Борис Черкун - Эдельвейсы растут на скалах

• Название: Эдельвейсы растут на скалах
• Автор: Борис Черкун
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Медицина
• Год: 1982

Повесть Б. Черкуна построена на автобиографическом материале. Главный герой повествования — молодой офицер-пограничник Макар Овчаров оказывается в положении безнадежно больного человека. С достоинством проходит он через все физические и духовные испытания и предстает перед читателями борцом, человеком-победителем.

---

Мне никогда еще не приходилось быть вот так близко с покойником, тет-а-тет… Отгороженный ширмой старик своим присутствием убедительно, неоспоримо убедительно говорит о бренности бытия, о неизбежном конце, разница только в том, что один приходит к нему раньше, другой — позже; что я, да и все остальные ничем в этом отношении не отличаемся ни от Медынцева, ни от него — старика; что действительность — это совокупность случайностей, в чем-то ты властен воздействовать на события, а в чем-то, извините, нет. И потому ты — борись! Борись до конца! Но то, что от тебя не зависит, принимай таким, какое оно есть. Правде и смерти надо смотреть в глаза, говорил Суворов.

Уже двенадцать часов, а меня не везут в операционную. Наконец, приходит Ариан Павлович.

— Знаешь, давай сегодня не будем оперироваться, — говорит он. — У меня что-то нет настроения. Вчерашний случай. Правда, у него был рак. Знаешь, как плохо работать без настроения. Можно напортить. А с хорошим настроением я и сделаю лучше. Договорились? Потерпи еще денек.

* * *

Когда я, уже в палате, прихожу в сознание, хирург рассказывает:

— Снова сделал тебе ревизию. Прошел до самого надпочечника — где он должен быть. Оказывается, тогда в этом месиве была задета поджелудочная железа. Поэтому рана так сильно гноилась. Поджелудочная уже зарубцевалась, я хорошо вычистил, теперь должно заживать. — Он вздыхает. — Ты в рубашке родился. Задень я поджелудочную чуть больше — и уже ничто бы не спасло. Не зря тогда я так боялся оперировать, ох не зря… Но, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается.

16

За окном осень вылила все дожди, зима высыпала все снега, и апрель переплавил снег и лед в звонкие ручьи.

Наступил май. Больным разрешили гулять во дворе института. Кругом зеленая трава. Никогда еще я не воспринимал так остро красоту окружающего мира, не сознавал столь отчетливо, что каждая травинка, каждая букашка — это жизнь! После долгой зимней спячки все радуется теплу, тянется к солнцу, бурно растет, набирается сил — готовится к цветению! Вскоре кусты сирени окутались лиловой пеной, разливающей вокруг нежный аромат. Потом зацвел клевер. В яркой зелени травяного «неба» маленькими солнцами зажглись одуванчики. А еще через несколько дней белые цветы, точно снежные хлопья, облепили кусты жасмина. Дохнет ветерок с той стороны, и окунешься в облако тонкого, дурманящего запаха.

За больничной оградой даже лето не такое, как здесь, во дворе. Во дворе оно какое-то ненастоящее.

Скоро домой… Письма от Дины мне не очень нравятся. Там есть прежние «родной, жду, обнимаю, целую», но мне кажется, что сказаны они как-то не так. Они какие-то ненастоящие, будто по обязанности. А может, я стал придирчивым?

Скоро год, как из дому. Что бы там ни было, а дом есть дом. А если вдалеке, да еще долго не виделись… За дымкой времени и расстояния все смягчается, принимает другую окраску. Может, все еще не так плохо?..

Чем ближе дом, тем настойчивей, ярче мысли о доме, Сережке, Дине. Наконец, они вытесняют все остальное…

Сергею уже шесть лет! Наверно, отвык. А может, и совсем забыл… Да нет, Дина же как-то писала, что он, как придет из садика, по десять раз заглядывает в почтовый ящик, нет ли письма от папы… Как-нибудь тихим вечерком пойдем втроем на Венец, будем смотреть на плывущие по Волге теплоходы, баржи, на тающие в мареве заволжские дали… Дождемся, когда начнут зажигаться огоньки бакенов, фонари в сквере, из парка будет доноситься музыка… А впереди — самая трудная операция. Еще бы хоть раз пройтись по родному городу с дорогими сердцу людьми, насмотреться на их лица, а там — будь что будет!

* * *

Теплый солнечный день. Настроение приподнятое. Меня провожает почти весь институт — и больные, и персонал. Даже неловко от такого внимания. Слышу шутки, напутствия, пожелания больше сюда не возвращаться. Отшучиваюсь:

— Я бы и рад, да уж больно Ариану Павловичу полюбился.

