Стэнли Джон Уаймен - Любовь на полях гнева

• Название: Любовь на полях гнева
• Автор: Стэнли Джон Уаймен
• Жанр: Исторические любовные романы
• ISBN: 978-5-906-13790-6

Париж, лето 1789 года. Несметные толпы народа, вооружённые ружьями, а также пиками, молотами, топорами и дубинами, наводнили улицы, прилежащие к Бастилии – военной крепости и главной политической тюрьме Парижа. 14 июля гарнизон крепости сдался. В последующие недели революция вспыхнула по всей стране. Восставшие захватывали хлеб, овладевали местными ратушами, жгли хранившиеся там документы. Кровавые дни остались в памяти под названием «Великий страх»…

Но как бы не был велик океан гнева и безумия, ему никогда не остановить биения влюбленных сердец и свет любимых глаз…

---

Итак, я оказался в очень трудном положении, хотя и не терял надежды. Я был один, города не знал, никакой эмблемы при мне не было, и я рисковал на любом повороте попасться в руки той или иной партии и быть убитым. Я знал, что церковь капуцинов – та самая, в которой я был с мадам Катино, и моей первой мыслью было выбраться поскорее на главную улицу и двинуться в направлении церкви. Но это было не так-то легко: переулок, по которому я припустился, выходил в другой, такой же прямой, да еще и темный. Войдя в него, я после минутного раздумья повернул налево, но не успел сделать и десятка шагов, как услышал громкий крик впереди себя. Это заставило меня повернуть назад.

Я очутился в каком-то мрачном, колодцеобразном дворе и остановился, переводя дыхание. Мысль о том, что, пока я стою здесь в недоумении, все может быть кончено, сводила меня с ума. Я уже хотел было вернуться назад, решившись встретиться лицом к лицу с нагонявшей меня толпой, как вдруг мой взгляд упал на открытое окно нижнего этажа одного из домов, окружавших двор. Окно было невысоко над землей, а из дома, очевидно, был выход на улицу. В мгновение ока я был уже подле окна и, схватившись рукой за подоконник, запрыгнул в комнату, но, оступившись, упал прямо на пол.

Я не ушибся и быстро поднялся на ноги. Кто-то пронзительно закричал, и я увидел, как метнулась в сторону перепуганная девушка с побелевшим от страха лицом. Прислонившись спиной к двери, она упала передо мной на колени, видимо, умоляя о пощаде. Ради всего святого я просил ее успокоиться и не кричать.

– Где входная дверь? – спросил я. – Покажите мне дверь, и я никого не трону, покажите только дверь…

– Кто вы? – прошептала она, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

– Не все ли вам равно? – сердито отвечал я. – Покажите скорее дверь. Дверь на улицу!

Я приблизился к ней, и тот же самый страх, который сначала парализовал ее движения, теперь вернул ей сознание. Она распахнула дверь и показала на тянувшийся за нею коридор. Радуясь своему успеху, я ринулся по коридору, но, прежде, чем я отпер входную дверь, из боковой комнаты показалась другая женщина. Увидев меня, она с криком подняла руки.

– Где дорога к церкви капуцинов? – спросил я ее.

– Налево! – крикнула она, осеняя себя крестом. – Потом направо. Неужели они явятся сюда?

Мне некогда было расспрашивать ее о том, кого она имеет в виду. Отворив дверь, я в один прыжок оказался на улице. Но едва бросив взгляд вдоль нее, я кинулся опять назад, а женщина, встретив мой взгляд и не говоря ни слова, схватила запор и заложила им дверь. Потом она бросилась вверх по лестнице, я последовал за нею. Девушка, которую я так напугал своим появлением, показалась было с испуганным лицом в коридоре, но, увидев нас, тотчас куда-то скрылась.

Мы подбежали к окну верхнего этажа и выглянули в него, стараясь не высовываться наружу.

Причина моего быстрого возвращения была теперь понятна. Шум голосов, казалось, сразу заполонил всю улицу, а нижний этаж загудел от приближавшегося топота тысячи ног. Правильными, сплошными рядами от одного края до другого, шел отряд, вооруженный мушкетами, в каких-то особенных мундирах, а сзади валила дикая толпа с засученными рукавами, потрясая топорами и пиками. Люди заглядывали в окна, потрясая кулаками, и, подскакивая на ходу, кричали: «В Арен! в Арен!».

В них самих было что-то такое, от чего бы застыла кровь в жилах и человека неробкого десятка. Но самое ужасное, от чего стоявшая рядом женщина с воплем схватила меня за руку, было посередине этой процессии. На шести длинных пиках, возвышавшихся над толпой, были водружены шесть отрубленных голов; ближайшей к нам была огромная, с тяжелыми чертами лица и оскаленными зубами. Несшие эти головы поднимали их к самым окнам, шутя заставляя их встряхивать окровавленными волосами. Через несколько секунд шествие достигло конца улицы, и на ней снова стало тихо и спокойно.

Женщина, содрогаясь от ужаса, уверяла, что они разгромили кабачок «красных», называвшийся «Таверной Св. Девы», и что ужасная голова принадлежала одному из членов муниципалитета, жившему с ней по соседству. Но мне некогда было выслушивать ее. Я усадил ее в кресло, а сам поспешил вниз, отпер дверь и вышел на улицу.

Царило какое-то странное затишье. Утреннее солнце щедро разливало свет и тепло на обезлюдевшую улицу. Нигде не было видно ни одного живого существа. Пораженный этой тишиной, я остановился в нерешительности. Потом, вспомнив, что говорила мне женщина, я отправился следом за толпой, пока не достиг первого поворота направо. Пройдя еще шагов сто, я увидел впереди себя дом мадам Катино.

Горячие лучи солнца отражались от его белых высоких стен и длинного ряда окон со спущенными шторами. Нигде не было и признака жизни. Тем не менее, один вид этого, знакомого мне дома, заставил пробудиться надежду!

Вот почему я быстро направился к его двери и стал громко стучать в нее. Мой стук, казалось, мог разбудить мертвого: он эхом отдавался у каждого подъезда по всей улице, отличавшейся в День моего прибытия в Ним таким оживлением. Стоя на ступенях лестницы, ведущей к двери, я ожидал, что раскроется, по крайней мере, окон двадцать, и из них выглянет множество людей.

Я еще не знал, какую душевную глухоту порождает паника, или, лучше сказать, как инстинкт трусливого самосохранения заставляет человека цепляться за свой очаг, когда снаружи льется кровь. Ни одно окно не отворилось, ни одного лица не выглянуло, даже в нижнем этаже. Несмотря на то, что я принимался стучать несколько раз, весь дом словно вымер.

Единственным результатом моих усилий было то, что в конце улицы, где звуки моих ударов как бы сгущались, вдруг послышался уже хорошо знакомый мне гул: толпа возвращалась обратно. Выбранив себя за безрассудное промедление, я тут же вспомнил о проходе через дом, ведущем к церкви, нашел его и бросился вперед. Рев приближался, но я уже видел низкую крышу церкви и немного замедлил свои шаги, как вдруг передо мной открылась какая-то дверь, и из нее выглянул мужчина. В его заостренных чертах я прочел страх, стыд и ярость. Каким-то странным чутьем я понял, что он намерен делать.

Прикрыв рукой глаза от солнца, он с минуту всматривался в улицу, потом, заметив меня и бросив лукавый, предательский взгляд, он выскользнул из двери и бросился бежать. Дверь осталась полуоткрытой. Решив, что это какой-нибудь швейцар, покинувший свое место, я вошел в церковь и увидел зрелище, которого я тоже никогда не забуду.

Внутри был полумрак. Несколько красных лампад у алтаря разливали скудный свет на колонны и пожелтевшие изображения святых и на огромную толпу коленопреклоненных женщин, певших славословие Св. Деве, наполняя своими голосами все пространство храма.

Одни из тех, что находились в последних рядах, молча в слезах блуждали с места на место, другие распростерлись на полу, прижавшись головами к каменным плитам, третьи, беспрестанно озираясь испуганными глазами, бормотали молитвы побелевшими губами. «Ora pro nobis! Ora pro nobis!» – раздавалось все громче и громче. Возглас, казалось, поднимался к самому потолку, а оттуда расходился по всей церкви.

Я чувствовал, что слезы подступают к горлу, и грудь сжимается чувством жалости.

В этот момент я увидел Денизу.

Она стояла на коленях между своей матерью и мадам Катино, в первом ряду богомольцев, прямо перед алтарем. Со своего места я мог видеть ее лицо, когда она в молитвенном экстазе поднимала глаза кверху.

Внезапно в дверь на противоположной от меня стороне раздался сильный удар, за ним последовал другой, третий… Послышался град ударов, и кто-то громко потребовал, чтобы дверь была немедленно открыта.

Вся коленопреклоненная масса заволновалась. Некоторые вскочили с колен и, плача, пугливо оглядывались кругом. Но пение все еще продолжалось, по-прежнему наполняя собой церковь.

От сильного удара вылетела створка двери: три четверти присутствовавших подняли крик. Я в это время был на полдороги к Денизе, но, прежде, чем я достиг своей цели, вылетела другая створка, и человек двенадцать с шумом ворвались в церковь.

Путь им преградила тощая фигура священника (после я узнал, что это был отец Бенедикт), высоко поднимающего крест. В следующую минуту, к невыразимой радости, я увидал, что вломившиеся были не предводители уличной толпы, а приверженцы Фромана, во главе с обоими Сент-Алэ. Оба были покрыты кровью и закопчены порохом. Одежда их была в беспорядке.

От неожиданной радости женщины бросились на шею мужчинам, а стоявшие поодаль разразились громкими рыданиями. Мужчины же, тщательно забаррикадировав за собой двери, вереницей пересекая зал, направились к выходу в переулок. Одни утверждали, что все погибло, другие – что западные ворота еще свободны, третьи умоляли женщин уйти отсюда, уверяя, что в соседних домах им будет гораздо безопаснее, и что церковь неминуемо подвергнется нападению. Стало известно, что красные кокарды были оттеснены, и теперь спасаются через монастырские ворота, в которые, следом за ними, ломятся уже кальвинисты.