Эрве Базен - Анатомия одного развода

• Название: Анатомия одного развода
• Автор: Эрве Базен
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-7905-1224-0

Эрве Базен (Жан Пьер Мари Эрве-Базен) — известный французский писатель, автор целого ряда популярных произведений, лауреат многих литературных премий, президент Гонкуровской академии.

Роман «Анатомия одного развода» — явление незаурядное. Основная тема — это извечная проблема семейных отношений. Сюжет романа прост: разводятся супруги, долго прожившие вместе, имеющие четырех детей и вступившие некогда в брак по взаимной любви. И вдруг — развод! Повод — измена мужа...

---

— Нет-нет, не вставайте, Алина! — говорит ей свекровь, осторожно похлопывая своими потными ладонями сухую протянутую ей руку Алины.

— Счастлив убедиться, что вы совсем оправились, — говорит свекор, не глядя на нее, и его седая как лунь голова склоняется перед седеющими локонами Алины, они кивают друг другу в память о многих прошедших годах.

— Ну вот, один уже пристроен! — вздыхает Луи, благоухая незнакомым одеколоном.

Благодаря краске для волос фирмы «Ореаль» Луи выглядит лет на десять моложе своего обычного возраста, в особенности в сравнении с Алиной, которой с виду лет на десять больше и надо задуматься, дает ли в этом случае 10+10=20. Пристроен! Пристроен… Неудачное словцо! Искусство выйти в дамки в том и состоит, чтобы прорваться через все поле и не дать захватить себя. Кто же была та экстравагантная дама, одна из редких, довольных жизнью женщин, которая все повторяла в клубе «Агарь»: Брак — в перспективе тот же развод, не так ли? Но вот этот брак должен быть удачным — ведь Леон, сын своей матери, может навсегда остаться верным мужем. Алина бросает несколько слов Луи, который останавливается около нее, но не знает, что сказать.

— Вы хорошо сделали, — говорит она, — что не пригласили сюда ни судей, ни адвокатов.

Но так как Луи, который больше всего боится какого-нибудь скандала, смотрит на нее с беспокойством, она добавляет:

— Кстати, знаешь, сегодня стукнуло четверть века, как раз четверть. Если бы не этот антракт, то нам пришлось бы отмечать серебряную свадьбу.

Алина только взглянула в лицо собеседника, и у нее поднялось настроение; Леон поспешно перебивает мать и спрашивает из-за спины:

— Не возражаешь, мама, мы хотим все собраться около тебя, чтобы сфотографироваться на память.

Они уже пристроились вокруг, и фотограф приготовился, показывает жестом, чтобы встали поближе к друг другу, чтобы сдвинули кресла на переднем плане, в которых торжественно восседают предки. Луи остается стоять, но несколько отстраняется. Вот оно, восстановленное семейство — все в сборе, все как было, словно ничего не произошло. Если бы этому поверить, если бы встать, если бы чудом окрепли ноги, если можно было благословить всех и провозгласить: Это совсем не вымысел, все тут чистая правда: теперь мы будем все вместе. Но фотография, отпечатанная большим форматом, чтобы вставить в рамку, и форматом открыток для альбома, останется всего лишь фотографией, предназначенной проиллюстрировать важную для этого мысль: Мы вовсе не дети распавшейся семьи. Фотографией, которую потом, пренебрегая всем остальным, будут предъявлять как доказательство того, что все происшедшее в счет не идет, все это было не так уж ужасно — ведь со временем многое улеглось. Доказательство! Сами себя успокаивают, выставляют напоказ согласие, стараются изо всех сил. Вспышка, одна, вторая, третья, четвертая, освещает тридцать, если не сорок, хорошо причесанных людей — со взглядами, полными оптимизма, но горестно поджатыми губами. Чуткому уху и шепота достаточно. Слышится:

— Сегодня последняя проверка — и конец всем этим историям.

Намек старшим. Слышится:

— Держать аптеку можно с двадцати пяти лет. И кроме того, требуются деньжата, чтоб купить ее.

— Если остальные не будут очень обременительны, я тебе помогу…

Намек остальным, что они не должны быть слишком обременительны. Слышится:

— Да ну, бабушка, у вас только свадьбы на уме, а мы…

Ответ на традиционный вопрос, уже дважды поставленный. Слышится:

— Сначала надо приобрести специальность! Для девушки — это свобода.

Пример заслуживает внимания. Домашним наседкам не по душе пенье петуха. Они долго будут относиться к этому с подозрением. А вот возьмите Леона, у него ничегошеньки нет, женился он, подтвердив в брачном контракте, что имущество супругов остается раздельным, но как знать, ведь может случиться, что аптеку запишут на его имя! Тем временем собравшиеся вокруг Алины расходятся, делятся на группки. Уже ничто не напоминает о недавнем единстве вокруг кресла — просто сосуществование. Родство — оно берет свое! — восстанавливается. Алина находится как бы в центре клевера с четырьмя листиками — Давермель, Ребюсто, Колонж, Бельвенек, — четыре листика не всегда приносят счастье, хоть и служат символом счастливой семьи. Каждый, однако, старается, как может, позаботиться о той, что сидит в кресле. Мадам Колонж замечает, что таков — увы! — закон: дети покидают нас; и глядя на юношу в военном мундире, уводящем куда-то розовое платье, она не признается, что сие множественное число для нее все еще выражается, как прежде, в единственном. Мадам Давермель, которая пока еще не успела продумать, как ей обращаться к Алине: Алина, мадам или моя дорогая, сменяет мадам Колонж и запевает ту же песню, забыв, что после ухода сына из дому у нее остался еще муж — тот, кто делил с ней первые дни супружеской жизни и разделит последние дни, тот кто обратил брак в привычку. На смену является сестра Жинетта, сопровождаемая сестрой Анеттой: Жинетта вслух размышляет, почему бы сестре Анетте, которая живет одна, их матери — бабушке Ребюсто, которая тоже теперь одна, и сестре Алине, находящейся в том же положении, не соединиться всем вместе в этой квартире, тесной для пятерых, но слишком просторной для одной Алины и вполне подходящей для троих; к тому же почему бы не соединить небольшие доходы… Но ее мудрый замысел встречен недовольными минами; квартира может время от времени привлекать кого-нибудь из потомков, а здоровая Анетта без всякого восторга относится к идее стать сестрой милосердия в подобном трио, где рядом с вдовой-матерью и покинутой мужем сестрой она окажется в роле брошенной для ровного счета — словом, еще одним вариантом одинокой женщины.

Они отошли, подошел Луи. За ним Роза, Ги, Леон, Агата окружили черное платье с красной розой, опять утрированно любезные, но такие далекие от того что они делают, думают, говорят, о чем умалчивают? Кажется, будто разыгрывают чужими, не свойственными им голосами финальный эпизод в фильме, где тех, кто был юн, заменили актерами взрослыми, совсем на них не похожими. И тем не менее главное, что мы сейчас вшестером! Нас шестеро! Какие тяжкие, но сладостные мгновения!..

— Дорогие мои, — говорит Алина, — у меня очень болит голова. Не поехать ли домой?

— А что, уже пять? — говорит Луи не моргнув.

В ответ на встревоженные улыбки следует предупредительный взгляд отца. Начинаются прощальные поцелуи. Да, уже пять — часы безжалостны. Вот из четырех листиков клевера осталось всего лишь три; сестры Ребюсто оставляют где придется свои рюмки и, дожевывая пирожные, направляются к двери. Кортеж Давермелей, наспех произносимые напоследок слова: Берегите себя, Алина. Позвоню вечерком. Завтра заеду, — и так до самого коридора, где Габриель берет Алину под руку, а Эмма властно поддерживает ее с другой стороны. Ей кивают, дружески подмигивают, машут руками и оказывают всякие прочие мелкие знаки внимания, принятые при прощании. Алина торопливо увлекает за собой своих спутников, а длинные платья и тонкие каблучки возвращаются обратно в зал.

Но пройдя несколько шагов, Алина останавливается. Внизу вращается входная дверь и пропускает маленькие бархатные штанишки ярко-синего цвета, а в них — веселый мальчуган лет четырех; потом вплывает платье из того же бархата, которое обтягивает ее мать, шею ее украшают бусы из ляпис-лазури. Встреча неминуема. Видно, принятая предосторожность где-то подвела. Мальчик дважды пробегает во вращающейся двери.

— Фели! — одергивает его Одиль. Она взяла сына за руку, проскользнула мимо Алины, сделав вид, что занята мальчиком.

— Она все еще хороша собой! — сказала Алина, отступившись от прежних утверждений, и обернулась, чтобы лучше рассмотреть вошедших.

Единственное злое словечко вырвалось у нее — это все еще. Алина увидела, как те, кто был в зале, двинулись навстречу Одили — не порывисто, но достаточно заметно. Конечно, они не станут фотографироваться с ней. Они не окажут ей подчеркнутого уважения. Но Четверка и их отец уже обступили малыша, а дедушка, бабушка и сводная сестра умильно ему улыбаются; и его мать расплылась в улыбке, склонилась над ним, вздрагивает от радости и небрежным жестом отбрасывает назад черную волну волос, падающих ей на лоб. Она была одна, потом их стало двое — вот и положено начало семьи. Трое, четверо, пятеро, видите, как растет новая семья.

— Пошли, — умоляет Габриель Алину. — Я хочу тебя проводить.

Началось все как праздник, а конец грустный. В странах Востока, когда берет верх любимая жена, старшая жена все же остается жить во дворце. Да что вы, к чему это! Здесь старшая жена должна уйти в отставку. Алина покорно дает увести себя к машине. Она медленно идет, прихрамывая, сопровождаемая своими ангелами-хранителями: миролюбивым — это Габриель и воинственным — это Эмма, хотя оба они влачат по жизни поломанные крылья. А сзади семенит Флора. Анетта и Жинетта ожидают сестру на тротуаре, предлагают ей свою помощь. Нет, это уж слишком! Чрезмерно! У дверей стоит такси, его вызвал для себя Анри Фиу. Но Алина внезапно вырывается, припадая на своих искривленных ногах, и лихорадочным рывком открыв дверцу машины, захлопывает ее за собой.