Валерий Михайлов - Мастера Книги

• Название: Мастера Книги
• Автор: Валерий Михайлов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Виталий Сергеевич Звонцев получает в наследство от деда дар, как ему кажется, предвидеть те или иные события. Для этого ему достаточно написать рассказ на интересующую тему, героями которого были бы нужные люди. Именно этим он и зарабатывает себе на жизнь. Вот только дар его заключается совсем не в предсказывании чужой судьбы, да сам по себе является скорее проклятием, чем даром. В результате Виталию приходится спасать свою жизнь, пытаясь переиграть весьма и весьма могущественные силы.

---

– Могу предложить хороший гуаньданский улун, – сказал я.

Предложение было принято.

А потом… Потом, совершенно неожиданно для меня мы оказались с Алиной в одной постели. Конечно же я не был ни девственником, ни монахом, но героем кобелистического труда меня тоже трудно назвать, даже с большой натяжкой. Несмотря на то, что я относительно легко находил с женщинами общий язык, я всегда немного терялся, когда надо было переходить от дружбы к любви. С Алиной все было намного сложнее хотя бы потому, что я был ей не парой. Несмотря на то, что я не знал, каково реальное положение Алины в той структуре, на которую мы работаем, но в одном я мог не сомневаться: стань я для нее проблемой, она сможет решить ее фактически не напрягаясь. К тому же я не люблю риск и не настолько безрассуден, чтобы становиться на пути у могущественных людей, а на Алину у кого-нибудь из них вполне могли быть свои виды.

Желание быть с Алиной оказалось сильней моего страха, и, вместо того, чтобы забыть о том нашем безрассудстве, я сделал все, чтобы отношения с Алиной вылились в полноценный роман. Первые пару месяцев я чувствовал себя героем Оруэлла, но со временем до меня дошло, что мои наниматели готовы приветствовать все, что способствовало улучшению моего труда. Ну а присутствие Алины меня просто окрыляло.

Не знаю, чем для нее в действительности были эти отношения, я же влюбился до потери соплей.

Нашу любовь описывать бесполезно. В ней не было ни душещипательности мелодрам или женских романов, ни изощренного секса эротического жанра. С нами случилось нечто значительно большее, чем основанный на владении искусством любви секс, необузданная страсть или постоянное желание друг друга, а именно совершенно нереальное чувство единения, словно наши энергетические тела или души, кому что больше нравится, стали своего рода сиамскими близнецами. Подобно тому, как возникающее в сознании верующих чувство приобщения к таинству веры превращает нелепый для постороннего набор слов в путь к богу, возникшее у нас чувство превращало повседневные мелочи и трогательные нелепости в родственное гнозису таинство любви. Ну а гнозис словами невыразим.

А если честно, то у меня таки и не получилось написать что-либо вразумительное о нашей любви. Окончательно запутавшись в словах, я разродился нелепым стихотворением, которое хоть в какой-то степени отражало происходящее между нами:

Любить
Друг друга…
Любить, –
Я не оговорился, –
Любить, любить, любить…
Здесь и сейчас,
Немедленно…
И бог с ними с оргазмами
(Ну и словечко),
И бог с ними со всеми «до»,
Как и со всем, что будет после…
Любить сейчас,
Превращаться
В
Мифического
Для всех остальных, –
Ты же помнишь,
Они – всего лишь человечество, –
Кентавра,
В страшного Яты,
В страшного зверя Яты,
Танцующего при полной луне,
Оглушающего своим криком окрестности,
Пугающего до смерти добропорядочных граждан и крестьян.
Не дерет ли он скот?
Не наводит ли порчу?
Не болен ли?
Но мы танцуем при полной луне,
И здесь важно каждое движение,
Каждый штрих,
Каждая мелочь…
Но приходит финал,
И мы распадаемся
С обреченностью трансурановых элементов,
И ты,
Бывшая только что частью меня,
Переходишь в автономное плавание,
А я продолжаю жить памятью единения.
Жить до востребования…
Жить…

Алина стала центром моей вселенной, огромной силы черной дырой, притягивающей все мои чувства, мысли желания… Я бы с радостью, забыв вообще обо всем, исчез бы для всего остального мира за ее горизонтом событий, но сохранившая трезвость ума Алина удерживала меня от этого шага.

Видя мое любовное помешательство, она взяла на себя контроль над моей работой, и если я пытался халтурить или летать в облаках вместо того, чтобы заниматься заданием, окатывала таким вселенским холодом, что я в миг становился пай-мальчиком и брался за дело.

Вот только ее работа не ограничивалась ролью моей няньки, и каждый звонок ее мобильного телефона переносил нас из мира домика Мастера и Маргариты, который они обрели в конце романа, в мир Джеймса Бонда.

