Теодор Старджон - Когда любишь

• Название: Когда любишь
• Автор: Теодор Старджон
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Я всегда знала, что это есть, и давно поняла, что все это принадлежит мне. Но иногда меня мучил вопрос: для чего все это? Теперь я знаю ответ.

Чей-то рот прижался к его рту, что-то надавило на живот; он не ощущал своего тела, его тошнило, свет вокруг казался зеленым, и все очертания расплывались.

Опять чей-то рот прижался у его губам, опять тяжесть на животе, глоток воздуха, приятного, но теплого и слишком влажного. Хотя он очень нуждался в нем, воздух ему не нравился. Словно какой-то насос гнал его к легким и обратно, но слабость сводила на нет это усилие, и в результате получался лишь жалкий булькающий выдох.

Опять чей-то рот прижимается к его рту, что-то давит на живот - и снова вдох. Он попытался повернуть голову, но кто-то зажимал ему нос. Он выдохнул и, наконец, сделал легкий самостоятельный вдох. И тут же закашлялся - воздух был слишком хорош: чистый и густой. Он закашлялся, как будто хлебнул острого рассола - чистый воздух причинял боль легким.

Он почувствовал, что его плечи и голову приподняли и подвинули, и понял, что он лежал на камне или на чем-то таком же твердом, а теперь ему стало удобно. Опять глоток воздуха и выдох. Кашель уменьшился, и он впал в полудрему. Лицо, склонившееся над ним, было слишком близко, и он не мог свести в фокус его черты. Сонными глазами он вглядывался в нечеткое сияние этого лица и слушал голос...

Голос, звучавший без слов, странно успокаивал, и наполнял душу радостью и восторгом, для которых не нужны слова. Потом слова появились полунапевно, полушепотом, и он не мог разобрать их, а потом расслышал:

- Неужели так бывает, такое чудо, такие глаза... - и затем требовательно: "Это же только оболочка, но где ты? Скажи мне, ты здесь?"

Он широко открыл глаза и наконец ясно увидел ее лицо: и темные волосы, и глаза - зеленые, цвета озерной глубины; они отсвечивали зеленью на белизне щек. Он действительно не понял в тот момент, кто перед ним. Кажется, это она говорила раньше - когда же это было? - "Я думала, вы фавн..."

Он почувствовал, что ужасная, выворачивающая на изнанку боль растет, заполняет его и вот-вот взорвется в животе. Будто какая-то толстая проволока раскручивалась внутри, и, зная, что от нее надо освободиться, он сделал гигантское, нечеловеческое усилие - и изверг из себя, словно взорвался. Он судорожно обмяк, с ужасом глядя, как отвратительная жижа стекает по ее колену.

Она сидела, не двигаясь, поддерживала его голову и утешала, приговаривая:

- Все, все. Сейчас будет лучше.

Слабость отступила. Неверными руками он с усилием отстранился от нее, сел, тряхнул головой и судорожно вдохнул:

- О боже, Боже...

И тут он наконец посмотрел на нее.

Он посмотрел на нее и на всю жизнь запомнил то, что увидел. Закатные лучи, рассеянные куполом беседки, казалось, одели ее в кружева. Она сидела, опершись на левую руку, и голова ее склонилась, будто под тяжестью ниспадавших темных волос. Она казалась слабой, однако он уже знал, что она сильная. Другая ее рука лежала на колене, ладонью вверх, ее слегка напряженными пальцами, как будто она держала что-то. И в самом деле солнечный зайчик, золото, превращенное в коралл цветом ее кожи - лежал в ее ладони. Она так странно держала его, бессознательно, на открытой ладони, как будто знала ту драгоценную истину, что сжатая рука не может ни брать, ни давать. На всю жизнь в его памяти запечатлелась эта картина, каждая мельчайшая подробность, даже блестящий ноготь на большом пальце ноги, поджатой под себя. И она улыбалась, а ее необыкновенные глаза смотрели с любовью.

Гай Гиббон безошибочно почувствовал, что это самый главный момент в его жизни, и что надо что-то сказать, необыкновенное, запоминающееся... Он вздрогнул, ответно улыбнулся и выдохнул:

- О, Боже мой...

И снова они засмеялись вместе, и смеялись, пока он, обескураженный, не спросил:

- Где же я?

Она отвечала, и он закрыл глаза и стал вспоминать: деревянная беседка... раздевание... купание... Ах, да, купание! Переплыл озеро и встретил... Он открыл глаза, посмотрел на нее и сказал:

- ...вас...

Затем плыл назад, замерз... желудок, полный еды, теплого сока и заплесневевшего пирога в придачу, и...

- Вы, кажется, спасли мне жизнь.

- Кто-то должен был этим заняться. Вы умирали.

- Так мне и надо.

- Нет! - вскрикнула она. - Никогда больше так не говорите!

Он увидел, что она говорит абсолютно всерьез.

- Я хотел сказать, что так мне и надо за глупость. Я же, как дурак, набил себе брюхо, да еще испорченным пирогом. К тому же жара и усталость... И я, болван, полез сразу в воду, так что заслужил...

- Еще раз повторяю - не смейте так говорить! Вы слыхали когда-нибудь о древнем обычае: когда один спасал жизнь другому, он получал право на эту жизнь?

- А на что вам моя?

- Пока не знаю. Но вы должны сами предложить мне ее.

Она встала на колени; ее пальцы перебирали сосновые иглы на каменном полу беседки, темные волосы свесились на лицо. Он подумал, что она наблюдает за ним через эту завесу... Он заговорил, и от того, что он собирался сказать, голос его задрожал и стал почти неслышным:

- Вам нужна моя жизнь?

- Да, - тоже шепотом ответила она.

Он придвинулся к ней, откинул волосы с лица, чтобы увидеть, наблюдает ли она за ним. Ее глаза были закрыты, а из-под ресниц текли слезы. Он протянул руку, но прежде, чем он успел прикоснуться к ней, она вскочила и бросилась к стене из листьев. Ее длинное золотистое тело проскользнуло беззвучно сквозь эту стену и исчезло. Он просунул голову сквозь завесу из листьев и увидел ее, плывущую в зеленой воде. До него вдруг донесся резкий запах собственной рвоты. Он выбрался из беседки, доплелся до берега и вошел в воду. Вынырнув, он огляделся в поисках девушки, но ее нигде не было. Он подплыл к маленькому пляжу, и, став на колени, принялся тереть себя песком. Он снова нырнул, ополоснулся и снова натерся песком с ног до головы. И снова обмылся, но девушка все не появлялась.

Он стоял в лучах заходящего солнца, чтобы обсохнуть, и осматривал озеро. Его сердце подпрыгнуло, когда он понял, что это колеса корабликов, которые, подпрыгивая, скользили по воде. Он устало потащился к беседке теперь уже к той, за которой он раздевался утром - и упал на скамейку. Это было место, где тропические рыбки плавали в океанской воде, хотя тут не было океана, а целые флотилии великолепных корабликов плыли сами собой, и никто не любовался ими, и где бесценные статуи стояли, затаившись в безупречно ухоженных кущах глубоко в лесу, и... но он не видел всего этого, он уже привык к чудесам этого невероятного места.

Кроме того, он все еще был слаб. Он поморщился: тоже еще, утопленник... пошел ко дну у самого берега! Конечно, он был не в себе, по крайней мере, какое-то время. Да и она была не настоящей. Он же сам видел зеленоватый оттенок кожи... Или это из-за освещения? Тот, кто сумел соорудить такой рай и ухаживать за ним, мог запросто изобрести какую-нибудь штуковину, чтобы загипнотизировать человека, как в научно-фантастических романах. Он поежился от неловкости - а вдруг кто-нибудь и сейчас наблюдает за ним? - и поспешно принялся одеваться.

Да конечно, она была ненастоящей. А может, и все это было не наяву и просто привиделось ему после того, как он чуть не утонул?

Только... он прикоснулся к губам... Ему же мерещился кто-то, дующий в рот! Он когда-то слышал, что так спасают утопленников. "Это же только оболочка, но где ты? Скажи мне, ты здесь?" Что значили эти слова? Он медленнее, как во сне, оделся, бормоча: "Какого дьявола я нажрался этого пирога?" Интересно, что он скажет Сэмми? Если все это ему привиделось, то Сэмми ничего не поймет. Если она на самом деле была, то Сэмми теперь всегда будет подзуживать: "Ты что, встретил ее в таком местечке, и единственное, что сумел - блевануть на нее?". Нет, он ни за что не расскажет ни Сэмми, ни другому. И никогда в жизни не женится.

Ну и ну. Ничего себе начало. Сначала она спасает тебе жизнь, а ты не знаешь даже, что и сказать, а потом... о, Господи, и вспоминать не хочется. Ну да ладно - все равно она была не настоящая.

Интересно, как ее зовут? Даже, если она не настоящая. Множество людей носят ненастоящие имена.

Он выбрался из беседки и ахнул.

Она стояла и ждала его. На ней было скромное коричневое платье, туфли без каблуков, в руке кожаная сумочка, а волосы заплетены в косу и аккуратно уложены короной вокруг головы. Она выглядела совсем обыденно, как будто ее выключили, и кожа больше не светилась; казалось, она вот-вот исчезнет. Она действительно легко могла бы раствориться, исчезнуть, но не в прозрачном воздухе, а в толпе. В толпе он, конечно же, прошел бы мимо, не обратив на нее внимания, если бы не эти глаза.

Она быстро подошла к нему, провела ладонью по щеке и засмеялась, глядя на него. Он снова отметил ослепительную белизну выступающих зубов, таких острых...

- Ты покраснел! - сказала она. - И зачем все так говорят, как будто от этого перестаешь краснеть? Он спросил: