Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)

• Название: Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
• Автор: Алексей Меняйлов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Психология
• Год: 2005
• ISBN: 5-93675-099-X

В мировой культуре присутствует ряд «проклятых» вопросов. Скажем, каким способом клинический импотент Гитлер вёл обильную «половую» жизнь? Почему миллионы женщин объяснялись ему в страстной любви? Почему столь многие авторы оболгали супружескую жизнь Льва Толстого, в сущности, оплевав великого писателя? Почему так мало известно об интимной жизни Сталина? Какие стороны своей жизни во все века скрывают экстрасенсы-целители, скажем, тот же Гришка Распутин? Есть ли у человека половинка, как её встретить и распознать? В чём принципиальное отличие половинки от партнёра?

Оригинальный, поражающий воображение своими результатами метод психотерапии помогает найти ответы на эти и другие вопросы. Метод прост, доступен каждому и упоминается даже в Библии (у пророка Даниила).

В книге доступно изложен психоанализ половинок (П. и его Возлюбленной) — принципиально новые результаты психологической науки.

Книга увлекательна, написана хорошим языком. Она адресована широкому кругу читателей: от старшеклассников до профессиональных психотерапевтов. Но главные её читатели — те, кто ещё не успел совершить непоправимых ошибок в своей семейной жизни.

---

Никогда мне в голову не приходила возможность слышать подобные клеветы из Ваших уст. Удивляюсь также, как это сыновья Ваши не указали Вам, до какой степени Вы поступаете оскорбительно для всей семьи Вашей, одновременно обливая грязью и их отца.

Что касается моего сына, то я хорошо знаю, что ничего из этого не может ни задеть, ни повредить ему. Все, кто знают его, знают благородство его характера, его искренность, правдивость, самоотречение, безупречную нравственность и порядочность во всех отношениях. Подобные клеветы не могут бросить ни малейшей тени на его честное имя, а только падают обратно на тех, которые изобретают и распространяют их…

…но поведение Ваше по отношению к моему сыну настолько несправедливо, жестоко и зло, что я как мать его, не могла удержаться от того, чтобы не обратиться к Вашему сердцу, к Вашей совести и попросить Вас опомниться. Вырвите, графиня, из Вашей души это злое, безумно-чудовищное чувство, причиняющее столько страдания не только сыну моему и Вашему мужу, но и всем окружающим Вас и приходящим с Вами в соприкосновение. Злое чувство это многим причиняет страдание, но вредит только Вам одной, заглушая и покрывая грязью…»

2 сентября. …Софья Андреевна приглашала духовенство и отслужила в своей комнате молебен с водосвятием; священник кропил также все комнаты святой водой. Она священнику тоже рассказала всё, что она говорит о Л. Н-че…

Из письма Софьи Андреевны к В. Г. Черткову:

«11-18 сентября 1910, Кочеты — Ясная Поляна. …Поднялась у меня гордость… за своё положение честной женщины, бабушки 25 внуков. А главное, я вдруг поняла, почему Л. Н. относится ко мне недобро, сухо, чуждо, чего никогда не было, и это убивает меня. Вы внушаете ему, что от такой жены надо бежать, или стреляться. И вы первый в моей жизни осмелились сделать эту несправедливость…»

1 октября 1910 г. Ясная Поляна, 11 ч. ночи. …В отсутствии Л. Н-ча Софья Андреевна сняла портреты… сначала собиралась уничтожить. Однако потом, очевидно, опасаясь рассердить Л. Н-ча, повесила перед его приездом портреты снова, но на другие места.

Вернувшись в Ясную, Л. Н. сначала не обратил внимания на эту перемену, а потом, заметив её, спросил Илью Васильевича, где портреты, и, увидав их на других местах, повесил все снова на прежнее место.

В воскресенье Софья Андреевна, войдя к нему, увидала портрет Владимира Григорьевича на старом месте и впала в исступление.

На вопрос её, зачем он это сделал, Л. Н. сказал ей, что просит её предоставить ему свободу в его комнате.

Софья Андреевна раздражалась всё больше и больше и в конце концов изорвала портрет Черткова в мелкие куски…

…Когда Л. Н. вернулся с прогулки и лёг у себя, Софья Андреевна стреляла ещё раз, но Л. Н. хотя и слыхал, но очевидно догадался, что это комедия, и не вышел…

…В отношении к Софье Андреевне Л. Н. стал более твёрд и очень спокоен. Он всё больше молчит. Да и вообще он мало говорит. Когда при нём начинаешь о чём-нибудь говорить или рассказывать ему что-нибудь, даже интересное, из текущих событий, чувствуешь, что это идёт мимо него, что он только из деликатной учтивости старается слушать и иногда расспрашивает, а на самом деле он далёк от этого. Это его настроение напоминает мне так удивительно описанное им предсмертное состояние князя Андрея в «Войне и Мире»…

Из письма О. К. Толстой: «4-го октября 1910 г. …узнала, что вчера Л. Н. был болен, обморок, — и что вызывали доктора…»

Из письма А. К. Чертковой к Гольденвейзерам:

