Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

• Название: Голем в Голливуде
• Автор: Джонатан Келлерман
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-86471-695-3

Джейкоб Лев – бывший ученик иешивы, бывший студент Гарварда, бывший детектив, а ныне сотрудник транспортного отдела лос-анджелесской полиции, а также алкоголик, страдающий депрессией. Джейкобу невыносимо расследовать убийства, поэтому он больше не работает в убойном отделе, а корпит над анализом дорожных пробок. Жизнь его отчаянно скучна. Но в один странный день на него лавиной обрушиваются подозрительные события. Поутру в его квартире обнаруживается умопомрачительно красивая женщина – непонятно, откуда она взялась, и непонятно, куда вскоре делась. К Джейкобу настойчиво обращаются из таинственного Особого отдела, о котором он никогда не слыхал. Джейкобу поручают расследовать страшное и странное убийство. На месте преступления обнаружено немногое – оторванная голова и выжженные на столе слова на иврите. Джейкобу предстоит вернуться не только к своему полицейскому опыту, но и к своей давным-давно отринутой религии. Расследование приведет его в Прагу, где когда-то жил еще один герой этой загадочной истории – голем, в XVI веке сотворенный мудрецом Махаралем, пражским раввином.

Джонатан Келлерман, психолог и автор детективных бестселлеров об Алексе Делавэре, и его сын Джесси Келлерман, автор бестселлеров «Гений», «Философ», «Зной» и «Беда», вместе написали напряженный и решительно непредсказуемый детектив о мести и искуплении. «Голем в Голливуде» – гремучая смесь: древние легенды, переселение душ, отмщение, жестокость и милосердие, полицейские будни (без надежды на праздники), одержимая погоня за неудобной истиной, упрямые попытки смеяться, даже когда впору заплакать, подлинное горе и редкая, но острая радость. И вечная любовь тоже будет – потому что без нее не бывает вечности.

---

Вторую спальню превратили в анатомическую минилабораторию. Толстая полиэтиленовая пленка поверх ковра. На складном столике медицинский лоток, на письменном столе микроскоп. Аккуратный ряд коробок с ярлычками: «скальпели», «пинцеты», «молотки». Контейнер для зараженных материалов, воздухоочиститель, упаковка с двумя тысячами нитриловых перчаток.

Джейкоб глянул на хозяйку.

– Выпросила, позаимствовала, украла, – пожала плечами Дивия. – Ничего особенного, в основном излишки. Собирала со студенческих времен. Протащить через таможню – тот еще подвиг, уж поверьте.

– Приятно встретить коллегу-трудоголика.

– Помогает скоротать время.

«И отчасти объясняет, почему ты одна», – подумал Джейкоб. Она все больше ему нравилась.

В нише на сетчатой полке стояли пять виниловых сумок. С розовой и зеленой, уже знакомыми по месту преступления, соседствовали оранжевая, черная и красная.

– Прямо «Секс в большом городе», – сказал Джейкоб.

– «Рвота». – Дивия показала на зеленую сумку. – «Отпечатки пальцев». (Черная.) «Кровь». (Красная.) «Фрагменты». (Розовая.)

– Для чего оранжевая?

– С ней я хожу на танцы. Мой любимый цвет. Кстати, откуда вы знаете про «Секс в большом городе»?

– От бывшей жены.

– А-а.

«Может, не стоило про жену?» – подумал Джейкоб, потому что Дивия тотчас вернулась к делу:

– Не хотелось, чтобы шеф заглядывал мне через плечо, поэтому я взяла материалы домой…

– Какие материалы?

– Голову. И рвоту. Они в холодильнике.

– Напомните, чтоб у вас я и мороженое не ел.

– Позвольте, я продолжу. От рвоты мало толку. В ней полно кислоты, чуть не разъела мне перчатку. Признаться, я так и не выяснила, чем запечатана шея. На коже нет волдырей и ожогов, сопутствующих высокотемпературной обработке. Возможно, тканевой клей – в больницах его используют для заживления ран.

– То есть человек в этом разбирается и имеет доступ к медицинским препаратам.

– Вероятно. Хотя трансглутаминазу[13] можно заказать по интернету. Ее используют повара. Называют мясным клеем.

– Свихнувшийся врач либо чокнутый шеф-повар.

– Либо ни тот ни другой. Однако это не самое интересное. С образцом головной ткани я прокралась в экспертную лабораторию, выделила ДНК и пробила по базе данных. Особых надежд не питала, но делать так делать. Вам повезло, детектив. Надеюсь, вы слышали об Упыре?

Еще бы он не слышал.

– Что ж, вы его заполучили. Вернее, его голову. Точнее, я заполучила. В свой холодильник.

Дивия присела в книксене перед опешившим Джейкобом:

– Вуаля.

Земля Нод

В утро ее ухода отец вновь пытается отговорить Ашам:

– Тебе их не найти.

– Конечно – если сидеть сиднем.

Ева бормочет себе под нос.

– Наше место здесь. – Адам обводит рукой долину. – Нельзя уходить. Познание скрытого от тебя есть зло. Хуже нет греха.

– Думаешь? – спрашивает Ашам. – Могу назвать еще парочку грехов.

– Отец прав, – говорит Яффа. – Останься.

Ашам смотрит на убитую горем сестру. Золотистые волосы теперь как пакля, лицо в сизых прожилках. Она не желает снять вдовий наряд, не хочет работать, лишь день-деньской сидит на грязном полу и вяло ковыряет ладони.

Когда Каин и Нава бежали, бремя забот обрушилось на Ашам: натаскать воды, собрать хворост, раздобыть и сготовить пищу. Стиснув зубы, она работает, а Яффа знай себе голосит.

Где мой возлюбленный?

