Марсель Прево - Шоншетта

• Название: Шоншетта
• Автор: Марсель Прево
• Жанр: Повести
• ISBN: 978-5-906-13735-7

Один мужчина и две любящие его женщины. Банальная интрига, разрастается в полную драматизма, поучительную историю. Великолепно построенный, с элементами эротики, сюжет превращается в роскошный психологический рассказ-исповедь героинь, сломленных всепоглощающей страстью к любимому человеку.

---

– Скорее, радость моя! – сказала Дина, – вы простудитесь!

Обе они вошли во двор через узкую калитку.

Женщина, подметавшая двор, завидев их, прервала свою работу. По-видимому, Дина уже была с нею знакома, потому что тотчас же подошла к ней и сказала без всяких предисловий:

– Вот и мы. Ничего нового?

– Ничего, – ответила привратница. – Сегодня утром я видела сестру, – все по-прежнему. Это и есть малютка?

– Да, – ответила Дина.

– Очень хорошенькая! И как похожа на нее! Просто удивительно… Можно вас поцеловать, душечка?

– Нет, сударыня, – ответила Шоншетта.

– Она, знаете, боится, – поторопилась вступиться Дина, – до свидания! Мы пойдем наверх! – и она повела девочку через двор.

Конечно, Дина знала этот дом, так как ни разу не запуталась среди многочисленных дверей с черными буквами над входом: «Лестница А», «Лестница В»… Они поднялись по узкой деревянной лестнице, бедной, но чистой, как весь этот дом. На третьем этаже Дина остановилась перед низкой дверью, сказав:

– Здесь!

Они постучали, но никто не ответил. Дина и Шоншетта ждали с замирающим сердцем. За дверью слышался чей-то кашель, но Дина не решалась постучать вторично. Они ясно слышали, как чей-то голос произнес: «Сестра!» Никто не откликнулся. Тогда Дина отворила дверь и вошла.

Комната была залита светом; на окнах не было занавесей, и после царившего на лестнице полумрака белый свет яркого морозного утра казался еще резче, еще ослепительнее.

Шоншетта прижалась к Дине. В большом кресле спала сестра милосердия, измученная бессонной ночью; у стены, как раз против двери, стояла постель; на подушке девочка увидела восковое лицо с горящими глазами, утопавшее в волнах густых черных волос. Заметив девочку, больная воскликнула дрожащим от волнения голосом:

– Елена! О, я уверена, что это – Елена! Не правда ли, Дина, это – она? О, как я счастлива! Подойди ко мне, моя маленькая Шоншетта!

Больная приподнялась на постели и раскрыла девочке свои объятия. Дина слегка подталкивала ребенка. Шоншетта почувствовала вдруг глубокую жалость. Она выпустила из рук платье Дины, за которое цеплялась, и бросилась к постели. Сестра милосердия все так же мирно, спала.

– Это – ты, моя Шоншетта? – сказала больная, прижимая девочку к груди и нежно перебирая пальцами ее каштановые кудри. – Какая ты стала большая! Я не видела тебя шесть лет, знаешь ли ты это, моя любимая? Шесть лет! Боже мой! Шесть лет полного одиночества! Тебя отняли у меня, моя бедняжечка… и тебя… и всех… У тебя были светлые волосики тогда… Ты была совсем крошкой. Ты играла с «Дианой» на лужайках в Супизе… Ты помнишь?

«Диана»?.. Супиз?.. Нет, Шоншетта ничего этого не помнила. Ей казалось, что она скорее припоминает ту даму, которая сейчас ласкает ее. Только она видела ее тогда совсем в другой обстановке… эта больничная палата, сестра милосердия, – все это так чуждо и незнакомо ей.

– Скажи мне, моя крошка, твой отец говорил с тобой иногда обо мне? – спросила больная.

– О вас?.. Нет, никогда… я вас не знаю.

Шоншетта сказала это совсем просто, с той жестокой искренностью, которая свойственна детям; но сейчас же пожалела об этом: голова бедной женщины опять упала на подушку; все ее тело судорожно вздрагивало от приступов кашля.

Сестра милосердия проснулась, отстранила Дину и Шоншетту и подала питье.

Больная лежала с минуту, неподвижно вытянувшись на спине, а потом снова заговорила, с трудом произнося слова:

– Это – правда, что она меня не знает. О, это ужасно!.. Для, меня не могло быть более ужасного наказания… Боже мой!

Шоншетта приблизилась к постели, обняла своими руками голову больной и стала покрывать поцелуями ее темные волосы, в которых серебрилась седина. В ее памяти мгновенно ожили воспоминания далекого детства.

– Мама… мама!.. – прошептала она, едва сдерживая подступившие рыдания, – я узнаю тебя… Поедем с нами!

Бедная больная мать! При этих словах дочери в ее глазах засветилось невыразимое счастье.

Шоншетта, взволнованная, потрясенная, упала на кровать и продолжала шептать матери на ухо:

– Поедем! У подъезда нас ждет экипаж. Дина укутает тебя одеялом, и мы поедем в большой дом… ты не знаешь, сколько там комнат… больше пятидесяти кроватей… Я дам тебе свою комнату… и лягу на маленькую кроватку подле тебя… Дина будет варить тебе шоколад, а я буду закрывать тебе рукою рот, чтобы ты не кашляла…

Она тихо тянула мать за руку, как бы желая увлечь ее за собой; но больная отрицательно покачала головой.

