Мартина Боргер - Кошачьи язычки

• Название: Кошачьи язычки
• Автор: Мартина Боргер
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-389-00482-5

Три закадычные подружки — Додо, Нора и Клер — знакомы еще со школы, с детства, проведенного в захолустном Пиннеберге. Во взрослой жизни они живут в разных городах, работают в разных сферах, общаются с разными людьми и интересуются совершенно разными вещами. И все же каждый год они встречаются, чтобы вместе отправиться в небольшое путешествие — по родной Германии или за границу. Эти вылазки — своего рода лакомство, подобное знаменитым шоколадным наборам под названием «Кошачьи язычки», которые они дружно обожали, когда были маленькими.

Очередная поездка начинается, как всегда, в радостной суматохе. Ни одна из подруг еще не знает, что привычное развлечение, окрашенное в умильные ностальгические тона, обернется настоящей драмой, когда по стечению обстоятельств печальные и даже преступные тайны выйдут на свет.

---

Неужели другие люди чувствуют совсем не то, что я? По-другому, не так, как я? Что чувствовал Ахим, когда первый раз танцевал со мной на выпускном балу? Я всегда думала, что мы чувствовали одно и то же. Иначе мы бы не влюбились друг в друга, не поженились бы и не создали бы семью, чтобы быть вместе и в горе и в радости.

Я танцевала с Лотаром. Румбу. Он был лучшим танцором в школе, как только он слышал музыку, он совершенно менялся, вся его неловкость сразу куда-то исчезала. Я старалась не смотреть ему в лицо или на шею, густо усеянную прыщами. А он терзал меня вопросами, что ему делать дальше. Продолжать учиться музыке или выбрать другой путь, который быстрее приведет к независимости от родителей. Мое мнение очень важно для него, говорил он. Я ушла от ответа. Сказала, что такие решения каждый должен принимать сам.

Тут в зал вошла Додо в своем огненном мини-платье, все остальные девочки пришли в длинных, но ей и здесь надо было отличиться, как же иначе. На ногах у нее были красные босоножки на шпильке. И ее сопровождал высокий темноволосый молодой человек с галстуком-бабочкой, которого я никогда раньше не видела. Он двигался как Мел Феррер.

Они сразу пошли к бару, и я наблюдала, как Додо знакомила своего приятеля с Клер. Я бы с удовольствием подошла к ним, но Папашка с Мамулей сидели за столом у самой танцплощадки, и им не понравилось бы, если бы я бросила Лотара посреди танца. Ничего, сказала я себе, все равно я с ним познакомлюсь, впереди еще весь вечер и долгая бальная ночь. Я продолжала танцевать с Лотаром и терпела его расспросы. Носит бабочку, думала я, наверное, архитектор. Может, мне тоже пойти на архитектурный, а не на германскую филологию?

После румбы я сказала Лотару, что мне надо припудрить нос. Я научилась этому трюку из американских фильмов. Я сделала круг и прошла мимо бара, совсем близко от Додо и Клер, но они меня не видели, болтали с нашим преподавателем рисования, его звали Фрезе, и поговаривали, что у него шуры-муры с молоденькой преподавательницей физкультуры. Приятель Додо стоял и откровенно скучал, одна его рука покоилась в кармане брюк, в другой он держал бокал. Мне почему-то полегчало, когда я заметила, что он не курит, потому что все вокруг дымили — и Фрезе, и Додо, и Клер. Но он никогда не курил и до сих пор не курит. Меня раздражает, говорит он, что люди разрушают собственное здоровье, да еще и платят за это немалые деньги. Он стоял и смотрел, как я подхожу к нему, а потом взглянул мне в глаза. И пока я медлила, потому что не знала, могу ли я заговорить с ним первой, он так легко поднял бровь, едва заметно. Но для меня это стало знаком: «Так это ты? Привет. Как хорошо, что ты все-таки подошла, почему я должен ждать тебя?» Я улыбнулась в ответ и принялась пудрить свой нос, достав черепаховую пудреницу, которую Мамуля подарила мне накануне бала. Она и сейчас цела.

Когда, спустя час, он, наконец, отделался от Додо и пригласил меня, я уже не сомневалась, что он просто ждал медленного вальса, потому что угадал, что это мой любимый танец, и, что бы там ни говорила Додо, это точно был вальс. Он держал меня легко и уверенно и вел между другими парами так, что мы ни разу никого не задели. Но его колени и бедра касались моих.

О чем мы говорили во время танца? Обменялись ли мы вообще хотя бы парой слов в эти наши первые минуты? Не помню. Но когда он отводил меня обратно к столу, то спросил, занимаюсь ли я спортом, и я ответила, что только плаванием и теннисом. Это заметно, сказал он и снова поднял бровь — совсем чуть-чуть, с таким заговорщицким видом, как будто между нами успела установиться какая-то тайна.

Потом Папашка учинил ему настоящий допрос об учебе и его политических взглядах. Людей, которые симпатизировали фракции «Красной армии»[39] и участвовали в демонстрации в Брокдорфе, он быстро отваживал, лишь для Додо сделал исключение — ради меня. Ахим оставался у нашего столика еще по крайней мере полчаса, Папашка заказал очередную бутылку шампанского, потом я вместе с другими поднялась на сцену, потому что участвовала в скетче. Когда я вернулась, он снова крутился возле Додо.

