Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

• Название: Последний каббалист Лиссабона
• Автор: Ричард Зимлер
• Издательство: АСТ, АСТ МОСКВА, Транзиткнига
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-031088-9, 5-9713-0084-9, 5-9578-1771-6

Лиссабон начала XVI века.

Город купцов и моряков, ростовщиков и трактирщиков, умных, образованных монахов, просвещенных иудеев, изучающих священные тексты Торы и мистические тайны Каббалы.

Город, в котором порой происходят ЗАГАДОЧНЫЕ СОБЫТИЯ…

Убит знаменитый лиссабонский каббалист Авраам Зарко. Тело почтенного мудреца найдено при обстоятельствах, повергших в шок всех, кто его знал.

КОМУ помешал старик ученый?

Племянник и ученик великого каббалиста намерен разгадать тайну гибели Зарко, даже если ради этого ему придется вновь и вновь рисковать собственной жизнью…

---

— Я не могу остаться надолго, — сказала она. Ее глаза были прозрачными, словно она в любой момент могла расплакаться. — Ты болел? — спросила она дрожащим голосом.

— Да, — сказал я, приподнимаясь. — Наверное. Где ты была? Я искал тебя.

— Здесь, в Лиссабоне, но до сих пор я не решалась выходить.

— Я никогда еще не желал женщины так, как хочу сейчас тебя, — признался я. — Словно ты одна можешь исцелить меня… или спасти.

Она села на край кровати и прикоснулась своей хрупкой изуродованной ручкой к моим губам. Я был готов молить ее остаться со мной навсегда, но она помотала головой, прося не нарушать повисшей меж нами тишины.

Она принялась расшнуровывать свое платье. Я уже был раздет. Как только она легла рядом со мной и распахнула объятия, я зарылся в нее.

Окруженный ее теплом, защищенный податливостью ее тела, охваченный напряжением сродни опутавшей тело веревке, я кричал из самого нутра так громко, что, казалось, собственный голос порвет мне внутренности. Жоанна прошептала мне:

— Я не могу остаться. Я обручена с другим. Не жди меня. Я уезжаю из Лиссабона завтра. Прости меня и забудь. — Бальзам ее прикосновений пролился мне на лицо, и она повторила: — Не жди меня. Не таи свою любовь от другой…

В моих руках осталось ее жемчужное ожерелье. Когда любимые уходят навсегда, все, что остается нам, это сияние их глаз, запечатленное в их украшениях. Помимо памяти это единственный сувенир, который мы можем сохранить.

Безумие: если оно не поглотит вас целиком, то в один прекрасный день его челюсти ослабят хватку на вашей шее. Но все равно что-то — или кто-то — должен помочь вам вырваться на свободу.

Когда я вышел в утро, пустое без Жоанны, Фарид по моим глазам понял, что произошло. Он потащил меня в Трактир Девственниц. Я жил там несколько месяцев, окруженный теплом лиссабонских искусительниц, не дожидаясь больше, врываясь и проталкиваясь в их жизни, чтобы вернуть собственную. Фарид платил, хотя я не знаю, откуда он брал деньги. Возможно, он продавал сапфиры и изумруды доны Менезеш: их осталось всего три, когда мы, наконец, распрощались с Маленьким Еврейским кварталом.

Чудо, конечно, что меня не поглотила ни одна из болезней, присущих публичному дому. Возможно, сердце, страдающее от любви, узнает эти недуги.

Когда я не развлекался с очередной шлюхой и не пил вино, я гулял. Однажды меня занесло к самым янтарным холмам над Мафрой. Бредя по грязной неровной дороге, я останавливался, вслух называя каждую из пяти частей Торы: Бытие перед храмом Авраамовой горы возле Белаша; Исход под мостом упавшей сосны позади Монтевалара; Левит над романской мозаикой в Одриньясе; Числа, пока балансировал на ветке рожкового дерева перед Вестготской церковью в Игрежа Нова; и Второзаконие над медовыми сотами, которые мне дала христианская девочка прямо за воротами Линью. Ритм шагов, как выяснилось, хорош для молитвы. Так же, как и сон.

Ночью меня приветствовали звезды, не отталкивая и не осуждая. Дятлы, стрелами носящиеся от дерева к дереву, будили меня по утрам. Целых две недели я был в безопасности за пределами Лиссабона.

Постепенно энергия сродни утомительному ожиданию молитвы начала терзать меня, и я обнаружил, что могу весь день работать в лавке. Синфа оберегала меня с неистовой преданностью. Она даже спала вместе со мной, глядя на меня без всякого осуждения, когда я в предрассветный час отправлялся в Трактир к очередной женщине.

Реза с матерью вели со мной борьбу за нравственность молча, преследуя меня осуждающими взглядами, непроницаемостью спорящие с тюремными стенами. Что до мира за пределами моих границ…

Флотилия военных кораблей вошла в порт Лиссабона в понедельник, двадцать седьмого апреля, и взяла город под охрану короны. Разумеется, никакого суда не было. Король Мануэль, наш мелех хасид, добрый и мудрый правитель, называл погромы «несомненной халатностью». Больше ради развлечения горожан и крестьян, чем чего-то иного, дражайший покойник Мануэль, да будут его имя и его тень стерты вовеки веков, приказал собрать сорок старых христиан, наобум выбранных королевским судьей Хуаном де Пайва. Перед лицом многотысячной толпы на залитой солнцем Россио пленников казнили гарротой и сожгли.

