Дэниел Гилберт - Спотыкаясь о счастье

• Название: Спотыкаясь о счастье
• Автор: Дэниел Гилберт
• Жанр: Психология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9614-3685-3

Люди тратят много сил, энергии и ресурсов, чтобы сделать себя счастливыми в будущем: на десятилетия вступают в ипотеку, мечтая о собственном жилье, берут кредиты под грабительские проценты ради комфорта в отремонтированном доме, делают карьеру, надрываясь на работе, чтобы когда-нибудь заработать на все блага жизни. Но в погоне за будущим мы забываем о том, что можно и нужно быть счастливыми в настоящем. В своей замечательной и остроумной книге, ставшей для десятков тысяч людей во всем мире настоящим руководством к действию, известный гарвардский психолог Дэниел Гилберт рассказывает о том, почему наши прогнозы о собственном счастье в будущем не совпадают с реальностью. Опираясь на теории и факты из психологии, когнитивной неврологии, философии и поведенческой экономики автор доказывает нам, что счастье нужно создавать в настоящем!

---

Удобное онемение

Писатель Грэм Грин сказал, что ненависть управляется как будто теми же самыми железами, что и любовь[19]. И действительно, исследования показывают, что физиологическое возбуждение может быть интерпретировано множеством способов, и основывается наша интерпретация на том, что именно мы считаем его причиной. Можно страх принять за вожделение, опасение – за вину{75}, стыд – за беспокойство{76}. Но то, что мы не всегда знаем, как назвать свое эмоциональное переживание, еще не означает, что мы не знаем, на что оно похоже, не так ли? Пусть мы не понимаем, что это такое и откуда взялось, мы всегда знаем, на что оно похоже, ведь так? Возможно ли считать, что мы что-то чувствуем, когда на самом деле мы не чувствуем ничего? Философ Дэниел Деннет ставил этот вопрос таким образом:

Предположим, человеку внушают под гипнозом, что, проснувшись, он почувствует боль в запястье. Если гипноз действует, будет ли эта боль реальной, внушенной гипнотически, или человек только думает, что испытывает боль? Если кто-то ответит, что гипноз вызывает реальную боль, тогда предположим, что внушение было следующим: «Пробудившись, вы будете думать, что испытываете боль в запястье». Если гипноз действует, будет ли этот случай точным подобием предыдущего? Вера в то, что ты ощущаешь боль, не равнозначна ли действительному ощущению боли?{77}

На первый взгляд мысль о том, что мы можем ошибочно полагать, будто чувствуем боль, кажется абсурдной. Хотя бы потому, что вопрос о разнице между «ощущением боли» и «верой в то, что ты чувствуешь боль», подозрительно смахивает на лингвистический парадокс. Но давайте бросим на нее второй взгляд и рассмотрим следующий сюжет. Вы сидите в уличном кафе, потягивая душистый эспрессо и увлеченно просматривая газету. По улице прогуливаются люди, кто-то тоже заказывает кофе, и милование юной парочки за соседним столиком лишний раз напоминает о вечном празднике весны. Скворец насвистывает свою песенку, из пекарни неподалеку доносится запах свежих круассанов. Статья о финансовой реформе, которую вы читаете, довольно интересна, и все идет прекрасно – пока вы, читая третий абзац, не осознаете вдруг, что примерно на середине первого абзаца начали принюхиваться к вкусному запаху и прислушиваться к птичьему щебету и поэтому не имеете ни малейшего понятия, о чем в статье идет речь. Прочли вы второй абзац или проскочили его? Вы пробегаетесь взглядом по странице и убеждаетесь, что, несомненно, уже видели все эти слова. Читая их заново, вы даже вспоминаете, как несколько секунд назад их произносил голос у вас в голове, удивительно похожий на ваш, который вы перестали слышать под колдовским влиянием весны.

Перед нами встают два вопроса. Первый – переживали ли вы абзац, когда читали его в первый раз? И второй – если это так, поняли ли вы, что пережили его? Ответы, соответственно, будут «да» и «нет». Вы пережили абзац, потому-то он и показался вам знакомым, когда вы его перечитали. Если бы на вашем столе находился айтрекер, он засвидетельствовал бы, что вы не переставали читать ни на секунду. Вы даже шевелили губами во время чтения, пока не поймали себя на… не поймали себя на… не поймали себя на чем? На переживании, которое вы пережили, не сознавая этого, – вот на чем. Теперь позвольте мне прерваться ненадолго, пока вы не заслушались зяблика, и я уточню значение этих слов. Слово «переживание»[20] происходит от латинского experientia («пробовать, испытывать»), тогда как «осознание»[21] – от греческого horan («видеть»). Переживание подразумевает участие в событии, а осознание – наблюдение за этим событием. В обычном разговоре можно без особого ущерба для смысла подменять одно слово другим, но значения у них все-таки разные. Смысл одного – быть вовлеченным, смысл другого – осознавать это вовлечение. Одно означает процесс отражения, другое – предмет, который отражается. Фактически осознание можно назвать переживанием нашего собственного переживания{78}. Когда двое спорят, обладают ли сознанием их собаки, один употребляет этот не слишком внятный термин в значении «способности к переживанию», а второй – в значении «способности к осознанию». Собаки – не камни, утверждает один, поэтому они, конечно, обладают сознанием. Собаки – не люди, отвечает второй, поэтому они, конечно, сознанием не обладают. Не исключено, что оба правы. Возможно, собаки имеют переживания «желтого» и «сладкого», когда это желтое и сладкое лежит перед носом. Но поедая его, переживающая собака вряд ли одновременно осознает свое переживание, думая: «Какой вкусный виноград!»

