Антон Макаренко - Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»

• Название: Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
• Автор: Антон Макаренко
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-88010-305-8

В настоящее издание включены художественно-педагогические произведения автора, отражающие его взгляды на проблемы социума, на формирование социально зрелой личности, а также побуждающие читателей следовать социально одобряемым моделям поведения.

Произведения А. С. Макаренко неоднократно издавались с 1934 года, были переведены на многие языки народов мира.

Составителем – доктором педагогических наук С. С. Невской, которая принимала участие в издании восьмитомного собрания сочинений автора, вышедшего еще в 1985 году, – внесены дополнения в ранее опубликованные работы автора на основе архивных материалов и исследований, и в полном объеме настоящее издание выпускается впервые.

* * *

Свидетельством международного признания А. С. Макаренко стало известное решение ЮНЕСКО (1988), касающееся всего четырех педагогов, определивших способ педагогического мышления в XX веке.

Это – Джон Дьюи, Георг Кершенштейнер, Мария Монтессори и Антон Макаренко.

---

– Соломон Давидович! Хватит! Честное слово, хватит! Вы посмотрите, вы только посмотрите!

У Соломона Давидовича пробежала по морщинистой щеке слеза. Он улыбнулся и с досадой смахнул ее пальцем.

– Чертова слабость, между нами говоря!

– Ничего, а вы посмотрите на фронт. Штыковой бой, легко сказать! А вот этот… новый завод! Чепуха осталась! «И враг бежит, бежит, бежит!»[254]

– Может быть, он и бежит, а только посмотрим, куда еще мы выйдем с этим самым новым заводом. Расходы большие, ах, какие расходы! Сто каменщиков, легко сказать!

– Выйдем! Знаете, куда выйдем? Ой, я вам сейчас как скажу, так вы умрете, Соломон Давидович!

– Это уже и лишнее, товарищ Зорин!

– Нет, нет, не умрете! Мы выйдем на генеральскую линию! Во!

– Что вы говорите? Каким образом мы так далеко выйдем?

– А что мы будем делать? Что? Электроинструмент!

Комсомольцы вдруг закричали все, захлопали Зорина и Соломона Давидовича по плечам:

– Санчо молодец! Электроинструмент – это и есть средства производства!

– А трусики?

– А ковбойки?

– А стулья?

Но Соломон Давидович тоже воспрянул духом:

– Не думайте, товарищи, что я ничего не понимаю в политике! И не морочьте мне голову! Стулья! Конечно, если сидеть на стуле и объясняться в любви, так это никакого отношения не имеет к производству и даже мешает. Ну а если человек сядет на стул и будет что-нибудь шить, так это уже производство. А чертежный стол? А масленка? Мы не такие уже оппортунисты, как некоторые думают. Но только и без штанов нельзя.

– Нельзя!

– Без штанов если человек, так вы знаете, как он называется?

– Нищий.

– Нет, хуже. Он называется прогульщик!

Шумной, галдящей, веселой толпой они вышли на крыльцо. Соломон Давидович хитро погрозил пальцем:

– Вы хитрые со стариком разговаривать, а цветочки, цветочки любите.

Колонисты хохотали и обнимали Соломона Давидовича:

– Дело не в цветочках, дело в плане. Цветочкам свое место, а металлургии свое.

6 Лагери

15 мая начали строить лагери. Когда это слово «лагери» первый раз прокатилось по колонии, оно даже не произвело особенного впечатления, так мало ему поверили: легко сказать, лагери! Самые легковерные люди отмахивались руками и говорили:

– Ты что-то съел сегодня за завтраком?

Однако в совете бригадиров Захаров, как будто нечаянно, произнес:

– Да! Я и забыл, нам еще нужно поговорить по одному вопросику, мы получаем двадцать палаток, так вот…

Потом Захаров посмотрел на бригадиров и увидел, что они задохнулись от неожиданного удара. Он замолчал и позволил Нестеренко издать первый звук:

– Лаг… Черт… Да не может быть!

Шесть дней колонисты не могли опомниться, а на седьмой день привезли палатки. Шесть дней и Захаров без улыбки не проходил по колонии, и все встречали его особенно приветливым салютом и огненными взглядами.

«Старики» хорошо знали, что в такие эпохи Захаров не прощает самого маленького проступка, такой уж у него характер: смеется, шутит, зубоскалит и в то же время рассыпает налево и налево наряды и аресты. Пояс плохо надет, ботинки не начищены до полного блеска, бумажку бросил в цветнике, закурил в здании – лучше не попадайся на глаза, влепит что нужно и еще радуется:

– Попался? Я тебя давно хочу взгреть, да никак поймать не могу.

И еще удивительно, что никто на него не обижается, со смехом отвечают:

– Есть один час ареста! – и продолжают с ним разговаривать, как ни в чем не бывало.

Палатки подарил тот самый военный с ромбом, которому так понравилась игра Вани Гальченко. Палатки были старенькие, выбракованные, пришлось даже заплаты положить кое-где, но… какие все-таки красивые палатки! Некоторые знатоки из четвертой бригады утверждали, что это палатки командирские, и им с удовольствием верили, другие, тоже из четвертой бригады, пытались утверждать, что это не палатки, а «шатры», но к такому утверждению все относились с сомнением.

