Ирина Чайковская - Три женщины, три судьбы

• Название: Три женщины, три судьбы
• Автор: Ирина Чайковская
• Издательство: ЛЕНАНД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9710-0879-8

Настоящая книга посвящена трем героиням — Авдотье Панаевой, Полине Виардо и Лиле Брик. Все три вдохновляли поэтов, были их музами. Жизнь этих женщин связана с судьбой и творчеством Николая Некрасова, Ивана Тургенева и Владимира Маяковского. Но, независимо от этого, сами по себе были они натурами незаурядными: Авдотья Панаева писала рассказы и повести, стала автором известных «Воспоминаний»; Полина Виардо была великолепной певицей, сочиняла музыку; Лиля Брик, в течение многих лет бывшая в центре художественного кружка, оставила после себя ин тересные записки. В книге собраны статьи об этих героинях, написанные автором в разное время. Все они, за исключением одной, опубликованы в российских и американских «толстых журналах» — «Неве», «Вопросах литературы», «Новом Журнале».

---

Совсем в духе героев Лермонтова Маяковский играл с жизнью в «русскую рулетку»: чет — нечет. Можно предположить, что и стихи, написанные им на безвременную смерть Сергея Есенина, повесившегося в 1925 году в гостинице Англетер, были своего рода суеверным заговором. Так бывает: человек с помощью слова хочет «заговорить» свои тайные мысли, свою судьбу, свой дремлющий до времени страх. Когда-то написание романа «Страдания юного Верте-ра», в котором молодой человек кончает с собой на почве неразделенной любви, помогло его автору уйти от самоубийства. Маяковский взялся за стихи «На смерть Сергея Есенина», полагая, что сможет спасти многих «подражателей» и почитателей умершего поэта (о себе он, естественно, не говорит), рассказав о трагедии в ироническом ключе и обезвредив гипнотическое воздействие предсмертных строчек ушедшего своим парафразом.

Есенинскому

«В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей»

Маяковский противопоставил свое:

В этой жизни помереть не трудно.

Сделать жизнь значительно трудней.

Был ли Владимир Владимирович уверен, когда сочинял свой ответ Есенину, что лично ему удастся «сделать жизнь»?

По иронии судьбы, застрелившись спустя пять лет после Есенина, Маяковский тоже оставил предсмертные стихи, только что не написанные кровью. И там, в этом четверостишии, говорится, что «любовная лодка разбилась о быт». Что означает здесь «быт», следует подумать, об этом еще напишу, важно, что главной причиной самоубийства указана любовь. Погиб от любви. Это, конечно, не вся правда, но для нас важно, что сам поэт осознает (или указывает) главной причиной своего ухода из жизни несложив-игуюся любовь. В своем эссе — в соответствии с предсмертными строчками поэта — я буду говорить именно об этой причине его самоубийства.

Итак, Владимир Владимирович тяготел к суициду.

Но задумывались ли мы над тем, что и в биографии Лили Брик мы встречаемся с повторяющимися попытками самоубийства?! И жизнь свою она оборвет, как и Маяковский, сама. По какой причине, мы достоверно не знаем. Известно, что она была «безнадежно» лежачей больной, так как повредила себе шейку бедра, а в те времена это не лечили. В недописанной предсмертной записке причины самоубийства она не сообщает: «В смерти моей прошу никого не винить. Васик[255], я боготворю тебя. Прости меня! И друзья простите…».

Лиля, как известно, несколько раз спасала Маяковского в тяжелые моменты, когда он был в шаге от самоубийства. После гибели поэта Лиля Брик писала сестре в Париж: «Если б я или Ося были в Москве, Володя был бы жив…Я проклинаю нашу поездку»[256].

И в то же время, сама Лиля Юрьевна не была свободна от «тяги к самоубийству».

Бенгт Янгфельдт, основываясь на неопубликованных письмах и воспоминаниях Лили Брик, а также на магнитофонных записях бесед с нею, воспроизводит несколько важных для нас эпизодов.

Родившись в 1891 году (на два года раньше Маяковского) в семье адвоката и пианистки, Лиля Юрьевна Каган с юности привлекала к себе внимание мужчин, была для них магнитом. Родителям приходилось «глядеть в оба» за юной дочерью, чье поведение не всегда вписывалось в привычные рамки. В 17 лет она забеременела от молодого учителя музыки Григория Крейна, за этим последовал принудительный аборт в Армавире (где жила сестра матери), мать и тетка настояли на нем против желания самой Лили. Восприняв эту операцию как оскорбление, она спустя некоторое время проглотила целиком содержимое пузырька с цианистым калием. Ждала, что умрет, но почему-то не умерла. Позднее ей станет ясно почему. Мать, Елена Юрьевна, в поисках писем от Крейна, обшарила ее письменный стол и, найдя там страшный пузырек, высыпала из него яд, вымыла и наполнила содой[257]. Немножко все это отдает романом, но поверим Лиле, ей хотелось рассказать эту отдающую мелодрамой историю молодому шведу (своему бы, скорей всего, не рассказала, да и не расспрашивали «свои», это было время запрета на ее имя).

В книге того же Янгфельдта читаем, что в декабре 1924 года, тяжелейшего и для Маяковского, и для Лили Брик, когда их отношения разладились из-за Лилиной страсти к Александру Красно-щекову, она писала Рите Райт:

«А. Т.(обинсон) очень болен. Он в больнице. Вряд ли я его увижу. Думаю о самоубийстве. Я не хочу жить». «Тобинсон», ставший причиной этих настроений, — псевдоним Александра Краснощеко-ва. Александр Михайлович Краснощеков был человеком необычным. Выйдя из бедной еврейской семьи, рано примкнул к революционерам, сидел в тюрьмах, эмигрировал, попав в США, закончил факультет права Чикагского университета, а, вернувшись после революции в Россию, возглавил Дальневосточную республику; будучи затем вызван в столицу, занимался финансами, возглавил Промбанк, стал крупным работником партийного и госаппарата. Однако в 1923 году был арестован по обвинению в финансовых злоупотреблениях, посажен в тюрьму, где тяжело заболел. Тогда-то у Лили и родилась мысль о самоубийстве.

В тот раз дело не пошло дальше намерения: Краснощекова через полгода, в январе 1924 года, освободили[258], настроение Лили изменилось.

У Бенгта Янгфельдта описывается еще один случай — в этот раз почти осуществившегося самоубийства, предпринятого Лилей. Она «страстно влюбилась», как пишет Янгфельдт, в кинорежиссера Всеволода Пудовкина и, не встретив ответа, пыталась покончить с собой, выпив большую дозу снотворного. Шел 1928 год. Ее откачали, хотя выздоравливала она несколько месяцев. Можно сказать, что желание отравиться возникало у молодой Лили в связи с сильными эмоциональными переживаниями. Очень похоже на Маяковского.

Последняя попытка самоубийства, предпринятая Лилей Юрьевной 4 августа 1978 года, и тоже с помощью снотворного — она проглотила одиннадцать таблеток намбутала[259], — удалась.

Получается, что Лиля, как и Маяковский, постоянно возвращалась к мысли о самоубийстве. Эта мысль не покидала ее в течение жизни. Хочется даже сказать, что такой способ решения «последних», жизненно важных вопросов был органичен для обоих.

В порядке сопоставления. Анна Ахматова, юной девушкой пытавшаяся покончить с собой, позже этих попыток не повторяла. И наоборот, за Мариной Цветаевой, наложившей на себя руки 31 августа 1941 года, мы не знаем юношеских попыток свести счеты с жизнью.

Понятно, что за за спиной 86-летней Лили Юрьевны, сломавшей шейку бедра и решившейся противопоставить этому несчастью волевой акт ухода из жизни, стояли и ее собственные повторяющиеся суицидальные попытки, и самоубийство Маяковского. Последнее — особенно. В роковом для Маяковского 1930-м ей приснился сон, явно из разряда «пророческих»: «Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «все равно ты то же самое сделаешь»[260].

Еще одно добавление. Лет за десять до смерти у Лили Юрьевны, по-видимому, уже были мысли о суициде. Именно к этому времени относится ее завещание, где она просит развеять ее прах где-нибудь в Подмосковье[261]. Итак, самоубийство было возвращающейся точкой в сознании и Маяковского, и его подруги. Пережив поэта на 48 лет — целая жизнь! — Лиля в итоге избрала для себя похожий конец — смерть от собственной руки.

Но сходство этим не ограничивается.

3.3. Кошка, которая гуляет сама по себе

О встреченной в 1928 году в Париже Татьяне Яковлевой Маяковский скажет:

«Ты одна мне ростом вровень». Татьяна и в самом деле была девушкой высокой. Мне кажется, что в метафорическом смысле невысокая Лиля тоже была Маяковскому «ростом вровень». И, возможно, даже в большей степени, чем парижская Татьяна.

Лиля всю жизнь больше всего не выносила, когда ей навязывали, диктовали образ жизни и поведения. Она хотела «гулять сама по себе». И часто ее поступки выходили за грань «разумного». Бенгт Янгфельдт приводит один из таких поступков, о котором слышал от самой Лили Юрьевны.

До отъезда в Мюнхен для занятий скульптурой двадцатилетняя Лиля проводит время с неким Гарри, молодым, подающим надежды художником. Однажды он признается ей, что болен сифилисом. Диагноз мог оттолкнуть от него кого угодно, но не Лилю.

Ее он наоборот привлек. Цитирую: «этим восклицанием Гарри завоевал ее сердце»[262].

Такое ощущение, что Лиля Брик жила, словно пушкинский Вальсингам, «бездны мрачной на краю», испытывая потребность в острых ощущениях.

Словно не была она обычным человеком, молодой привлекательной женщиной, которой в случае венерического заболевания, пришлось бы долго лечиться — причем, с неизвестным исходом, — объясняться с родителями и врачами, короче, попасть в малоприятную ситуацию. Но она как будто даже об этом не думает, объясняя свою близость с Гарри совсем просто: «Очень мне было его жалко»[263]. Подобное поведение можно классифицировать и как инфантильность, и как некое импульсивное безрассудство. Обычно, идя на такое, человек произносит: «Эх, была не была!» или «авось, пронесет!» Верила ли Лиля в свою особую звезду? То, что она прошла через 1920-1950-е годы, не ощутив на себе когтей террора, — настоящее чудо. Рассмотрев ее жизнь в сталинскую эпоху, можно увидеть, что она все время жила в ситуации «вызова судьбе».