Алина говорила в трубку: «Понятно», – затем быстро одевалась, хватала всегда собранную походную сумку и исчезала из моей жизни иногда на час, а иногда и на несколько дней. Чем она занималась, для меня было тайной за семью печатями. Я лишь один раз попытался завести разговор о ее работе, но Алина одарила меня настолько красноречивым взглядом, что я никогда больше не касался этой темы. В отместку, (и как я сейчас понимаю, это было совершенно правильным решением), я ни словом не обмолвился о сюжетном лабиринте, объясняя свои выводы интуицией или чутьем.

Однажды, правда, у нас состоялся разговор, расставивший все «ё» перед «б».

– Может, давай мотанем куда-нибудь на недельку? – предложил я тогда. – Забудем случайно мобильники и ноутбук… Куда-нибудь в тихое место, только я и ты, и чтобы ни одной твари?

Она отреагировала на это, как кошка, которой наступили на хвост.

– Правило гласит: работа прежде всего. Все, что помогает нам делать нашу работу, приветствуется и поощряется. То же, что мешает работе, рассматривается, как препятствие, а препятствия у нас принято устранять. Поэтому если хочешь, чтобы у нас все было хорошо, нужно, чтобы наши отношения помогали работе, или хотя бы ей не мешали. Запомни это раз и навсегда и больше не возвращайся к этой теме, – она произнесла это так, словно вгоняла в меня слова, как гвозди.

– Понятно, – грустно ответил я.

В следующее мгновение она уже меня обнимала.

– Я просто не хочу стать помехой в твоей работе, – прошептала она, целуя мое лицо.

Но если, благодаря стараниям Алины, с работой все было в порядке, то о Книге с нечетным количеством страниц, как и о книге деда, я совершенно забыл. Вот только Мастера Книги меня не забыли.

Они пришли перед рассветом, как гестапо или НКВД. Шесть человек в длинных просторных одеждах белого цвета. Они вошли в нашу с Алиной спальню, вынырнув из тускло светящегося тумана, закрывшего собой все пространство за дверью спальни. Старшим из них был тот самый мужик, что представил меня когда-то Книге.

– Она ждет, – сказал он мне, когда меня растолкал один из его подручных, – идем.

Спорить, а тем более сопротивляться было бесполезно. Я покорно встал с кровати. Алина продолжала крепко спать – скорее всего, они каким-то образом не давали ей проснуться. Мысленно попрощавшись с ней, я занял свое место в весьма оригинальном построении. Впереди встал тот самый тип, что знакомил меня с Книгой, за ним еще двое, за ними я, за мной двое, за ними последний гость. Когда я занял свое место в строю, мы вошли в туман, который оказался своеобразным обманом зрения. До самого последнего момента, глядя на туман, я был уверен, что он постирается на огромные, сопоставимые с бесконечностью расстояния. На практике же, то есть в момент пересечения, он оказался чем-то вроде плоской ширмы, служащей границей между спальней и миром Книги.

Пройдя сквозь туман, я очутился перед ней. Как и в прошлый раз она парила в пламени костра. При моем появлении Книга раскрылась, наполнив мое сознание пониманием без слов.

Глядя на Книгу, я понял, что совершил серьезнейшую ошибку, забросив свои упражнения с книгой деда; что тот, кто ступил на путь знания, уже не может с него свернуть, а раз так, то единственной имеющей принципиальное значение целью моей жизни должно быть обретение прозрения; что, став отступником, я сам обрек себя на слепоту, что я не должен винить в этом ни Книгу, ни ее Мастеров, ведь слепота – это то, что мы имеем по умолчанию, тогда как за право быть зрячим надо бороться каждое мгновение жизни.

Также я понял, что в мире Книги действует до боли знакомое правило: Книга прежде всего. Все, что помогает нам искать прозрение, приветствуется и поощряется. То же, что мешает поиску, рассматривается, как препятствие, а препятствия принято устранять.

Объяснив это, Книга вспыхнула столь ярким светом, что он вызывал у меня такую же боль, какая бывает при попадании спирта в глаза. Я закричал от боли и… проснулся.

– Надеюсь, ты не часто кричишь во сне? – недовольно спросила Алина. Я разбудил ее криком.

– Который уже час?

– Половина десятого.

Самое дурацкое время для пробуждения: с одной стороны, можно еще спать и спать, а с другой, – проснувшись, уже хрен заснешь.

– Давай, может, чаю? – предложил я.

– Я бы выпила кофе.

– Кофе, значит кофе.

Но едва я смолол зерна, зазвонил телефон Алины.

– Мне пора, – сообщила она, сказав привычное «понятно» в трубку.

– Может, выпьешь чашку? – спросил я.

– Не могу – меня ждут.

– Дело пяти минут. Пока ты будешь одеваться, я сварю.

– Забудь, искуситель.

Одевшись, Алина подошла поцеловать меня на прощанье. Для ритуального мой поцелуй получился слишком уж страстным и каким-то драматическим.