«8 октября 1910, Ясенки, Тульской губ. Нам рассказывали, что его обмороки (о которых я сообщала) сопровождались ужасными конвульсиями, особенно в ногах, происходившими от закупорки сосудов при остановке кровообращения и могли, говорит доктор из Тулы, кончиться вдруг кровоизлиянием и смертью или параличом. Говорят, вид припадка был ужасный и повторялся пять раз в продолжение от 6 до 12 ночи…»

13 октября 1910, Ясная Поляна. За Софьей Андреевной Гольденвейзер записал следующие слова: «…я хочу поскорее кончить издание и пустить его в продажу; уж тогда у меня никто не сможет его отнять. Но Л. Н. может сделать так, что завещает все права Черткову и умрёт… Мы возьмём, конечно, верх, докажем его обмороки и слабоумие…

…А если я его спрошу, оставит ли он мне мои права на моё издание, он мне наверное скажет, что ничего не обещает. Так что же спрашивать? Да что говорить! Опию много, на тридцать травлений хватит; я никому не скажу, а просто отравлюсь…»

Из дневника Льва Толстого.

«…Всё так же мучительно. Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена. Куда ни выйду — стыд и страдание…»

Из письма В. Г. Черткова к Досеву:

19 октября 1910 г. «…Когда же станут общеизвестны истинные условия семейной и домашней жизни Л. Н-ча, то к непосредственной убедительности его слов в глазах человечества присоединится ещё и подвиг его жизни, запечатлевший на деле то, что он выражал словами…»

Из письма Л. Н-ча к Александре Львовне из Шамардина:

«…Главное, чтобы они поняли и постарались внушить ей, что мне с этим подглядыванием, подслушиванием, вечными укоризнами, распоряжением мною, как вздумается, вечным контролем, напускной ненавистью к самому близкому и нужному мне человеку, с этой явной ненавистью ко мне и притворством любви, — что такая жизнь мне неприятна, а прямо невозможна, что если кому-нибудь топиться, то уж никак не ей, а мне, что желаю одного — свободы от неё, от этой лжи, притворства и злобы, которой проникнуто всё её существо…»

4 ноября. …— Варечка, пусть ему напишут, что я топилась!..

…старцу Иосифу было Синодом предписано ехать в Астапово. Он по немощи отказался. Тогда командировали игумена…

…Я открыл форточку и сказал:

— Скончался.

Все сняли шапки.

Было 6 часов 5 минут утра…

7 декабря. …мы отправились на могилу Л. Н-ча.

Там встретили Софью Андреевну и Татьяну Львовну. Мы пошли с ними в дом. Мне хотелось побывать ещё раз в доме Л. Н-ча…

…Она дрожащим, прерывающимся голосом стала говорить:

…— Александр Борисович, если бы вы знали, чт`о я переживаю! Это ужасные ночи!.. Как я могла дойти до такого ослепления?!. Ведь я его убила!..

…Я понял весь ужас её душевного состояния. Я знал, что в эту минуту она была вполне искренна, и мне было глубоко её жаль, жаль её больную страдающую душу. Я знаю, что несмотря на все ужасные слова, которые она говорила и без сомнения будет говорить и впредь, ей должно быть мучительно тяжело, хотя бы когда она остаётся наедине с собою…

Выйдя через маленькую гостиную в канцелярию, я не выдержал и долго плакал, сидя там один в углу…

С тех пор я не был в Ясно-Полянском доме.

Глава девятнадцатая Анатоль

Всякий образ (персонаж) в творчестве большого художника, а уж тем более такого, как Лев Николаевич, не случаен — он необходим для постижения жизни. Потому и прибегают к помощи образа, что для осмысления даже ближайших к мыслителю форм жизни понятийного языка оказывается недостаточно. Удобство художественного произведения для постижения бытия через жизнь автора также и в том, что женщина в нём может означать мужчину, а мужчина — женщину из ближайшего его окружения.

* * *

Анатоль был глуп. Но, странное дело, мы, читая, этого не замечаем! Про брата Анатоля, князя Ипполита, Л. Толстой тоже написал, что тот глуп, и, наблюдая за поведением Ипполита, мы соглашаемся. Но начатые и не законченные фразы, не к месту произнесённые слова дипломата и идиота Ипполита в великосветском обществе неприязни не вызывают. Более того, Ипполит — любимец женщин этого круга.

Про Элен Л. Толстой также написал, что она глупа, но в светском обществе она признана как умница. О её глупости догадываются только Пьер и читатель, в особенности в том месте, где Элен принимает истинную для себя религию — католическую, чтобы развестись с Пьером и выйти при живом муже замуж вновь, причём сразу за двоих.

Но что глуп Анатоль — этого мы не видим. Наоборот, Анатоль практичен, умеет обмануть Пьера (сцена попойки с медведем), привлечь внимание женщин и, что называется, умеет повеселиться. Анатоль умеет не потеряться даже в очень трудных для его чести ситуациях, например, когда Пьер мощными своими руками трясёт его, да так, что отлетают от мундира пуговицы, и обличает его как мерзавца. Анатоль дипломатичен настолько, что в армии в состоянии получить любое назначение, и получает от начальства командировку на удивление вовремя, чтобы не встретиться с князем Андреем, ищущим вызвать его на дуэль. И с деньгами Анатоль прекрасно устраивается, что безусловно публикой признаётся за свидетельство наличия ума.