Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий»

• Название: Звездные часы и драма «Известий»
• Автор: Василий Захарько
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9691-1338-1

Эта книга приоткрывает завесу над богатой событиями, сложной внутренней жизнью редакции самой, пожалуй, знаменитой российской газеты. Автору есть что рассказать — он проработал в «Известиях» двадцать семь лет, прошел путь от репортера до главного редактора. Из всех сюжетов Василий Захарько выбрал для книги наиболее конфликтный, но и самый злободневный — как редакция в советское время стремилась к свободе слова, как она в августе 1991-го добилась независимости от государства, как уже в демократической России воспользовалась этим статусом и как навсегда его потеряла. Это были годы и всенародной славы газеты, и глубокой ее драмы, если не сказать больше — трагедии.

---

Все видят, что Игорь много работает. Уважение к нему всеобщее, но не каждому нравятся появившиеся в нем категоричность, убежденность, что он лучше других знает, где лежит истина. От него в разговоре с кем бы то ни было можно часто слышать учительское, а то и командирское: «ошибаешься», «ты неправ», «не обольщайся», «не надо заблуждаться». Обидчивые люди не выдерживали, срывались, говорили в ответ что-то неприятное. Так было и на летучке, когда сотрудник военного отдела, старый фронтовик Григорий Аксельрод в перепалке с Игорем бросил ему (так в стенограмме):

— Я говорю от своего имени, это — мое личное мнение. Но у тебя, конечно, по этому поводу есть особое мнение и оно, как водится, единственно верное.

Наши отношения с Игорем так сложились, вернее — так закрепились в секретариате, что лучше и не надо. У нас полное взаимопонимание по всему, что касается работы, сюда, понятно, входят и взгляды на политическую позицию «Известий». Когда случаются разногласия, они нормально обсуждаются. Если я слышу в свой адрес «ты неправ», «заблуждаешься», то и в тех случаях, когда я абсолютно прав, а ошибается, заблуждается он, и я об этом ему откровенно говорю, разговор протекает спокойно. Ни разу ни один из нас не повысил голоса, не бросил на другого косого взгляда. А общались мы, занимая соседние кабинеты, по многу раз на день. Вспоминаю о своем секретариатском периоде с Игорем, как о комфортном и очень интересном. Но длился он недолго — всего год.

Поздней осенью 1988 года в руководящем звене «Известий» произошли серьезные перемены. Ушел Ефимов, как тогда считалось, на большое повышение — заместителем заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС. Известинцы не сомневались, что первым замом главного станет Голембиовский, этого хотел и Лаптев. Но с его мнением и настроением коллектива высшее руководство страны не посчиталось. На место Ефимова оттуда, из ЦК, прислали заместителя заведующего подотделом массовой информации Владимира Севрука, одного из самых нелюбимых интеллигенцией, хамоватого партаппаратчика-демагога. В связи с выходом на пенсию уволился многолетний зам главного Борис Илешин. И уже на его должность был назначен Голембиовский. При этом произошло перераспределение обязанностей. Игорь стал куратором международных отделов, Севрук — других отделов, служб.

Когда решался вопрос с Игорем, Лаптев посчитал нужным поговорить со мной. Собственно, говорил он, я слушал. Было высказано его, главного редактора, доверие ко мне и желание видеть меня в качестве ответственного секретаря, члена редколлегии. Но это придется сделать через какое-то время, сказал он, сначала надо пропустить через эту должность Анатолия Друзенко — с нее легче будет перевести его на место еще одного зама главного, который тоже должен уходить на пенсию. Так Иван Дмитриевич комплектовал свою команду, боясь, что в освобождавшиеся кресла ЦК будет пересаживать людей, которые, как в случае с Севруком, являются ярыми антиперестройщиками.

С Друзенко мы были знакомы уже двадцать лет, с первых футбольных матчей между «Известиями» и сборной командой журналистов Ленинграда. За это время три пуда соли, может, и не съели, но чаю, кофе, пива и чего-то покрепче было выпито в общих компаниях, а иногда и вдвоем, немало. Так что мы знали друг друга хорошо, сработались в секретариате сразу и легко. Друзенко был уникальным и универсальным журналистом. Когда-то Анатолий Аграновский сказал, что хорошо пишет тот, кто хорошо думает. Друзенко думал глубоко и оригинально, так и писал. Автор всегда интересных проблемных очерков и аналитических статей, он был и классным репортером в освещении крупных событий, а когда требовалось, в последние мгновения перед подписанием номера мог моментально выдать короткую, в несколько строк, неизменно точную и сочную подпись к фотоснимку. Он умел и любил делать в газете все, что ей нужно. В секретариате нужно было уметь организовывать работу, и это у него тоже здорово получалось.

Севрук не пришелся и не мог прийтись ко двору. В практической журналистике он был никто — из своих 56 лет только три года проработал редактором молодежной газеты «Магаданский комсомолец», да и то еще тридцать лет назад: с 1957-го по 1960 год. Все остальное время — пропагандист и агитатор. Сначала в комсомоле, потом по партийной линии. Лектор, инструктор ЦК, завсектором отдела пропаганды, зам заведующего отделом. Раньше в «Известиях» он был только однажды, еще при Алексееве. Выступил с речью на общем собрании, из которой всем запомнилось его предложение: первой премией за лучшую корреспондентскую работу может быть полное собрание сочинений Карла Маркса. Даже Алексеев при этих словах смущенно потупил взор. В обязанности Севрука на Старой площади входило еще и быть фильтром для журналистов, которых редакции направляли своими собкорами за границу. От него немало зависело, даст ЦК согласие или нет. Являться на собеседования надо было обязательно с женами, без них в такие командировки не выпускали. Встречи с Севруком вызывали неприятное ощущение от его бестактных, каверзных вопросов на предмет идеологической и моральной устойчивости. Он любил инструктировать, как надо вести себя за рубежом независимо от того, куда человек готовится: в логово империализма — в Америку, Западную Европу или к «друзьям» — в соцстрану. Мне сказал, чтобы я не вздумал везти из Болгарии свыше двух пар джинсов… На проводившийся при мне в Софии международный конгресс журналистской организации он прилетел в составе советской делегации, в которой был и Лаптев. Как-то Севрук напросился к нам с Иваном Дмитриевичем в автомобильную прогулку на красивую гору Витоша. Когда садились в мою «Волгу», Лаптев шепнул:

— Будь осторожен, в его присутствии не откровенничай!..

Придя в «Известия», Севрук целыми днями просиживал в кабинете, звонил по телефонам, в том числе двум кремлевским, читал полосы, но в содержание, как и во все остальное, фактически не вмешивался, понимая, наверное, что будет смешон.

Начало 1989 года отмечено в «Известиях» революционным новшеством в истории советской прессы: мы первыми из всех газет приступаем к публикации рекламы. Это отдельная история с участием М. С. Горбачева, ее я коснусь позже, рассказывая о времени, когда вопросы рекламы приобретут особую значимость для «Известий».

В мае-июне 89-го происходит невиданное событие, вызвавшее колоссальный интерес в стране — Съезд народных депутатов СССР. Подготовка к нему, помимо всего прочего, продемонстрировала значительно возросший авторитет газеты — народными депутатами избраны сразу четверо известинцев. Это главный редактор и трое собственных корреспондентов: Анатолий Ежелев (Ленинград), Олег Бородин (Якутск), Геннадий Шипитько (г. Фрунзе, нынешний Душанбе).

В отчетах со съезда вся пресса пишет, что он высоко поднял планку гласности. Не обходят этот штамп и «Известия», против чего на ближайшей летучке возражает Станислав Кондрашов. Почти четыре десятилетия обозревая в «Известиях» международную политику, не изменяя ей и позже, в последние годы он со свойственной ему проницательностью больше вглядывается в жизнь родного отечества и судит о происходящем здесь не скоропалительными штампами.

— Образ насчет планки гласности не совсем верен, — говорит Кондрашов. — Планку поднимает великий спортсмен Бубка, и он должен каждый раз подтверждать или повышать свой рекорд. Это дело одноразовое. А речь сейчас должна идти о том, что после съезда мы поднялись на какое-то новое плато гласности, новое высокогорье, для нас непривычное. Желательно было бы с него не спускаться и научиться дышать этим новым, несколько разреженным и еще непривычным воздухом. Сейчас самая главная наша задача видится в сохранении, в освоении и расширении достигнутого депутатами съезда очень высокого, для нас небывалого уровня гласности.

В начале июля созывается совещание собственных корреспондентов, работающих внутри СССР. Выступая на нем, Лаптев указывает на то, что съезд народных депутатов создал новую информационную обстановку в стране, возникло новое состояние общественного сознания. Отсюда — необходимость нашего глубокого понимания совершенно новых проблем и правдивого их отражения на страницах газеты.

Люди с мест, из гущи жизни, собкоры хорошо знают эти проблемы и говорят о них с полной откровенностью. Экономика везде и повсюду в полномасштабном кризисе. Дефицит абсолютно на все стал хроническим, полки в магазинах пустые, очереди — гигантские. Перестроечная эйфория сменилась разочарованием, антикоммунистическими настроениями. Народ уже не хочет слышать об улучшении, совершенствовании социализма, все больше требований рынка, демократии. А самая большая мина под перестройкой — национальные отношения. Тревожна ситуация по всей Прибалтике, в Азербайджане, Армении и Грузии, на Украине, в Молдавии. Когда об этом заходит речь, слово снова берет главный редактор: