Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

• Название: Последний каббалист Лиссабона
• Автор: Ричард Зимлер
• Издательство: АСТ, АСТ МОСКВА, Транзиткнига
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-031088-9, 5-9713-0084-9, 5-9578-1771-6

Лиссабон начала XVI века.

Город купцов и моряков, ростовщиков и трактирщиков, умных, образованных монахов, просвещенных иудеев, изучающих священные тексты Торы и мистические тайны Каббалы.

Город, в котором порой происходят ЗАГАДОЧНЫЕ СОБЫТИЯ…

Убит знаменитый лиссабонский каббалист Авраам Зарко. Тело почтенного мудреца найдено при обстоятельствах, повергших в шок всех, кто его знал.

КОМУ помешал старик ученый?

Племянник и ученик великого каббалиста намерен разгадать тайну гибели Зарко, даже если ради этого ему придется вновь и вновь рисковать собственной жизнью…

---

— Эти отвратительные грязные коровы повсюду! — сказал он неестественным голосом, претендующим на аристократичность.

— Ну, по крайней мере, они кошерны, — заметил мой учитель.

Рабби Лоса презрительно усмехнулся и продолжил:

— Злая участь Диего-печатника постигнет каждого, кто станет рассуждать с тобой о фонтане, знаешь ли.

Он имел в виду каббалу. Для него не было тайной то, что дядя собирался посвятить Диего в свой круг. Учитель почтительно поклонился и прошептал на иврите:

— Хахам мафиа ве-рав раханан, ты великий ученый и раввин из раввинов.

Он глянул на меня, чтобы убедиться, что я уловил игру слов: он оскорблял Лосу, выделяя буквы «х», «а», «м» и «р». Вместе они составляли слово, которое в переводе с иврита значило «осел».

Дядя развернулся, чтобы уйти, однако раввин остановил его:

— Погоди-ка. — Он облизал губы, словно они были измазаны вкусной подливой. — Я пришел предупредить тебя. Эурику Дамаш говорит, что произнеси ты его имя хоть во сне — он нашинкует тебя и подаст на стол вместо колбасы. Лучше не суй свой длинный нос в чужие дела, коротышка!

Мое сердце упало.

Дамаш был поставщиком оружия из новых христиан. Он шпионил за бывшими единоверцами для короля, а недавно обручился. Две недели назад дядя выступил на тайной встрече еврейской общины и потребовал, чтобы его судили за то, что он утопил новорожденного младенца цветочницы, которую он изнасиловал и отказался брать в жены. Расследование закончилось неделю спустя, когда сама цветочница таинственным образом пропала. Имя дяди скрывалось раввинским судом, но оказалось, что кто-то — возможно, сам Лоса — выдал его Дамашу.

— Это все, что ты хотел мне сказать? — поинтересовался мой наставник.

— Этого вполне достаточно. Если бы я не вмешался, он пришел бы сам.

— Премного благодарен, о, великий ученый и раввин из раввинов, — ответил дядя, отвесив издевательский поклон.

Лоса вздернул острый подбородок и проводил нас со злобным, но терпеливым видом человека, проигравшего битву, но намеренного победить в войне.

Пока мы добирались до лазарета в центре города, я грезил наяву, как стану защищать своего учителя от происков демонов Каббалы и библейских исполинов.

Наверное, я так и не вырос из подобных мечтаний. И все же, они выглядели вполне уместно, когда мы проходили мимо шумного рыбного рынка и лиссабонского порта. В конце концов, дядя поклялся защищать меня, пока я был мальчишкой, беря на себя ответственность за мое просвещение. Было ли это намеком на встречное обещание, о котором я никогда не задумывался прежде?

Когда мы объяснили бейлифу в лазарете Всех Святых цель нашего прихода, он с гордостью сообщил, что дворянин, привезший Диего, был не кто иной как граф Альмирский. Это имя было для меня пустым звуком, но я записал его в памяти Торы, очень уж мне понравилась его компаньонка. Молоденькая монашка проводила нас к Диего. Мрачная комнатка с низкими потолками, пропахшая уксусом, янтарем и смертью. Над каждой из двенадцати коек висело кровавое распятие. Пожелтевшие льняные занавески распахнулись, обнаруживая людей, привязанных к кроватям кожаными ремнями, обмотанных заскорузлыми от крови бинтами, вонявшими навозом, с глазами, полными злобы и жажды жизни. Ставни были приоткрыты, и из окон виднелась доминиканская церковь на другой стороне площади.

Диего лежал на последней койке. Я узнал его огромные темные глаза и шафранного цвета тюрбан и улыбнулся радостно и нервно. Он невероятно переменился. Выбритые щеки, заляпанные кое-где кровью, были белее мрамора. Челюсти, невидные раньше, придавали его лицу массивность. Он стал вдруг похож на мужеложца, легко делающего подарки, который обожал детей и заботился о них, не оставляя времени на самого себя — изгнанный из мира мужчин и обреченный на одиночество.

Рану на его подбородке прижгли и зашили. Заметив нас, он изумленно приоткрыл рот и сел. Невольно он повернулся лицом к стене, словно готовясь к смерти.

Дядя остановился, в его изумрудно-зеленых глазах читалось желание быть на месте Диего. Я подтолкнул его вперед, и он подошел к другу, ободряюще улыбнувшись. Отсюда мы увидели, что он весь покрыт испариной. Оставалось только молиться, чтобы эта лихорадка не оказалась чумой.

— Ты отлично выглядишь. Кровь остановилась, — сказал мой наставник.

— Не надо было вам приходить, я не хочу, чтобы вы видели меня таким. — Диего снова отвернулся к стене и закрыл глаза.

— Ты сможешь отрастить бороду, как только заживет рана, — заметил я.

— Спасибо, что навестили меня, — прошептал он, — но я прошу вас сейчас уйти.

Дядя кивнул мне, приказывая идти. Когда я добрался до выхода, он сидел в ногах койки Диего. Их тихий разговор сопровождался резкими, нетерпеливыми жестами учителя.

Диего спрятал лицо в ладонях, печально склонив голову. Я молился все эти бесконечные минуты, пока дядя, наконец, не нагнал меня.

— Плохо дело. Диего будет некоторое время сильно страдать.

— Наверное, это счастье, что не на всех из нас распространяются запреты левитов, — ответил я.

— На всех и каждого распространяются влияния извне. Человек может приспособиться к ним, а может жить в пустыне как отшельник. Но даже там… — Дядин голос сорвался, и он принялся чесать голову. — Пойдем-ка подальше от этой тюрьмы, — сказал он. — У меня уже все тело зудит.

— Может быть, какие-нибудь рукописи принесут ему облегчение? — предположил я. — Мы могли бы взять те латинские трактаты, которые он так хочет…

— Никаких книг! — заявил дядя, выставив вперед обе руки, словно пытался остановить несущийся на него экипаж.

Снаружи монотонное пение сотрясало теплый воздух Россио. Ежедневная процессия кающихся грешников следовала по направлению к Речному дворцу. В свете дня стало заметно, как потухли глаза дяди, обеспокоенного отчаянным положением Диего.

— Истина пришла в этот мир не обнаженной, — сказал он, — но одетой в видения и имена. А ложь? Какие одежды носит ложь?

— Те же, что и истина, — ответил я. — Мы должны сами различить их.

— Да, — сухо согласился он. — Но все ли преступления видит Господь?

— Ты имеешь в виду, понесут ли наказание мальчишки, напавшие на Диего? — уточнил я.

— Ну, пусть так.

Я подбирал слова для ответа, когда дядя сжал мою руку.

— Прости. Я не в состоянии больше обсуждать это. Идем, прогуляемся, как собирались.

— Я не захватил альбом, — возразил я.

— Рисуй птиц в своей памяти Торы, сын мой.

Мы с дядей провели вместе замечательный день, наблюдая за журавлями. Вид огромных, но грациозных созданий с белоснежными перьями, отливавшими голубым, захватывало дух. Легкий ветерок приносил свежий аромат цветов, и, когда дядя заявил, что пора возвращаться домой, я с удивлением обнаружил, что прошло уже немало времени, и день клонится к закату.

К моменту нашего возвращения Синфа и тетя Эсфирь готовили на кухне Пасхальный седер. На столе, накрытом нашей лучшей белоснежной скатертью, был рассыпан рис, из которого они выбирали мусор. Дом был наполнен душным, пьянящим благоуханием. Великолепный барашек неспешно жарился на вертеле над очагом, и его ароматный сок с шипением капал на раскаленную решетку. По запаху я понял, что он фарширован топленым жиром из овечьего хвоста — кулинарная хитрость, которую Эсфирь привезла из Персии.

— Пахнет божественно, — сообщил я.

— Помолюсь перед едой, — усмехнулся дядя и ускользнул в погреб.

Я прихватил ступку и пестик, яблоки, грецкие орехи, финики и мед и отправился в лавочку. Между посетителями я собирался приготовить харосет.

Мой приход освободил маму, и она пошла помогать Синфе и Эсфирь на кухне. В лавке было пусто до тех пор, пока мне не пришло в голову передвинуть бананы, недавно прибывшие к нам из Африки, поближе к входу. Возможно, это было просто совпадение, но с этого момента начался приток покупателей. Тайные евреи не давали мне присесть до последней минуты, оставляя добрые напутствия, приличествующие сегодняшнему вечеру. К тому времени, как облака расцветились золотом и пурпуром, возвещая закат, я окончательно выдохся. Я запер дверь, опустил шторы и тихо сидел в одиночестве, молясь про себя, пока дядя не позвал меня на кухню. Он великолепно смотрелся в белом халате, с волосами, уложенными спереди в мягкие локоны.

— Совершенно случайно Реза не заглядывала в лавку? — спросил он с надеждой в голосе.

Моя двоюродная сестра Реза, единственный живой ребенок Эсфирь и дяди, недавно вышла замуж и собиралась отмечать Пасху в семье мужа.

— Нет, а разве должна была? — удивился я. — По-моему, она сказала, что вообще не уверена, что сможет прийти сегодня.

— Я просто подумал, может быть… — Дядя взял меня за руку, в голосе его слышалась печаль. — Я нашел лицо Хаману для своей Агады. Теперь работа пойдет легче.