Было намечено за парком красивое место для лагеря. Двадцать палаток решили ставить в одну линию, а какой бригаде на каком месте строиться, как всегда в колонии, должен был решить жребий. На столе у Торского лежат одиннадцать билетов, Торский предложил бригадирам подходить по порядку номеров и тянуть свое счастье. Клава Каширина попросила слова:

– Пятая и одиннадцатая бригады просят дать им крайние места.

– Это почему такое? Каждому крайнее место приятно.

– А чем для тебя приятно?

– Раз для вас приятно, значит, и для нас приятно.

– Девочкам нужны крайние места.

– Да почему?

– Нам неудобно между мальчишками.

Раздались недовольные голоса:

– Это капризы! С какой стати: как девочка, так и всякие фокусы!

Клава серьезно нажимала:

– Мы просим крайние места.

Санчо Зорин не пропускал ни одного совета. Он и сейчас ввязался:

– Я предлагаю из принципа не давать им крайних мест.

– Из какого принципа?

– А из какого принципа вам нужны крайние места? Это значит, ты боишься: мальчишки вас покусают.

– Не покусают, а девочки любят чистоту.

Тут и другие бригадиры возмутились. С каких это пор монополия на чистоту принадлежит девочкам? Клава рассердилась:

– Вам что, неряхам? В каких трусиках в цех идете, в таких и спите.

– Как там мы не спим, а палатки вам по жребию.

– Мы тогда останемся в спальнях, – сказала Клава.

– В спальнях? – кто-то грозно подвинулся на диване. – В спальнях?

– А что же вы думаете? В спальнях и останемся. Если нам нужно переодеваться или еще что, так мы будем между мальчишкам?

– Здесь нет мальчишек, – сказал хмуро Зырянский. – Есть колонисты, и все! И нечего разные тайны заводить в колонии. По жребию.

Ничего не могли поделать девчата, пришлось тянуть жребий. Может быть, надеялись на счастливый жребий, – не повезло: вытянули третье и восьмое места.

Завхоз выдал каждой бригаде крохотную[255] порцию бракованного леса – для «ящиков». Мальчики возмущались:

– Степан Иванович, как же так без арифметики? Габариты какие? Четырнадцать метров на четырнадцать метров, а нары нужно из чего-нибудь сделать?

– Управитесь.

– Вы нас толкаете на преступление, Степан Иванович!

– Ничего, рискую! Посмотрим, какие вы сделаете преступления? У меня вы ничего не сопрете, предупреждаю.

– Хорошо, мы построим одни ящики, а спать будем прямо на земле, воспаление легких, чахотка, вам же хуже!

– Я потерплю. Думаешь, чахотке приятно иметь с тобою дело?

– Заболеем!

– Хорошо, рискую!

Совет бригадиров постановил: каждая бригада обязана сдать лагери семнадцатого. А время для работы по лагерям оставалось только вечером. Поэтому перед ужином на лагерной площадке, как на базаре: двести с лишним человек с топорами, пилами, веревками. Беспокойства, шум, заботы видимо-невидимо, но все же бросилось в глаза: девочки строятся на крайних десятом и одиннадцатом местах, и никто им не препятствует. Бригадир девятой Похожай, на что уже веселый человек, а и тот возмутился. Спрашивает:

– На каком основании вы здесь строитесь?

Девочки тоже плотничают, хохочут, дело у них с трудом ладится, но Похожаю ответили:

– Любопытный стал, товарищ Похожай. Иди себе…

– Я официально спрашиваю.

– Официально спроси у дежурного бригадира.

Похожай не поленился, нашел дежурного бригадира Руднева:

– Как это вышло? Почему девчата на крайнем месте строятся?

– А это очень просто. Они поменялись местами с четвертой и восьмой бригадами.

– Поменялись? С четвертой?

Побежал Похожай к Зырянскому:

– Почему ты поменялся с девчатами?

Зырянский поднял лицо от шершавой доски, которую прилаживал для полочки в палатке:

– По добровольному соглашению.

– А что ты говорил в совете?

– А в совете я говорил, чтобы они жребий тянули.

– А теперь ты, выходит, соглашатель.

– Нет, Шура, я настоял на том, чтобы они тянули жребий. Они и тянули. А то они вообразят такое! Подумаешь, девчата! Они девчата, давай им крайние места. Принципиально!

– Как же так, принципиально? А зачем же ты поменялся?

– А по добровольному соглашению. Хочешь, я и с тобой поменяюсь. Хочешь, у меня теперь третье место, а у тебя пятое. Могу поменяться с девочками, с мальчиками, все равно, с товарищем меняюсь, здесь ничего соглашательского нет.

Похожай махнул на Алексея рукой, но захотел еще проверить, как Нестеренко себя чувствует. Нестеренко ничего особенного в вопросе Похожая не увидел, ответил с замедленной своей обстоятельностью:

– Ага, я, конечно, поменялся, потому что они просили, да и нам с краю не хочется.

– А на совете?

– Чудак, так то же совсем другое дело! Там вопрос был, понимаешь, насчет равноправия. А поменяться? Почему ж? Вон Брацан с Поршневым тоже поменялся. Дело вкуса.

Похожай очень расстроился всеми этими разговорами, отошел даже к парку, почесал за ухом, а потом улыбнулся и сказал вслух: