Елена Мордовина - Восковые куклы

• Название: Восковые куклы
• Автор: Елена Мордовина
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91419-307-9

В бывшем лагере для военнопленных оживают восковые фигуры… Мальчик, брошенный родителями, мечтает украсть канарейку и вместо этого находит друга… Истощенный пристрастием к морфию студент-медик сходит с ума, наблюдая страдания подопытной лягушки…

Темы взросления, смерти, предательства и обретения любви раскрываются в самых неожиданных образах и сюжетах.

---

20 Мая. А утром он заявил, что тоже, как Роже Вадим, будет производить детей через каждые пять лет и непременно от разных женщин. Сегодня мы делали турецкую окрошку из мелко нарезанных огурцов и айрана, а завтра пойдем в китайский ресторан. Сегодня мне удивительно везет в нарды, и мой долг сократился. Сейчас он уехал на день рождения к своей маме, а после будет искать драп — он обещал раскурить девочку на студии, которая его постригла. Теперь он хочет научиться готовить белое сам и двигаться здесь. Самое ужасное, что я не могу этому препятствовать. Иначе он будет делать это с китайчонком Ли и со всеми ими вместе, и грязными шприцами.

21 Мая. У нас ночевал Барыбин. Попрощался — он уезжает обратно в Люблин. Адик с ним не поехал. И мы вдвоем, как только выглянуло солнце, вышли прогуляться после ливня по древней дороге в разломе леса. Мокрые листья дрожат, молочаи спускаются по склону оврага, вдруг за поворотом — словно вспугнутые, вспархивают и разлетаются горизонты. Снова начался ливень и сильная гроза, но мы уже шли домой. Дождь закончился, и Адик уехал в «Ребекку».

22 Мая. Ливень снова все утро. Приятно так под его звуки лежать в постели. Утром наверху выла собака под звуки ливня, так протяжно, заунывно и по-человечески грустно, как муэдзин. И нам уже скучно друг с другом просыпаться, но это хорошо — легче будет расстаться. Перевод пришел от тети Раи. Теперь хватит денег на прокат лимузина! После потопа в банке чинят паркет. Адик поехал по своим делам. Небо, наконец, просветлело. И так чудесно вокруг, цветут акации, и влажный их запах, и соловьиные трели… Вечером явился к часу ночи, и я пошла, завернувшись в одеяло, открывать ему дверь. Он был пьян и накурен, и пока пил кофе и ел фаршированную бабушкину рыбу и курил на балконе, захлебывался идеей отделать Женю Белого, он был похож просто на стриженого бандита.

23 Мая. Рано я съездила в поликлинику, когда вернулась, он только встал и принял душ. Мы слушали Бреговича, и мне было невыносимо грустно. Адику я честно отдала его выигранные деньги, и мы пошли покупать краски в магазинчике академии, там студенты, зачеты — живая такая атмосфера, краски по пять гривен тюбик и больше. После на Сенном рынке покупали водоэмульсионку. Рабочие несли старинное зеркало с мудреной резьбой, в котором отражались торговцы, что продают живых раков. Крестьяне сбрасывают грязную редиску с машины, босые солдаты пересаживают газоны. Потом встретили мальчика Птицу с подругой, они искали того, кто мог бы водить по городу приезжую француженку, Адик дал им телефон Зима. И я поехала домой, а он остался.

24 Мая. Мы вышли прогуляться к Днепру. Снова облака затянули небо. Слюнявые пузыри на ивовых ветках. Адик купается. Мальчики поймали рыбок в банку. Мы их выпустили. Это были живые и мертвые рыбки, они не уплывали, а болтались в грязных мелких волнах, мне было неприятно на них смотреть. Он уехал снова в «Ребекку». Да, конечно, он приехал на такси в час ночи, постучал в дверь и стал, прислонившись к стене. Потом он меня ударил по лицу. Раньше он себе такого не позволял. Наверное, он очень пьяный. Разделся, начав с того, что швырнул кольцо в угол с обувью. Лег. Потом ушел и исчез. Я нашла его — он лежал на полу в маленькой комнате, и все вокруг в пятнах, похожих на кровь, я его разбудила и попросила подняться на кровать и укрыла одеялом.

25 Мая. Встала в шесть посмотреть, как он спит. Рассветные полосы на стенах. Как ребенок. Эти пятна не от крови, а от вина, это меня успокоило. Но, конечно, полдня ушло на его драгоценное похмелье. Я ходила за продуктами и на переезде чуть не попала под поезд — собиралась уже шагнуть, но услышала жуткий крик — это обходчица в оранжевом жилете орала на меня. Меня прошиб холодный пот, когда я увидела поезд. Потом мы играли в нарды, и теперь он уехал на рынок за зеленью. И после этого достаточно паршиво, когда он смотрит фильм про хорошенькую девушку и говорит, что хочет такую и на такой бы он даже женился. К ночи мы ходили за пивом и наблюдали жизнь обитателей Китаево. Вечером все кричат, какое-то массовое гулянье без повода. Молодой послушник покупает водку.

26 Мая. Впрочем, может быть, я ошибаюсь в числах. Настроение у меня сегодня ностальгическое. Вспоминаю школу. Если он еще раз посмеет меня ударить, я вернусь домой. К вечеру он снова уехал в город, и хорошо, если купит краски, как обещал, а то снова напьется, только и всего. Правда, утром он сходил со мной на пляж, но все равно, чувствовалось, что как бы в извинение, что это только для того, чтобы с чувством выполненного долга уйти. На пляже мы играли в нарды и бросали друг в друга кубики. Густо разрослась ряска. Горячий песок. Ротвейлер вырыл яму в песке и там прохлаждался. Женщина путешествует за своим черным спаниелем, который убегает от нее по всем пляжам. Я купалась и плавала впервые этой весной. Когда плаваешь, беременности вовсе не ощущаешь. Он стряхивал на меня капли со своих щетинистых волос. Его теплая кожа и горячее плечо, ощущение собственного тела. Тех денег, что он у меня выиграл, у него почти не осталось, а красок он так и не купил. У шкафа стоят незагрунтованные холсты.

2005 год. Хайфа. 1 марта. Тогда я пообещала не писать больше дневников. На седьмом этаже родильного дома я была одна в палате очень долго. Окна выходили на правое крыло здания, где в третьем этаже всю ночь светилось окно реанимационного отделения. Там, под стеклянным колпаком, мой недоношенный ребенок. Я вижу в окне силуэты врачей, которые передвигаются, торопятся, исчезают. Я вижу несколько стеклянных колпаков. Под которым из них моя дочь — не могу предположить. В какой из моментов этой ночи она может умереть — мне будет известно только утром. И все время вспоминается теория «кота Шредингера». С тех пор я ненавижу кота Шредингера, и самого Шредингера, который все это придумал. Пятьдесят на пятьдесят. Три ночи пятьдесят на пятьдесят. Ультрафиолетовую лампу в шесть утра включает нянька. Ультрафиолетовая лампа обозначает утро. Я узнаю, что она жива. После целый день я узнаю и знаю, что она жива. А вечером начинается кот Шредингера. Адик… Когда меня везли в больницу, я убеждала себя, что это все не из-за него. Но те три ночи все переменили. Я его ненавижу. Прошло пять лет, а я все еще ненавижу его. И буду ненавидеть всегда. Сейчас я курю на лестнице и думаю, стоит ли снова заводить дневник, описывать свой очередной день. А что, собственно, описывать? Шумят соседи. Тетя точно так же, как раньше бабушка, каждое утро прячет украшения под паркет. Только раньше они боялись бандитов с нижнего этажа, теперь боятся бахаев с верхнего. Так было тысячу лет и будет еще тысячу лет. Работа надоела. Пурим еще не скоро. Нет, я не буду больше писать дневников, гораздо важнее общаться с людьми, которые тебя окружают в каждый новый момент жизни. Не бояться. И никогда не возвращаться назад. Но для этого надо учить совсем другую азбуку — гой, гоим, гойский.

La maison du cinema

1

В послеобеденное время пасмурного воскресного дня, выспавшись вволю, Ральф Афанасьевич Скульский явился в столовую, где застал своего внука, десятилетнего Антона, который пил кофе, пристально вглядываясь в свое отражение в кофейнике. Антону кофе посоветовал лекарь для преодоления вялости и сонливости, вызванных донимавшими мальчика с шести лет печеночными лямблиями.

Ральф Афанасьевич зашаркал тапочками, что всегда делал в присутствии детей и внуков, дабы вызвать у них уважение к старости, и спросил, проснулась ли бабушка. Бабушка еще спала. Тогда он сказал внуку, чтобы отправлялись без него на отцовской машине, а он выйдет прямо сейчас и доберется туда пешком; дед назначил встречу в кафе второго этажа сразу перед сеансом и ушел к себе в кабинет, чтобы переодеться. Добраться из Десятинного переулка к Дому Кино казалось ему теперь делом нешуточным, особенно с его сердечной слабостью, однако он решил проделать этот путь в два этапа и передохнуть в кабачке на Прорезной, а может быть, и пропустить там стаканчик красненького.

День был пасмурный, непогодный, как, впрочем, и вся прошедшая неделя, однако в этом таилась своя прелесть, так как вечером было свежо, и клерки, спешащие из своих контор, не наполняли улицы и кофейни запахом затхлого пота. Пахло абрикосами, и у многих клерков, недавно возвратившихся из отпусков, на шеях заметны были свежие рубцы от накрахмаленных воротничков, к которым они не успели привыкнуть еще после моря.

Пропуска с него никто не потребовал. Наступил двухчасовой перерыв в фестивальных просмотрах; верхней одежды в гардеробе было немного, и он мог бы повесить свое пальто в любом месте, но Ральф Афанасьевич направился к дальней стойке гардероба, где обслуживались видные деятели киноискусства, и долго ждал, пока к нему подойдут. Ощутив, наконец, холод металлического номерка в ладони, он стал подниматься на второй этаж по той лестнице, которая вела прямо к небольшому бассейну.