Различие между переживанием и осознанием неуловимо, поскольку в большинстве случаев они тесно переплетены друг с другом. Мы кладем виноград в рот, чувствуем сладость, осознаем эту сладость – и ни один из этих моментов не кажется сколько-нибудь сомнительным. Но если обычная тесная связь между переживанием и осознанием заставляет нас подозревать, что различие между ними несущественно, давайте немного перемотаем пленку в обратную сторону, и вы опять представите себя в кафе – в тот самый миг, когда глаза ваши бегут по строчкам, а разум отвлечен запахами и звуками. Теперь вообразите, что разум ваш чересчур увлекся, забрел слишком далеко, заблудился и не вернулся. Вы переживаете газетную статью, а ваше осознание утратило всякую связь с переживанием, и вы уже не в состоянии поймать себя на том, что отвлеклись, – не в состоянии начать осознавать, что читаете газету. Юная парочка за соседним столиком перестает обниматься и спрашивает у вас, что нового пишут о финансовой реформе. И вы объясняете им, что знать этого никак не можете, поскольку, если бы молодые люди видели вокруг что-нибудь, кроме друг друга, они заметили бы, что вы слушаете скворца, а не читаете газету. Парочка впадает в растерянность, ибо молодые люди видят, что на самом деле вы держите газету в руках и ваши глаза бегают по строчкам в тот самый момент, когда вы это отрицаете. Пошептавшись немного и еще чуть-чуть пообнимавшись, они решают проверить, правду ли вы сказали. «Извините, что снова беспокоим, но мы очень хотели бы знать, сколько сенаторов проголосовало на прошлой неделе за финансовую реформу. Может быть, вы будете так добры, что выскажете ваши предположения?» Поскольку вы принюхиваетесь к запаху круассанов, слушаете птичье пение и не читаете газету, вы понятия не имеете, сколько сенаторов за нее проголосовало. Но, похоже, единственный способ заставить этих странных людей заняться собственными делами – это сказать им хоть что-нибудь, и вы называете количество сенаторов наобум. «Может быть, 41?» – предполагаете вы. И названное число, никого этим не удивив, кроме вас самого, вдруг оказывается правильным.

Предложенный сценарий может показаться чересчур странным, чтобы иметь место в реальности (в конце концов, часто ли за финансовую реформу и в самом деле голосует 41 сенатор?), но тем не менее он реален. За зрительное переживание и осознание этого переживания отвечают различные участки мозга, и когда они повреждены (особенно это касается воспринимающей области первичной зрительной коры, называемой V1), функции одного могут ухудшиться без ухудшения функций другого, отчего переживание и осознание теряют свою обычно тесную связь. Например, люди, страдающие заболеванием, известным как феномен слепого зрения, не осознают того, что на самом деле видят, и совершенно искренне утверждают, что они слепые{79}. Сканирование мозга подтверждает их слова, поскольку обнаруживает уменьшение активности в зонах, связанных со зрением{80}. Так, если мы высветим какое-то место на стене и спросим у такого человека, видел ли он световое пятно, он ответит: «Разумеется, нет. Раз при мне собака-поводырь, вы могли бы понять, что я слепой». Но если мы попросим его предположить, где могло находиться это световое пятно, – просто попытаться, сказать что угодно, ткнуть куда попало, – его «предположение» будет правильным гораздо чаще, чем можно было бы ожидать от случая. Этот человек видит, если под видением мы подразумеваем переживание света и обретение знания о его местонахождении, но он слеп, если под слепотой мы понимаем, что он не знает о том, что видит. Глаза его передают изображение реальности на маленький киноэкран у него в голове, но публика, увы, находится в фойе и покупает попкорн.

Эта разобщенность между осознанием и переживанием может послужить причиной таких же недоразумений и в области эмоций. Некоторые люди как будто прекрасно разбираются во всех своих настроениях и чувствах и могут не хуже писателей поведать о каждом их нюансе и различии. Эмоциональный словарь других содержит чуть больше основного минимума, в который, к великому разочарованию наших близких, входят лишь фразы вроде «хорошо», «так себе» и «я ведь уже говорил». Если экспрессивный дефицит столь основателен и постоянен, что проявляется и после окончания футбольных матчей, можно ставить диагноз «алекситимия», который буквально означает «отсутствие слов для описания эмоционального состояния». Когда алекситимиков спрашивают, что они чувствуют, они обычно отвечают: «Ничего», а на вопрос как они себя чувствуют, следует ответ: «Не знаю». Увы, эту болезнь не вылечить при помощи карманного словаря или курса ораторского искусства, потому что алекситимикам не хватает не столько традиционного эмоционального лексикона, сколько интроспективного осознания своего эмоционального состояния. Чувства они испытывают, но как будто не знают о них. К примеру, когда исследователи показывают добровольцам эмоционально выразительные снимки ампутаций и автокатастроф, физиологические реакции алекситимиков ничем не отличаются от реакций нормальных людей. Но когда их просят дать словесную оценку этим неприятным снимкам, алекситимики, в отличие от нормальных людей, почти не способны объяснить их отличие от фотографий радуги и щенят{81}. Некоторые данные свидетельствуют, что алекситимия вызывается дисфункцией передней поясной коры головного мозга – участка, который помогает нам осознавать многое, в том числе и внутреннее состояние{82}. Как разобщенность осознания и зрительного переживания становится причиной феномена слепого зрения, так разобщенность осознания и эмоционального переживания становится причиной состояния, которое мы можем назвать онемением чувств. Видимо, это возможно – во всяком случае, время от времени кое для кого – быть счастливым, грустить, скучать или веселиться и не знать этого.