Интересно, так ли сильно отличается запах горящей плоти христиан от запаха горящей плоти евреев? Должен признать, я не ощутил разницы.

— А, но если бы ты был на Россио… — сказал мне не один новый христианин, саркастически улыбаясь.

Что касается священнослужителей церкви Святого Доминика и Монастыря, король Мануэль приказал добрым монахам в конце мая рассеяться по землям королевства. Но не переживайте за их разбитые сердца и тоскующих по родине святош: они благополучно вернулись в объятия Лиссабона к концу октября благодаря вмешательству Папы Юлия II, да будут стерты и его имя и тень. Надо сказать, все, кроме двоих из их числа. Брат Хуан Мушу и брат Бернальдес, те двое, что подстрекали толпу к массовому убийству тем самым злосчастным утром на ступенях церкви Святого Доминика. Их арестовали и отправили в Эвору, где они некоторое время томились в городской тюрьме. В октябре, когда лишь единицы могли припомнить, в чем состоит их вина, их казнили гарротой и предали огню.

Девятого мая наконец-то пошел дождь.

Но я мало что из этого помню. Первое марта 1507 года — единственная дата, до сих пор терзающая мне душу острыми краями. (Да, со временем я научился мыслить в рамках календаря Назарян. Для меня это является симптомом безумия. Да будет мне позволено навеки изгнать из себя христианина!)

Тем утром малыш Диди Молшо вытолкал меня из лавки, словно навстречу сокровищу.

— Бежим! — закричал, он.

Мы помчались в сторону церкви Святого Мигеля, откуда доносился голос глашатая. Он читал декрет короля Мануэля:

— Отныне новым христианам будет позволено покидать мое королевство, и не должно быть никаких…

Надежда на новый мир заставила меня подставить голову безжалостному солнцу. Я вздохнул полной грудью впервые после смерти Диего.

Цирюльник сбрил мне бороду, а его дочь избавила меня от вшей. Гребень в ее маленьких ручках зарывался в кожу моего черепа, и я впервые начал задумываться о том, как во мне отозвалось убийство Диего. Должен ли я был чувствовать на сердце острые когти вины? Этого не было. И нет сейчас. Возможно, это делает меня человеком, утратившим душу. Мне все равно. Я не смотрюсь в зеркала, и что-то в моем лице, похоже, должно вызывать опаску у каббалистов, могущих заметить чудовищное отсутствие у меня ауры.

И все же другое преступление, совершенное мною уже очень давно, продолжает меня беспокоить, даже врывается в мои молитвы. Тот молодой дворянин, которого я столкнул с крыши в Мавританском квартале. Выжил ли он? Сомневаюсь. Временами во сне я вижу его: он смотрит на меня со дна затхлого колодца.

Мы с матерью отдали все дядины книги доне Менезеш. Разумеется, она ускользнула от расплаты за убийство Симона. Не только потому, что не мне было швырять в нее камни, но я к тому же знал, что обвинение, направленное против нее, может обернуться неприятными последствиями и для меня, и для всех мои близких. Охраняемая эскортом светловолосых фламандцев, она все так же жила своей чарующей жизнью старой христианки на мраморном балконе в Грасе. Сколь я слышал, она умерла четыре года назад, весной 1526 года, от инфекции, вызванной неумехой-кровопускателем со скользкими пальцами.

Увидев во сне моего дядю, отец Карлос тоже попросил дону Менезеш перевезти в безопасное место свою частично ивритскую, частично арабскую копию книги Соломона ибн Габироля «Мекор Хаим» — «Фонтан Жизни». Насколько мне известно, сейчас она на Салониках.

Выживут ли наши книги в веках, или борьба моего наставника окажется напрасной?

Поскольку почти все новые христиане покидали Португалию, за дома выручали лишь крупицы их истинной стоимости. Чтобы не продавать дом за гроши, мы предложили его Бритеш, нашей прачке. Она жила в трущобах за воротами Святой Катарины, которые совершенно не соответствовали ее высокому духу.

Когда мы сообщили ей о своем решении, она топнула ногой и сказала:

— Я не могу его принять!

— Ты должна, — настаивала тетя Эсфирь.

— Нет!

— Тогда внаем, — предложил я. — Если Реза захочет его вернуть, она придет за ним.

Ее глаза наполнились слезами. Сделку скрепили объятия. Она прожила в этом доме до конца своих дней.

Несколькими неделями спустя, незадолго до отъезда из Португалии, относя фрукты в лавку в Бэйрру Альту, я заметил того самого мальчика с моего рисунка, что пытался продать сеньоре Тамаре Агаду дяди. У него было доброе личико, коротко остриженные черные волосы.

— Как тебя зовут? — спросил я его.

— Диего, — ответил он.

Я прошептал: