. Только сов­сем не такие, как ты. Они приходят обычно в церковь, в которой мы поем, или ждут в саду, когда будем проходить мимо из церкви в общежитие. Есть среди них просто любопытные, а есть — которые хотят по­знакомиться с выпускниками. Они знают, что нам обязательно полагается жениться, иначе не дадут на­значения на приход. У этих, которые ищут женихов, даже заведено что-то вроде формы. Появляются они во дворе лавры обязательно в скромных платочках и плащах-пыльниках, иногда с мамашами, и мы уже знаем: невесты пришли показываться.

Если бы я с тобой не встретился, мне тоже рано или поздно пришлось бы выбирать из них. И чтобы девушка была из хорошей семьи. Только здесь это значит не то, что всюду. Чтобы девушка была из семьи верующих. А мне и раньше девушки, которые к нам приходили, не нравились. А уж когда я с тобой познакомился... Ты совсем не такая. Ты и ходишь не так, и говоришь не так, и смеешься не так.

Конечно, не все из этих девушек верят, многие ищут женихов по расчету, а скромные пыльники — это временная форма, покуда с мужем на приход не поедут. А ты не станешь прикидываться. И креститься тоже не согласишься. А ведь твоего имени в святцах нет. С таким именем венчать не будут. Венчаться ты тоже не пойдешь, хотя венчание — очень красивый обряд. Что правда, то правда. Значит, мне нужно от­казаться от надежды, что будем вместе, а я отказать­ся от этого не могу. Мне все кажется, что все само как-нибудь устроится. Нет, само ничего не устроится. Я побоялся тебя знакомить со своими однокашника­ми. Знал, что ты можешь сказать им что-нибудь та­кое, как мне... Сказать, что думаешь.

Испугался, скажешь ты. Да, испугался. Все-таки у меня год пропал после школы, теперь я в семинарии почти два года пробыл. Если отсюда уйти? Что я буду делать дальше? Не удивляйся, что письмо такое длин­ное. Я пишу его несколько дней подряд, таясь...

У меня есть дядя, он бы мне помог. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Но он такой человек, что даже если я буду задыхаться, а он рядом будет воз­духом торговать, я у него не куплю.

Но если останусь здесь? В чем будет смысл моей жизни? В том, чтобы каждый день проводить по «Служебнику» или «Требнику» богослужение? И гово­рить людям, что я этим спасаю их души? Ты скажешь: значит, ты не веришь в бога, почему же не хотел мне ответить, когда я об этом спросила?

Я сам теперь не знаю. Я, например, никак не могу забыть, что когда у матери было горе — отец болел или я, — она шла в церковь и, возвращаясь оттуда, говорила, что ей стало легче. Добровольский мне как-то сказал: «Говорят, «религия — опиум», а опиум, ме­жду прочим, в определенных дозах — лекарство, сни­мает боль. Не замечал? Пришла твоя мать в церковь, поплакала, помолилась, выговорилась, свечку поста­вила, записочку написала за упокой твоего отца да за твое здравие — и спокойна».

«Так это же, — говорю, — наркоз!» Отвечает: «А по­пробуй-ка предложи врачам обойтись без наркоза. Важно, чтоб полегчало, а от бога или от порошков — это дело десятое». Он уже совсем со мной не стес­няется: знает, я не побегу на него доносить. Да он здесь на таком счету, что ему это не страшно.

А вот против меня у начальства нашего немало всего есть, особенно с тех пор, как я встретил тебя. А был я тоже на хорошем счету. Память у меня от­личная, наизусть заучивать мне нетрудно. «Символ веры состоит из двенадцати частей и составлен на двух вселенских соборах...» «Греховное состояние че­ловека имеет несколько ступеней: страсть, привычка, порок, смертный грех...» «Молитва есть благоговейное возношение ума и сердца к богу, выражаемое сло­вами и благоговейными действиями: возведением очей на небо, крестным знамением, преклонением го­ловы и колен на землю...» «На иконостасе запрещает­ся иметь резные изображения святых, а распятие мо­жет быть резным...» «Кланяясь перед иконами, мы должны помнить, что кланяемся не доске и не крас­кам, но тем лицам, которые на них изображены...» «Жизнь христиан в церкви — это прежде всего живая вера в бога и в искупительный подвиг сына божия...» И так далее. И так далее.

Я могу все это без запинки сказать наизусть. Мо­литвы тоже знаю наизусть, хотя в них много непонятных слов.

Так что я вполне могу быть отличником в семина­рии. Я и был им сначала, даже повышенную стипен­дию получал, потом с повышенной сняли. Я как раз тогда снова задал вопрос про то, как понимать три­единство бога, которое невозможно себе представить.