Николай Векшин - Трансцендентная сингулярность души (сборник)

• Название: Трансцендентная сингулярность души (сборник)
• Автор: Николай Векшин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8853-2674-2

В книге Николая Векшина представлены новые рассказы, литературные эссе, миниатюры, афоризмы, басни, стихотворения и пародии.

2-е издание, исправленное и дополненное.

---

* * *

Я был зверком на тонкой пуповине.
Смотрел узор морозного стекла.
Так замкнуто дышал посередине
Младенчества – медвежьего угла.

Это – поэзия?! Убогий бред. Как можно называть себя русским поэтом или хотя бы русскоязычным, если страдаешь косноязычием (особенно характерно – в двух строках последнего катрена)?! Цитирую дальше.

* * *

Дальше, главное не отвлекаться.
Засветло предстоит добраться
До шоссе на Владикавказ,
Чтобы утром… Но все по порядку.
Прежде быть на почте. Тридцатку
Получить до закрытия касс.

* * *

Первый снег, как в замедленной съемке,
На Сокольники падал, пока,
Сквозь очки озирая потемки,
Возвращался юннат из кружка.

* * *

Пела долгая пластинка.
Балагурил балагур.
Сетунь, Тушино, Стромынка —
Хорошо, но чересчур.

Нет, не хорошо, а плохо, даже чересчур. Глубокие темы? Высокие чувства? Оригинальные словесные конструкции? Ничего подобного. Такие «стихи», что ни в сказке рассказать, ни топором вырубить. Что ж, продолжим.

* * *

Вот автор данного шедевра,
Вдыхая липы и бензин,
Четырнадцать порожних евро —
бутылок тащит в магазин.

* * *

Социализм, Москва, кинотеатр,
Где мы с Сопровским молоды и пьяны.
Свет гаснет, первый хроникальный кадр —
Мажор с экрана.

* * *

Осенний снег упал в траву,
И старшеклассница из Львова
Читала первую строфу
«Шестого чувства» Гумилёва.

Кто мне докажет, что это – высокая поэзия (ладно, путь просто – хорошие стихи, хотя бы так), тому я обещаю, что публично извинюсь и призна́ю Гандлевского великим поэтом. Клянусь!

Кстати, вам, уважаемые читатели, стиль Гандлевского никого не напоминает? Правильно: Пастернака и Вознесенского, причём, в особо жалком неприглядном виде. Гандлевский – примитивный подражатель, причем, вульгарный и грубый. Но ни Пастернак ни Вознесенский, при всех своих огрехах в стихосложении, никогда не допускали пошлости и матерщины. А вот что позволяет себе Гандлевский:

* * *

И сам с собой минут на пять вась-вась
Я медленно разглядываю осень.
Как засран лес, как жизнь не удалась.
Как жалко леса, а её – не очень.

* * *

Тщась молодежь увлечь,
Педагог держит речь.
Каждого под конец
Ждет из пизы гонец.

* * *

Чудное имя Лесбия извлек,
Опешившую плоть разбавил небом —
И ангел тень по снегу поволок.

Нет, всё, баста! Не хочу более цитировать всяческую чушь, да еще с грубостями. Удивительно, что всю эту бредятину умудряется вываливать на читателей человек, окончивший когда-то филологический факультет МГУ. Интересно, он вообще на лекции и занятия ходил или преимущественно сачковал? Впрочем, не важно. Важно, что поэтом он не стал. Потому что стать поэтом может только поэт, а не словоблуд, сколько его ни учи на кафедрах высшего лингвистического образования.

Теперь перейдём к прозе. Вот некоторые фразы из «Трепанации черепа». Как написано в анонсе, эта эпохальная повесть Гандлевского стала заметным явлением в российской литературе.

«Белый боксер Чарли, племенной брак, внеплановая вязка, махом сигал на кровать. Я по привычке заслонял солнечное сплетение и пах: в засранце сорок кило весу и люберецкая силища»…

«Что-то я замечаю, большинство моих баек грешит единоначалием пошли-купили, вроде сказочного зачина жили-были»…

«Once upon a time 12 апреля 1991 года мы с Витей Ковалем пошли и чудом купили в магазине на Серпуховской за пять минут до закрытия две бутылки коньяку по 15 рублей»…

«На Киевской я на секунду оторвал зад от дерматинового сиденья при виде недвусмысленно выходящих из вагона мужчин, но усталость, трусость и слабое женино сопротивление взяли верх и зад опустился»…

«Отец мой был умным и порядочным человеком. Он обожал жену и гордился ее красотой»…

«Я вспомнил массовый набор в Союз писателей. Ну приняли и приняли, говна-пирога»…

Это что – литература? Блестящий слог? Интересные темы? Отнюдь. Давайте дальше.

