Сигурд Хёль - Заколдованный круг

• Название: Заколдованный круг
• Автор: Сигурд Хёль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1980

Эту книгу на родине известного норвежского прозаика справедливо считают вершиной его творчества.

Остродраматические события романа относятся к прошлому веку. В глухое селение приезжает незаурядный, сильный, смелый человек Ховард Ермюннсен. Его мечта — раскрепостить батраков, сделать их свободными. Но косная деревня не принимает «чужака» и стремится избавиться от него. Сложные взаимоотношения Ховарда с женой и падчерицей позволяют его врагам несправедливо обвинить Ховарда в тяжком преступлении…

---

Под конец Шённе даже стал просить и умолять:

— Помоги мне, Ханс! — умолял он. — Только на тебя я и могу положиться. Ты мой лучший друг.

Нурбю делал вид, будто ему все это не по душе.

— М-да, — говорил он. — Н-нет, — говорил он. Рассказывают, гадюка, бывает, лежит себе тихо-тихо, а заставляет трясогузку прямо к ней в пасть прыгнуть. Так же и здесь было: Нурбю юлил и увертывался, словно отползал, а Шённе словно прыгал следом.

— Так видишь ли, Шённе, это ведь только слухи, — сказал Нурбю.

Однако, слухи там или не слухи, Шённе хочет продать лес.

— М-да, но высшей цены я, видишь ли, дать тебе не могу, — сказал Нурбю. — Я на свою ответственность покупаю, барон мне этого не поручал. А ты знаешь, он свои далеры крепко держит.

Остальные двое следили за разговором. Они были слегка пьяны и о том, что произошло, вспоминали потом несколько по-разному.

Но одно они запомнили одинаково: перед самым рассветом Нурбю и Шённе подписали договор «о продаже леса, принадлежащего мне, Шённе Тустенсену Стрёму, расположенного между ручьем Леpфаллсбеккен и северной речкой Твиллинго, размером 2000, прописью две тысячи, молов, мне, Хансу Павельсену Нурбю, за сумму 200, прописью двести, далеров, первая половина которых уплачивается наличными, а вторая — в течение года, считая с сего дня».

Они аккуратно и ровно вывели свои подписи, и Нурбю вручил Шённе эту сотню далеров — и тут в горницу влетела бледная как смерть служанка.

— Анна-то! — едва выговорила она. — Вроде помирает!

Нурбю быстро поднялся со скамьи и пошел за служанкой. Он долго не возвращался, и они слышали хрипение, вздохи и стоны, доносившиеся из соседней комнаты. Что-то упало там на пол. Взошло солнце, лучи его заглянули в окна на восточной стене и осветили стол с бутылками и рюмками, лужицами пива, рассыпанным повсюду табачным пеплом и лежащую посреди всего этого скрипку. И у Флатебю, и у Нурсета слегка кружилась голова, они чувствовали себя вконец измученными. «Уродец», — подумал Нурсет, глядя на Аннерса Флатебю, на его лицо, заросшее рыжей щетиной, подсвеченной солнцем, на его красные, словно вываренные глаза. «Цыган», — подумал Флатебю, глядя на темные волосы и колючую щетину Нурсета.

Шённе витал в своем мире, глаза его ничего не видели, он невнятно бормотал что-то, уставясь в воздух и перебирая бумажные далеры, зажатые в кулак.

Нурбю вернулся в горницу — с виду такой же трезвый, как накануне, хотя всю ночь пил наравне с остальными.

— А, ничего особенного. Анна задыхаться стала, — сказал он. И повернувшись в дверях, позвал служанку — Надо обмыть покупку. Да и печка прогорела.

Когда девушка принесла дров, он крикнул:

— Кофейник поставь. Будем сегодня кофе пить. И завтрак получше приготовь. Селедки дай! И мяса вяленого! И свинины копченой поджарь! Да побыстрей — Анна пока без тебя обойдется.

После завтрака стали играть в карты. Предложил это Флатебю: сотня далеров в кармане у Шённе не давала ему покоя, у него просто руки чесались.

Будь у Шённе хоть капля ума, он сейчас же отправился бы домой. И без того нелегко было бы рассказать жене, что он натворил. Но он вроде растерял последние остатки соображения. Никуда он не пошел и стал делать, что ему говорили.

Они просидели за картами несколько часов и выиграли у Шённе первые пятьдесят далеров. Тут Нурбю сказал, что, пожалуй, надо сделать перерыв. Двое остальных поняли: ему не хочется, чтобы они совсем уж обобрали Шённе. И так неплохо. У Аннерса Флатебю, который всегда здорово играл в карты, лежало теперь в кармане сорок далеров. Он потихоньку стал считать на пальцах: сотня далеров уже не казалась ему таким огромным долгом. Ему вдруг ужасно захотелось выложить Хансу Нурбю начистоту все, что он о нем думает.

Шённе совсем обмяк — волосы падали ему на глаза, усталое лицо было в грязных полосах, а глаза под опухшими веками казались узкими щелочками. Наверное, он начал понимать, что с ним приключилось сегодня ночью. Две тысячи молов лесу — и две сотни далеров, или даже нет, полторы сотни.

Ханс Нурбю отлучился во двор, как он сказал, на минутку. Троица тем временем задремала — Флатебю на стуле, Нурсет на другом конце стола, а Шённе вытянулся на кровати в углу.

Нурбю вышел проверить, все ли его люди работают и не ленятся ли они сегодня. Все было в порядке: люди знали Нурбю, и он остался доволен тем, что увидел.

И у него глаза слегка покраснели. Немытое лицо заросло светлой жесткой щетиной. Вид, конечно, не праздничный, ничего не скажешь. Но он был бодр, свеж и весел. Чтобы водка его взяла, пить ему надо было дней пять-шесть подряд, не меньше.

Вернувшись, он рассказал, что видел, как жених, этот телемаркец Ховард, проехал верхом со своим братом, Ермюнном — так, кажется, его зовут. Видно, хотел показать дорогу в главный приход, к большаку.

Аннерс Флатебю проснулся на своем стуле. Ему приснилось, будто он выложил Нурбю все начистоту, и он перепугался: уж не говорил ли он во сне? Не похоже, однако, — вид у Нурбю мирный. К тому же он только что вошел.

Но Ховард, этот барин новый — Флатебю вдруг обозлился на непрошеного чужака.

— Говорят, он в земле толк знает, этот Ховард, — сказал он. — Школу, мол, кончил, учился. Пастор говорил на свадьбе, что Ховард насчет земледелия тут у нас вроде как миссионером будет. — Он презрительно фыркнул. — Мол, он пахать мастак. Железным плугом, что прямо до глины берет. Но он, видать, всего ловчее у баб между ляжек пашет. Иначе бы он Рённев черта с два заполучил!

— Такие вот пришлые… — начал было Нурсет, но осекся.

Вдруг Нурбю решил, что не к лицу ему чернить человека, у которого он только что побывал в гостях, — во всяком случае в разговоре с Аннерсом Флатебю.

— В земле он толк знает, это точно, — сказал Нурбю. — Я об этом и с пастором говорил, и с этим лошадником, Брюфлатеном, который тоже был на свадьбе. Учился он у старшего учителя Свердрюпа в Конгсберге, и это, наверное, дело стоящее. Заводчик говорит, что никто у нас в Норвегии лучше этого Свердрюпа в земледелии не разбирается, так что тут всем нам есть чему поучиться.

Аннерс Флатебю съежился на своем стуле и стал похож на лисенка. Мать честная… опять он не то ляпнул. Нурбю, когда на него находит, кого угодно с грязью смешает, а когда ему другая вожжа под хвост попадет, делается вдруг благочестивым, словно пастор, — а это значит, что собеседник ему не нравится!

Ух! Взять бы да так трахнуть этого борова, чтобы его толстая башка ему в печенки ушла!

Но он знал, что этому не бывать. Далек, далек путь от тех сорока далеров, что лежат у него в кармане, до сотни — да еще с процентами, — что он задолжал Хансу Нурбю.

Он униженно ответил, что Нурбю, конечно, как всегда, прав.

На душе у него стало так мерзко, что не оставалось ничего, как тотчас же снова заснуть на своем стуле.

На кровати в углу храпел Шённе.

За столом спал Нурсет — спал тихо, положив лицо на столешницу.

Ханс Нурбю оглядел троих своих гостей. Да, вид у них неважный — немытые, нечесаные, заросшие многодневной щетиной.

Ну, сам-то он тоже немытый, и щетина у него больно колется.

Пожалуй, и он может прилечь на часок.

Он подошел к кровати и лег рядом с Шённе.

Косые лучи солнца вырезали из спертого воздуха светлые ломти.

Видение в лесу

Медленно, шаг за шагом ехал Ховард Ермюннсен по лесу на север, назад, в чужое селение, где ему предстояло прожить остаток жизни.

В ущелье он распрощался с Ермюнном, своим братом. Тоже на всю жизнь.

Буланый конек, которого Ермюнн привел из Телемарка, медленно пробирался по плохой дороге.

Сидя в седле, Ховард так глубоко задумался, что едва видел, куда ступает конь.

Он думал о брате Ермюнне, с которым распрощался час назад. Странное чувство — распрощаться со своим единственным братом и знать, что больше не увидишь его в этой жизни.

Он думал об отце и матери, которые ждали дома и которых ему тоже никогда больше не увидеть. Он думал о Туне, которая бросилась из-за него в водопад.

Да, думал он, позади него пепел, и нет пути назад — как у того человека из Моргедала, который стоял на краю обрыва и смотрел на свой горящий двор, где в огне гибли жена и дети, скот и все добро. Ему остается лишь повернуться спиной, как это сделал человек из Моргедала, и найти себе новое место, новое селение. И, как тот, сказать — если достанет сил, — что старого места, старого селения, нет и никогда не было.

Новое место, новое селение он нашел. Нашел жену, двор.

Он думал о том, как все получилось, перебирал звено за звеном цепь событий, пытаясь найти ответ: он ли хотел этого или другие или все просто получилось само собой. Он и раньше думал об этом, много раз, слишком много, но все впустую, словно лбом пытался прошибить скалу. И сейчас он тоже не смог ничего решить. Конечно, тогда-то и тогда-то он мог бы поступить иначе, будь он не Ховардом, а кем-то другим. Так же и остальные, прежде всего Рённев и Туне.