– Благодарю тебя, моя маленькая Шоншетта, ты утешила меня в мои последние минуты… Но все это невозможно… Я должна умереть… Не плачь, так будет лучше… ты вернешься в большой дом и будешь молиться за свою бедную маму, которая боится того, что ждет ее за гробом… А теперь, моя крошечка, поди на минутку к сестре Анжели; мне нужно поговорить с Диной. Иди, моя деточка!

Сестра Анжель отвела плачущую девочку к окну.

Тогда мать Шоншетты сказала мулатке:

– Дина, я чувствую, что теперь уже настал конец… я больше не увижу тебя, моя добрая старушка. Поручаю тебе Елену… Будь ей предана, как ты была предана мне, и постарайся баловать ее поменьше!.. Сделай из нее, прежде всего честную женщину… Если когда-нибудь… ты понимаешь меня?.. Удержи ее… Сделай все, чтобы удержать ее… Вот видишь ли, перед лицом смерти все вещи представляются в ином свете… Будь верна ее отцу так же, как и ей самой. Если можешь, постарайся убедить его, что она – его собственная дочь; пусть он не наказывает ее из ненависти ко мне… Ты знаешь, что это – правда, Дина. Ты знаешь, что Елена, мое дорогое, невинное дитя, родилась в то время, когда я ни в чем не могла упрекнуть себя… Но он не захотел поверить мне, как я ни молила его тогда… Сказала ли ты ему, по крайней мере, что это – правда?

– Джульетта моя, – ответила мулатка, – с ним нельзя говорить об этом: он приходит в бешенство при одном воспоминании и способен уничтожить в такие минуты меня и Шоншетту.

– Ах! – вздохнула больная, – как тяжела жизнь! Много ли она дала мне счастья? Когда мое сердце было пусто, я жила спокойно; но пришла любовь – и разбила мою жизнь… Шоншетта!

Девочка подбежала к постели.

– Бедняжка моя! – продолжала больная, прижимая дочь к груди и задыхаясь от душивших ее слез. – Если тебе когда-нибудь придется выбирать между любовью и душевным покоем, пожертвуй любовью, выбери спокойствие… Не люби никогда, дитя мое, никогда, никогда!

Истощив в этом последнем порыве все свои силы, она опять в изнеможении упала на подушку.

Сестра милосердия подошла к постели и прошептала:

– Мне, кажется, что все кончено.

Дина хотела увести девочку, но Шоншетта судорожно цеплялась за постель; через минуту ее ручки вдруг бессильно повисли, и ей показалось, что вся комната – окна, белое одеяло на кровати, сестра милосердия – все это завертелось вокруг нее в каком-то неудержимом вихре. И в глубоком обмороке она упала на руки Дины.

Глава 3

Когда Шоншетта очнулась, она увидела, что лежит в карете на коленях Дины.

Перепуганная мулатка, боясь опоздать, завернула бесчувственную девочку в платок и снесла ее на руках в экипаж. Холодная струя воздуха привела Шоншетту в чувство.

– Где мама? – был ее первый вопрос.

– Мама ушла, мое сокровище, – ответила Дина, целуя ее, – ушла. Мы больше никогда не увидим ее!

В порыве острого горя девочка спрятала свою голову на груди мулатки.

– Слушайте, мой козленочек, – сказала Дина, не зная, как успокоить плачущего ребенка, все тельце которого подергивалось от судорожных рыданий. – Не плачьте! У меня есть для вас одна вещь от мамы.

– Что? – спросила сквозь слезы девочка, – дай скорее!

Дина вытащила из-за корсажа маленький золотой медальон на шелковом шнурке, плоский и круглый, как часы.

– «Она» носила его на шее. Я сняла его «после» того… когда мы уезжали…

Шоншетта вертела в руках, медальон.

– Он открывается? – спросила она.

– Не знаю… не думаю.

Девочка спрятала вещицу на своей груди и задумалась. Она уже не плакала, но была подавлена только что пережитыми впечатлениями. Она чувствовала, что она – уже не та маленькая девочка, которая думала во время утреннего путешествия, не едет ли она получать какие-нибудь подарки.

Как она сразу почувствовала себя более зрелой и старше после того как перед ней приподнялся краешек таинственной завесы, скрывавшей ее рождение и детство! Она подумала, что очень несчастна, так как у нее нет решительно никого, с кем бы она могла поделиться своими мыслями.

Дина взяла ее холодные ручки, и чтобы согреть их, спрятала их к себе в рукава.

«Нет, – подумала девочка, – нет, я неблагодарна! У меня есть близкая душа».

Преданность мулатки, которую она в течение многих лет принимала, как нечто должное, внезапно предстала перед ней совсем в ином свете.

– Люби меня, люби меня, старая Ди! – серьезно сказала она, глядя на мулатку большими, внезапно просветлевшими глазами. – Ты у меня одна.