«У Семена Файбисовича есть такой диптих, или, как говорит один Семин родственник, двухтих: ванная и уборная в разрезе. В ванной самозабвенно, перед приемом гостей прихорашивается жена, первая, не Варя. А в уборной, в спущенных, как полагается, штанах сидит на унитазе сам Семен и прячет лицо в ладонях»…

«Сводного брата, Руфу, убили в первую неделю войны, а мою маму отправили в эвакуацию. Там она недоедала, покрылась струпьями и бросила, стесняясь своего безобразия, школу»…

«Жили так. Малая Дмитровка, комната 7 квадратных метров в коммунальной квартире. Овдовевшая свекровь Софья Моисеевна со старорежимным высокомерием. Фаня с комсомольским высокомерием. Старший сын, Марк, в пику отцу-сталинисту повесил над своей кроватью портрет Ленина»…

А это что – великая русская литература? Дело даже не в том, что текст не о русских, а в том, что не по-русски. По примитивно-канцелярски. Убогий бедный корявый слог, а темы – вообще полный пипец. Вот ещё, к примеру:

«Сначала Лена подстригла мне ножницами над газетой бороду. Жена считает, что у меня немужской подбородок, и я, сославшись на эту незадачу, оговорил с врачом право не обривать лицо наголо. Потом я разделся и сел на корточки в ванну со ржавчиной на дне и намылил себе грудь и подмышки. Поочередно я задирал руки, согнутые в локте, и Лена мне выбрила подмышки, у самого у меня плохо получалось»…

Пожалуй, хватит. У всякого нормального читателя, подобная вердыщенка вряд ли может вызвать что-либо иное, кроме отвращения и брезгливости.

Гандлевский радостно извергает из себя перлы высокого штиля: муд@ки, педер@сты, мастурб@ция, г@вно и т. п., причем, без купюр. Всё это прёт из него, как г@вно из унитаза. Не позорно ли? Не стыдно?

Хотелось бы спросить уважаемых господ, раздающих нынче литературные премии направо и налево в своём тесном эстетствующем кругу: у нас в России что – нет хороших поэтов? У нас что – нет хороших писателей?

Я не понимаю, почему все вокруг молчат, как дохлые рыбы. Неужели даже вякнуть боятся? Доколе мы будем в нашей стране терпеть всю эту нахальную свору пройдошистых псевдолитературных «гениев»? Этих пробивных бездарей? Этих завсегдатаев литобъединений и литклубов сытой московской тусовки? Этих эстетствующих болтливых князьков? Эту пятую колонну, не любящую ни родину, ни народ, ни литературу, а любящую только себя в литературе?! Или это теперь навсегда?

Мура́

Японский писатель Мураками известен всемирно. Как пишут его апологеты, он – «классик современной японской литературы». Тиражи его книг неимоверны. Рейтинги зашкаливают. Недавно ему чуть не присудили нобелевскую премию. А на меня Мураками наводит скуку. Ни одну из его книг я не только не смог дочитать до конца, но обычно бросал на первых страницах. Его тексты смехотворно примитивны как по смыслу, так и по слогу.

К примеру, проанализируем рассказ «Призраки Лексингтона» из одноимённого сборника – «одного из самых известных сборников». Сюжетец вот какой. Мураками (он рассказывает о себе) подружился с неким Кейси, «человеком мягким, хорошо воспитанным и образованным». Причем, «в маленьких очках от Армани он выглядел очень элегантно». Дружба заключалась в том, что Мураками раз в месяц приезжал к Кейси домой, где выпивал с ним немного вина и слушал джаз. А жил тот Кейси с «молчаливым настройщиком пианино по имени Джереми». Из контекста следует, что Кейси с Джереми были приятной гомосексуальной парой, хотя напрямую Мураками об этом не написал. Джереми вскоре улетучился, а Мураками занял его место. Однажды Кейси уехал куда-то по делам. Мураками остался сторожить его дом с собакой. Ночью он проснулся от шума. В доме были какие-то люди! Может, это грабители? «Как поступить? Можно не делать ничего и спрятаться в спальне на втором этаже, закрыть дверь изнутри на ключ, нырнуть в постель». Но, прислушавшись к шуму, Мураками услышал смех и приятную музыку. «Судя по атмосфере, эти ребята, должно быть, нормальные люди», – предположил он. В последующих фразах Мураками пишет буквально следующее: «Зажег свет, достал из стола увесистый нож… Однако, я представил, как захожу с большим ножом в комнату, где проходит вечеринка, и понял, насколько по идиотски буду при этом выглядеть». Мураками обеспокоен тем, как он будет выглядеть! Не мужчина, а гламурная красотка. Причем, он даже не заметил (как автор), что написал текст по идиотски, противореча сам себе. Интересно, кто же были люди, внезапно появившиеся в доме ночью? Призраки! «По спине пробежали мурашки». Не мурашки, а скорее муракашки. Что же сделал «герой»? «Вернулся в комнату и нырнул в постель». А назавтра наступило завтра. Возвратился Кейси. И стал рассказывать другу про свою жизнь. Вот, собственно, и всё.