Кто отмстит за него?

Хочется ее встряхнуть.

Возлюбленный твой сгинул.

Отмщение на тебе.

Только надо прекратить вой.

Встать и действовать.

– Ты же не знаешь, каково на чужбине, – говорит Ашам сестре.

– В том-то и дело, – встревает Адам. – А если найдешь их? Скольких еще мне терять?

– Этого требует справедливость.

– Справедливость воздает Господь, не ты.

– Скажи это своему мертвому сыну.

Адам отвешивает ей пощечину.

В тишине Евино бормотанье – как вопль.

– Не уходи, – говорит Яффа. – Я не желаю ему зла.

– Что ж ты за упрямица? – вздыхает Адам. – Если уж прощает она, чего ты-то упорствуешь?

Вспомнив крик бесплотной души, Ашам отвечает:

– Ее там не было.

Поклажа ее мала. Запасные сандалии; шерстяная накидка и еще одна из кудели; фляжка; смертоубийственный камень.

Всё смастерил рукастый Каин.

Он сам снарядил ее в погоню.

Беглецам не обойтись без питьевой воды, и оттого, покинув родной уголок под сенью горы Раздумья, Ашам идет вверх по реке. На следующее утро добирается до крутой излучины – последнего рубежа их края. Дальше, сказал отец, запретная земля, о которой нельзя даже помыслить.

Ашам вспоминает далекий день, когда вместе с Каином смотрела на противоположный берег.

Как можно запретить думать?

Каин воспользуется суеверием.

На его месте она бы так и сделала.

Ашам переходит реку вброд.

Долина петляет, сужается и расстилается вновь. Обломанные лозы в потеках засохшего сока указывают дорогу, черные пятна кострищ – вехи пути беглецов. За спиной гора Раздумья испускает струйки дыма, съеживается, исчезает за горизонтом. Растительность впадает в буйство. Добрый лик земли становится равнодушным, а потом враждебно хмурится. Даже чрезмерно яркие полевые цветы выглядят зловеще. Странные звери смотрят в упор, безбоязненно. От далеких криков перехватывает дыхание. Дочиста обглоданные скелеты заставляют прибавить шагу.

В детстве Ашам пугали родительские рассказы о страшной судьбе всякого, кто забредет слишком далеко. Там невообразимая стужа и огненные реки – живьем опалишься, а кости твои обглодают дикие звери. В хватке кошмара она жалась к дрожавшей Яффе, и обе от страха плакали.

Утешал их Каин с его сердитой логикой.

Откуда им знать, если они там никогда не были?

Господь поведал.

Вы его слышали?

Нет, но…

Вас просто запугивают.

И я боюсь.

Чего? Зверей, огня или стужи?

Всего вместе.

Ладно. Давай по очереди. Во-первых, огонь и стужа опасны не только тебе, но зверям. Огонь и стужа ненавидят друг друга. Значит, в худшем случае тебе достанется что-нибудь одно, а не все разом. Говоришь, косточки обглодают? Да и плевать. Ты уже замерзла. Или сгорела. То есть ты мертвая и ничего не чувствуешь.

На этом аргументе Яффа зажимала руками уши и умоляла перестать. Ашам неудержимо хихикала.

Допустим, предки не врут, продолжал Каин. Хотя они врут. Но – допустим. Ты в безопасности, пока ты дома. Так они говорят? Ага. Ну вот. Не о чем беспокоиться. Всё, спите и хорош лягаться.

Он так долго был для нее кладезем ума, и оттого еще труднее понять его злодеяние. Часу не проходит, чтобы не вспомнилось его опухшее бездумное лицо.

Теперь он – кладезь кошмаров.

Гнев – плод, от которого куснешь, а он только больше. Гнев утоляет ее голод. Он – неумолчный барабанщик. Его ритм помогает идти, когда нет уже сил. Долгое восхождение к жертвеннику; всякий шаг священен. Она принесет брата в жертву небесам, спасет его, искупит его вину Акт милосердия и справедливости равно.

На двадцать шестой день она выходит из леса и видит невообразимую гору – вершина теряется в облаках.

Ашам плачет.

Потому что ужасно устала, а еще предстоит подъем.

Потому что даже не знала, что существует такая красота.

Река, потихоньку набиравшая силу, стала вдвое шире. С ревом вода бежит по горному склону, точит камни и, срываясь с уступов, взлетает пеленой брызг. В начале восхождения Ашам насквозь мокрая, зубы ее клацают. Сырость и скудеющая растительность заставляют помучиться с костром.

Судя по следам, Каин и Нава тоже с этим столкнулись.

На тридцатый день Ашам опускается на колени перед обугленными останками деревянного мула и всхлипывает, глядя на чудесное изобретение, ставшее головешками.

Каин мудро растянул запас на четыре дня – ей не досталось и щепочки.

Завернувшись в накидку, Ашам продолжает путь. От буйной растительности долины – ни следа. Ни деревца, ни клочка мягкой земли, лишь камни, на которых то и дело оступаешься, и валуны, из-за которых внезапно выскакивает злобный ветер, грозящий сдуть в пропасть.

Невообразимо холодно.

Наверное, все-таки родители говорили правду.

На жесткой земле никаких следов, взор все чаще упирается в непроглядную ширь серого камня. Ашам ставит себя на место Каина: куда бы он пошел?

И тогда вдруг пред нею сияет тропа.

И тропа неизменно приводит к черному пятну кострища под кургузым обломанным кустом – самому логичному привалу в сем нелогичном краю.

Ашам видит путь, потому что Каин-то не соврал.

Они с ним и впрямь очень похожи.

На тридцать третий день земля становится ослепительно белой.

Ашам ладошкой зачерпывает белизну и изумленно ахает: белизна тает.