Евгений Чириков - Зверь из бездны

• Название: Зверь из бездны
• Автор: Евгений Чириков
• Жанр: Русская классическая проза
• ISBN: 978-5-906-13747-0

«Зверь из бездны» – необыкновенно чувственный роман одного из самых замечательных писателей русского Серебряного века Евгения Чирикова, проза которого, пережив годы полного забвения в России (по причине политической эмиграции автора) возвращается к русскому читателю уже в наши дни.

Роман является эпической панорамой массового озверения, метафорой пришествия апокалиптического Зверя, проводниками которого оказываются сами по себе неплохие люди по обе стороны линии фронта гражданской войны: «Одни обманывают, другие обманываются, и все вместе занимаются убийствами, разбоями и разрушением…» Рассказав историю двух братьев, которых роковым образом преследует, объединяя и разделяя, как окоп, общая «спальня», Чириков достаточно органично соединил обе трагедийные линии в одной эпопее, в которой «сумасшедшими делаются… люди и события».

---

– Погляжу.

– А кто у тебя первый был?

Перешел вдруг на «ты». В разговоре начал вставлять неприличные слова и ругательства.

– Я так полагаю, что теперь нет промежду вами, девчатами, которые невинные, то есть с мужчинами дела не имели… Время такое. Может, разя только вот эта девчонка – в неприкосновенности еще… А все-таки один раз я невинную имел! – похвастался Ермишка и рассказал про случай с помещичьей дочкой. Подал Веронике чашку с чаем, без блюдечка, подал сахар. Когда она взяла чашку, скользнул рукой под мышку, тронул грудь и опять со стоном крякнул:

– Эх!

Вероника понимала, что приходит конец ее страшной игре. Надо убить человека или отдаться зверю.

– Ермиша! Когда же попадем в Балаклаву?

– А ты не торопись! Мне теперь не в Балаклаву, а в другое место съездить охота. Пей, что ли, скорее да лягем!.. Вон уж и одеяло просохло…

Ермишка снял одеяло, погладил его рукой и вдруг разъярился.

– Помягче будет… Ты на жестком-то непривычная…

Припал на колени, стал приготовлять брачное ложе. Ползал, торопился.

Вероника вздрогнула, встала у костра и освободила револьвер. Отогнув предохранитель, подошла к Ермишке, наклонилась и стала ласкаться. Обняла левой рукой сзади за шею, склонилась и, приблизив дуло револьвера к виску Ермишки, закрыла глаза и потянула пальцем собачку. Глухой удар, точно упала в комнате тяжелая доска, прозвучал в пещере и тоненьким звоном остался в ушах Вероники. Ермишка, стоявший на коленях, кувырнулся головой в подушку, а Вероника отскочила в сторону и, продолжая держать револьвер наготове, стояла в оборонительной позе около проснувшейся Евочки и не мигая огромными неподвижными глазами смотрела на ползающего на четвереньках человека. Вот он поднял еще раз голову, повел ею в ее сторону и вдруг осел и стал расправлять ноги. Словно укладывался спать… Потом захрипел…

– Евочка, Евочка, родная, святая моя! Я убила человека!.. Я убила человека!..

Припала к улыбнувшейся девочке и разрыдалась…

Догорал костер. Тени прыгали по стенам, и свет поблескивал на железных подковах Ермишкиных башмаков, широко раскинутых в разные стороны…

Глава тридцать шестая

Костер погас, и в пещере воцарилась черная бездна. Лил дождь, и ветер рвал верхушки деревьев и жалобно скулил, как маленькая собачонка за дверью, в щелях пещеры. В углах ее, где скопилась загнанная ветрами прошлогодняя сухая листва, бегали ящерицы, наполняя мертвую тишину тревожными шорохами. Точно в углах кто-то шевырялся, подкрадываясь к Веронике с девочкой. Вероника поминутно приподнимала голову, прислушивалась и озирала темноту. Чудилось, что это Ермишка ожил, пришел в сознание и ползет на четвереньках, как орангутанг, отыскивая Веронику. На фронте и в лазаретах она разучилась бояться смерти и покойников, но теперь мертвый Ермишка казался ей страшнее смерти и всех ужасов, которые она пережила уже… Слышала предсмертное хрипение умирающего, видела судороги вытягивающегося тела, отлично знала, что это – смерть, и все-таки дрожала от мысли, что Ермишка не умер, а был только в обморочном состоянии и скоро очнется. Прислонясь к бугристой каменной стене, она одной рукой держалась за ручку безмятежно спавшей Евочки, а в другой держала револьвер, приподнимая его всякий раз, когда шумели в сухой листве ящерицы или, может быть, змеи. Рассудок говорил, что Ермишка убит и что мертвые не воскресают, но-теперь, в эти дьявольские дни, казалось, что многое случается вопреки и наперекор человеческому рассудку. Вот сейчас Ермишка сядет, все вспомнит и поползет!.. Казалось, что непременно поползет, как зверь, на четырех конечностях… Ермишка начал казаться Веронике настоящим зверем с того момента, когда он рассказал ей, с похвальбой, о том, как во время помещичьего погрома нашел в лесу спящую девочку-подростка и как ее изнасиловал и потом плюнул и ушел. При свете костра, сидя у которого вел свое повествование Ермишка, Вероника вдруг разглядела его рыжие волосы на руках и пальцах, его идиотские челюсти, двигающиеся при жевании пищи, как у вола, пережевывающего жвачку, его зеленоватые глаза и отвороченные уши. Башмаки с блестящими подковами напоминали ей лошадь, потом центавра; противный запах пота, когда Ермишка снял свой «пинджак», еще раз пробудил в Веронике мысль о том, что Ермишка какой-то незапечатлённый в зоологии зверь… Для Вероники ожили и превратились в действительность все страшные сказки, которые она слышала и читала в детстве, все ужасы древней мифологии. О, если бы убедиться, что этот зверь мертв, убит окончательно, что он – холодный труп! Костер давно погас. Если зажечь спичку и подойти – посмотреть? Или не подходить, а посмотреть отсюда и убедиться, что он не шевелится? Тихо, осторожно клала на колени револьвер, вынимала из кармана коробку со спичками и не решалась шаркнуть спичкой: страшно, лучше эта черная бездна, в которой ничего нет, кроме темноты… В этом непрестанном ужасе и кошмаре уже исчез вопрос, вставший в душе сейчас же после убийства: как могла она убить человека? Остался только один черный ужас от сознания близости к страшному зверю, быть может, даже к его бездыханному трупу…

О, как бесконечно долга эта черная кошмарная ночь! Можно сойти с ума, не дождавшись рассвета. Несколько часов величайшего напряжения мозга и всех нервов, предшествовавших убийству, давших женской душе необычайную силу мысли и воли, повели теперь к полному их упадку. Вероника почувствовала вдруг такую усталость во всем теле, что борьба между ужасом пред Ермишкой и жаждой сна сделалась дальше невозможной. Пусть все, что угодно, пусть придет сама смерть, пусть воскреснет и возьмет Ермишка, – лишь бы подремать хотя только пять, десять минут! Прикурнула головой около Евочки и забылась. Сон, как смерть, превратил в ничто все кошмары, все ужасы, самую жизнь.

– Тетя! Тетя! Дай молочка!

Очнулась, раскрыла глаза: сидит Евочка, хныкает и тянет за рукав. В прорезь верхней щели, как в храмовое окно, льется дрожащая пылью лента золотисто-зеленоватого света и рождает на черном полу впечатление длинного разостланного белого с черным траурного полотнища, и посреди него лежит, точно плывет на животе, Ермишка, поставивший свои подкованные башмаки носками в землю и разбросавший руки. Точно плывет огромная лягушка!.. И нет ничего страшного.

– Тетечка! Дай молочка!..

Встала. Наземь упал маленький револьвер, похожий на красивую игрушку. Его подарил ей Борис. Точно предчувствовал, что скоро понадобится: научил обращаться, стрелять. Тогда она удивилась этому подарку жениха.

– Это вместо свадебной шкатулки с конфетами? – посмеялась.

– Теперь без этой вещицы трудно обойтись! – серьезно ответил Борис.

– И в любви?

– Да, и в любви…

Искала бутылочку с молоком, потом поила Евочку, думала о Борисе и тихонько отирала слезы. «Где ты, родной мой? Жив ты или?..» Тоска хлынула на душу. Все, все прощает она любимому человеку!.. Люди, как щепки в море… Вот и она сделалась убийцей! Разве она поверила бы этому, если бы вот тут же, рядом, не лежал труп убитого ею человека? И его она прощает… Его? Сама убила и его же прощает? Оглянулась на Ермишку: уже не кажется необыкновенным зверем, а кажется обыкновенным несчастным заблудшимся в темном лесу человеком…

И вдруг ее потянуло подойти к Ермишке и посмотреть в его лицо. Дала Евочке сухарик и куклу с разбитой головой, а сама встала и пошла к Ермишке. Не сразу приблизилась, сперва смотрела на некотором отдалении. Если бы не кровь на белой наволочке, точно вышитой теперь красными бутонами, можно было бы подумать, что Ермишка крепко и сладко спит, и стоит только тронуть его за приподнятое плечо, как он вскочит и глупо улыбнется «княгине», зачешет вихрастый рыжий затылок и скажет: – Так что, виноват, заспался!..

Подошла поближе, присела на корточках: точно притворился спящим, а сам тайно подглядывает в приоткрытые слегка щелки глаз. Страшно стало.

Вероника встала и вдруг увидала на пояснице Ермишки знакомый кавказский пояс с чернеными пряжечками… Почему она испугалась, и почему сердце ее заколотилось в груди? Этот пояс так напомнил Бориса. Почему?.. Мучительно вспоминала и вдруг вспомнила: она видела такой пояс на столе у Бориса. Но мало ли таких поясов на свете? Опять присела на корточки и стала присматриваться к поясу. Страшная мысль толкнулась в душу: а что если этот пояс с Бориса? Не может быть… нет, нет! Господи, зачем лезут в голову такие мысли! Обвела труп Ермишки взглядом с головы до пят и увидала на безымянном пальце, обросшем рыжими волосками, кольцо, от которого еще сильнее застучало в груди сердце… Кольцо, обручальное золотое кольцо, точь-в-точь, как то, которое она послала Борису с братом… Нет, нет, то массивнее, и потом… Мало ли таких колец? Не может быть… Вот если бы… На ее кольце была вырезана дата… Вот если бы снять кольцо с ермишкиного пальца и посмотреть внутрь кольца, тогда… Бог с ним! Лучше ничего не знать.