Весь вечер я ни на секунду не теряла его из виду. Он не поднимал бровь больше ни для кого. Даже для Додо, которая уволокла его в два часа. Он даже не попрощался со мной, потому что Лотар как раз пригласил меня на фокстрот.

И что я теперь должна думать? Что все его тайные знаки были ложью, а в действительности ничего не было? Но тогда все рушится, как карточный домик, начиная с выпускного бала в 77-м и заканчивая прощальным поцелуем позавчера на Центральном вокзале в Гамбурге. Что касается бала, конечно, я видела их вместе, Ахима и Додо, рука об руку, но и мы с Лотаром держались за руки, и это ничего не значило. И то, что Додо целовала этого молодого человека и обнималась с ним, я тоже конечно же видела, но в этом не было ничего нового, она демонстрировала нам такое постоянно, никогда не упускала возможности похвастаться перед нами своими победами. И в остальном они вели себя так же, как и остальные, впервые почувствовав себя взрослыми. Аттестат в кармане — и ты свободен.

В субботу после отъезда Додо и Клер он позвонил мне, нашел удобный предлог, сказал, что не может найти записку с адресом в Италии, куда он должен через два дня отправиться вслед за ними. Эта новость меня ошарашила — я понятия не имела об их планах, — но пообещала, что спрошу у матери Додо. Эта идея, объяснил он, уже приходила ему в голову, но фрау Шульц уехала на выходные. Он только что узнал это от ее соседки, которая выгуливала собаку возле дома, а теперь звонит из телефонной будки. Какой будки, спросила я. Перед ратушей, сказал он. Как раз рядом со мной, воскликнула я. Если хочешь, могу показать тебе фотографии выпускного бала, ты там тоже есть. Со мной. В медленном вальсе.

Мамуля пригласила его на ужин, а Папашка открыл бутылку вина хорошего года и завел с ним беседу о каких-то сложных торговых операциях. Ему импонировала манера Ахима терпеливо слушать собеседника, а потом задавать дельные вопросы. Когда он прощался, Папашка с Мамулей в один голос заявили, что будут рады снова его видеть. Они были так милы и тактичны, что дали мне возможность проститься с ним наедине, и тогда он спросил меня, не могу ли я при случае взять и его с собой на теннисную площадку. В день, на который мы договорились, лил дождь, но он все равно явился, и мы отправились гулять по лесу, по крайней мере три раза прошли от церкви до спортплощадки и обратно.

О поездке в Италию теперь не было и речи. Я решила поступать на юридический, как он. Я доверила ему свою жизнь.

Клер

Еще пара сотен шагов. Еще пару раз легкие наполнятся чистым, холодным, пронизывающим ночным воздухом. Жаль, что нет снега. От отеля отъехало такси. Прощай, Нора. Может, когда-нибудь увидимся. И Додо. Когда поумнеем, изменимся, очистимся от слабостей и ошибок и излечимся от ран. Три ангела. Милый образ.

Додо

Она вошла — убийца, скрывшаяся с места преступления. На лице — дьявольская ухмылка. Конечно, она не знает, что мне уже все известно, что Нора все мне рассказала. Нора, мой маленький зеленый чертик. Отдыхает под пластиковой пальмой, выдохлась после таких откровений.

— Ты что же — встретила ее я, — так все время и шла пешком? Не опасно ли по такой темноте? Женщине? Совсем одной?

— Я очень устала, — сказала она. — Спокойной ночи, Додо. — И собралась пройти мимо меня к лифту.

— Э, нет, — схватила я ее за рукав. — Ты, трусливая мерзавка, почему ты мне ничего не сказала? Почему ты не остановила машину, почему не посмотрела?! Не позвала врача?! Ты ничего для нее не сделала! — Я размахнулась и врезала в ее побелевшее от ужаса лицо.

Нора

Очевидно, я здесь единственная, кто еще хоть что-то соображает. Терпеливая, как ангел, я увела их к себе в номер, куда явился и растерянный портье с тройным эспрессо для Додо. Дожидаться чаевых он не рискнул, наше поведение явно изменило его представление о немецких женщинах не в лучшую сторону. Клер с разбитым носом улеглась на мою кровать, она так замерзла, что не стала снимать пальто. Я подложила под затылок влажное полотенце, и кровь быстро пропитала белую махровую ткань.

— Не дави так, — прошептала она.

Это ее первые слова после того, что с ней сделала Додо, но мне кажется, ей все-таки полегчало, потому что наконец покончено со всеми этими тайнами. Мы раскрыли друг перед другом все карты. Все, кроме одной. Моей персональной карты, карты Биттерлинга. Но об этом я распространяться не собираюсь. Я скорее язык проглочу, чем проболтаюсь.

Додо со своей чашкой стояла у окна и смотрела вниз, в темноту. Я понимала, что сейчас творится в ее душе. Ее лицо, больше похожее на маску, отражалось в оконном стекле, и там же, только ниже, на уровне ее бедер, дрожало отражение моих фиалок в стакане для зубных щеток из поддельного черного туфа. Я вспомнила про черный шелковый цветок, который прикалываю к траурному костюму на похоронах. Он уже был у меня, когда хоронили мать Додо? Не помню.