Сажусь в «Волгу» с красным крестом на кузове, машина трогается. Оглядываюсь — все машут мне вслед.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Вот я и дома. Ох, как тяжело подниматься на пятый этаж. Пришлось несколько раз подолгу отдыхать, пока взобрался. Своим ключом открываю дверь, вношу узел с зимней одеждой, прохожу в комнату. Как хорошо после восхождения на пятый этаж упасть на пружинящий диван, вытянуть ноги, расслабиться… Диван словно понимает мою радость возвращения и по такому случаю по-особому добр ко мне. Соскучившимся взглядом обвожу комнату. Еще вчера был в Москве, в больничной палате, а сегодня уже дома… Я — дома!

В первые минуты даже как-то не верится в реальность сбывшегося.

Но исподволь, все настойчивей дает о себе знать тишина, которая, мне кажется, чувствует себя в квартире хозяйкой, а меня — пришельцем. Эта тишина как бы говорит: нет, ты еще не совсем вернулся домой, ведь ты еще не видел ни Дины, ни Сережки.

А мне так не терпится увидеть его! Ведь он здесь, совсем уже рядом!

Не медля больше ни минуты, встаю с гостеприимного дивана и иду в садик. В душе солнечным зайчиком подрагивает предвкушение встречи…

На площадке, обсаженной кленами и сиренью, раздаются визг, плаксивые голоса, смех детей. Они догоняют друг друга, толпятся у доски-качели, облепили деревянную машину. Меня сразу окружает стайка любопытных:

— За кем вы пришли?

— Вы чей папа?

— А зачем у вас палочка?

— Кого вам позвать?

Я прошу позвать Сережу. Гонцы мчатся в разные стороны с восклицаниями:

— Овчаров Сережа, за тобой пришли!

Из теремка, разрисованного петухами, вылезает Сергей… Как вырос! И загорел. Круглая, смышленая мордашка, коротко подстриженная светлая челка. Смотрит на меня удивленно. Он в зеленой клетчатой рубашке, в коротких черных штанишках на лямках. Колени вымазаны землей.

— Кто это? — спрашивает воспитательница, показывая на меня.

— Папа, — он радостно улыбается и подбегает ко мне.

Не забыл…

— Здравствуй, Сережа.

Сергей хлопает ладошкой по моей ладони:

— Здравствуй. А чё ты такой толстый?

— Да вот… толстый…

— Вот и дождался своего папу, — говорит воспитательница.

Снова взбираемся на пятый этаж. Сережа не отходит от меня ни на шаг.

С нетерпением жду Дину. Даже немного волнуюсь. После работы она зайдет в садик за Сергеем и узнает, что я приехал. (Конечно, интересней было бы появиться неожиданно!)

Наконец, в замочной скважине звякает ключ. Отворив дверь и увидев меня, Дина издает приветственно-удивленное «Хо!» и бросается мне на грудь.

Но я вдруг чувствую, как меня неприятно кольнуло. Точно льдинка упала средь солнечных зайчиков, трепыхавших в груди все это время. Дина сделала это чуть порывистей, усердней. Так обычно встречают гостей, когда хотят показать, как им рады.

Весь вечер меня не покидает ощущение, что я для Дины — гость, которого стараются убедить, как рады его приезду.

2

У меня начинает побаливать позвоночник. Иду к врачу.

Она сидит за столом, смотрит внимательно, чуть покровительственно; движения уверенные, даже решительные; в голосе — подкупающе авторитетные нотки: она сразу располагает к себе пациента.

— Вот видите, — говорит она, — вы потеряли надпочечник, а что это дало? Вы сейчас хуже выглядите, чем до операции. — Качает грустно головой. — А что теперь обещают?

— Удалить и правый надпочечник.

— Ка-ак? И вы соглашаетесь?

— Конечно.

— А вы знаете, что человек без надпочечников жить не может? — говорит она с внушительным намеком.

Я вовремя сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Вот он, «незыблемый» канон в действии!

— Живут без надпочечников. Может, и у меня получится.

— Отчаянный вы человек.

— Уж какой есть.

Я знаю, врач желает мне только хорошего, хочет дать добрый совет. Но…

Из поликлиники захожу в садик, и мы с Сергеем отправляемся гулять. На тротуарах много людей: идут с работы. Жара начинает спадать. На выцветшем небе — легкие перистые облака. Иногда налетает ветерок, взвихривая пыль и заставляя трепетать листву деревьев. Подходим к дородной, раскрасневшейся на солнце лотошнице, покупаем любимый Сережкин пломбир в вафельном стаканчике. Сережку забавляет, что мороженое можно съесть вместе с посудой.

— Папа, вон мама с работы идет! — говорит вдруг Сергей и тянет за руку, чтобы прибавил шагу.

Но Дина неожиданно переходит на другую сторону улицы и скрывается в магазине.

Это уже второй раз… Она избегает встречи на улице. Первый раз я старался убедить себя в том, что она в самом деле не заметила нас, что ей необходимо было зайти в полуфабрикаты. Но сейчас она видела нас с Сергеем. Не хочет, чтобы ее видели рядом с мужем.