Рафаэль Муссафир - Паршивка

• Название: Паршивка
• Автор: Рафаэль Муссафир
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-386-01164-2

Как объяснить чужой тете с подозрительным названием «психоаналитик», почему ты спишь в одежде, а собственным родителям — что ты в свои восемь лет уже прекрасно знаешь, что дети делаются совсем не так, как это следует из их рассказа о маминой розочке и папиных семечках? Почему иногда хочется придушить любимого младшего брата — приставучего, вредного и занудного типа? А еще понять, зачем Боженька так неожиданно забрал на небо твою любимую подружку и оставил тебя совсем одну на всем белом свете?

Если вы зададитесь целью как можно быстрее прочитать роман Рафаэль Муссафир, чтобы вместе с ее героиней Рашель «перепрыгнуть через папу, маму, бабушку, дедушку, учительницу и Деда Мороза» и окончательно стать взрослой, у вас ничего не получится. Потому что этот изящный, одновременно грустный и уморительно смешной рассказ о маленькой паршивке увлечет вас так, что вы не сможете пропустить ни единой строчки.

---

— Вот как, если твой папа не так уж молод, Рашель, надо бы попытаться относиться к нему немножко внимательней, потому что папа у тебя один.

Я чуть не ответила «Что, неужели? Серьезно? А я и не знала!» Но я сказала:

— Да, но вы измените свое мнение о стариках, если придете к нам как-нибудь на ужин и спросите папу, что он думает о Клубе друзей Барби. Вы сразу увидите, что он не так уж стар для того, чтобы донимать свою дочь: он начинает ходить как Барби, мелкими шажками, словно заведенный, и беспрерывно повторять: «Привет, Рашель, я твой пластмассовый папа, хочешь стать моей любимой пластмассовой дочкой?»

Госпожа Требла улыбнулась и сказала, что это даже неплохо иметь родителей, которые не принимают себя слишком всерьез. Я ответила госпоже Требла, что папа не воспринимает всерьез меня, а не себя и, раз им так весело надо мной издеваться, я решила тоже выставить их дураками. Чтобы получить возможность вступить в Клуб друзей Барби по рекомендации Стефани, я объявила, что хочу помогать детям из Сахеля. Для этого надо послать деньги переводом с простым письменным разрешением за подписью родителей: «Я разрешаю своей дочери получать подарки от детей в обмен на финансовую помощь организации „Врачи без границ“», — я стерла «Врачи без границ» и написала «Клуб друзей Барби». Вот и все! Папа и мама мне сказали: «Мы гордимся тобой, Рашель, так редко в жизни мы испытываем искреннее сострадание к другим, замечательно, что оно появилось у тебя в твоем возрасте». Потом они заговорили по-английски:

— I wouchwing its the very on the chewing gum Michel…

Папа ответил:

— Of course in but every loving chewing fleshing yes and thank you morning Francoise.

И они расцеловали меня в обе щеки так нежно, что секунд десять я и вправду верила, что помогаю детям из Сахеля, так я гордилась тем, что они мной гордятся.

— Я знаю, что некрасиво так поступать, госпожа Требла, но родители не оставляют никакого выбора: с ними надо во всем соглашаться, иначе немедленно отправишься в свою комнату.

Потом я рассказала госпоже Требла о том, что гроза надвинулась в тот день, когда мама сказала, что хочет платить не переводом, а посылать «Врачам без границ» чек, потому что он не облагается налогом, а поскольку свои чеки она всегда заполняет черной шариковой ручкой, я не смогла стереть «Врачей без границ» и заменить их «Клубом друзей Барби», и нам стали приходить рисунки детей из Сахеля, мама удивилась, почему это они раньше не приходили, я сказала, что дети из Сахеля голодные и они, наверное, ели свои фломастеры, а мама залепила мне пощечину. А в это время Стефани Меньяр опрометчиво дала мой номер телефона Клубу друзей Барби, который удивлялся, отчего они почти три месяца не получают денег… Зазвонил телефон. Я сняла трубку, потому что ждала звонка от Ортанс, которая следила за учительницей после уроков, чтобы узнать, живет ли она у учителя физкультуры, но это оказалась не Ортанс, а Клуб друзей Барби…

— Здравствуйте, это Клуб друзей Барби, я действительно попала к госпоже Гладстейн?

Я как идиотка ответила «да», потому что мне вдруг очень польстило, что Барби мне звонит…

— Вы — мама Рашели?

— Нет, я — Рашель…

— Рашель!!! Я очень расстроена, ты неправильно меня поняла, ты мне присылаешь купоны «Барби нежность», но они не имеют силы без чека «нежность», который твоя мама должна ОБЯЗАТЕЛЬНО заполнить и подписать! Барби передает, что она немножко обиделась. Ты же не хочешь, чтобы Барби перестала быть твоей подругой?

— Нет, сударыня.

И я разрыдалась. Тогда мама вырвала у меня из рук трубку. Барби сказала маме, что из-за моего поведения она уже сомневается, надо ли продолжать со мной бесценные дружеские отношения, и что она предлагает маме урегулировать их суммой в сто пятьдесят франков, без чего она не пришлет мне зонтик от солнца «любимое сердечко», который обещала мне на день рождения. Мама ответила Барби, что вместо того, чтобы наваривать деньги на маленьких девочках, нанося им душевные травмы, пусть она лучше запихнет свой дурацкий зонтик в свою задницу. В этот момент я мысленно обратилась к бабуле, бабуля меня видит всегда и везде, и я сказала ей, что, если бы моя дочь была такой дурой, как моя мать, от этого я бы тоже умерла.

Потом, помню, я решила никогда больше не разговаривать со своей матерью. До девяти часов вечера я не сказала ей ни одного слова… Я воспользовалась тем, что бабушка уехала на три дня в Ниццу навестить свою двоюродную сестру, которая теряет память и думает, что находится в свободной зоне, и намазала кремом для загара ступеньки на лестнице, чтобы мама расквасила себе рожу. Я легла в постель, погасила свет, поставила перед дверью стул, чтобы эта не могла войти, и разбила две картинки под стеклом с изображением Щелкунчика, которые она мне подарила. Я думала: «Если она умрет, как мама Клер, я жалеть не буду, и отлично…» Тут я стала представлять, что случится, если мама умрет: папа постучится в дверь класса посреди урока и попросит у госпожи Даниель забрать меня, потому что моя бедная мать умерла… Может быть, хоть раз в жизни госпожа Даниель отнесется ко мне с сочувствием… Или мы пойдем с ней по улице, держась за руки, и вдруг французская полиция оторвет меня от мамы и уведет ее, и она не успеет поцеловать меня перед тем, как погибнуть в газовой камере… как родители Анны во время Второй мировой войны… У меня больше не будет мамы… Я стану бродить одна, в лохмотьях, по улицам, как бедная сиротка… У меня больше не будет мамы… Я смогу играть ее туфлями и драгоценностями, не боясь, что она меня накажет… Я сделаюсь почетным членом Клуба друзей Барби, у меня отрастут белокурые, длинные волосы до попы, я всегда буду ходить с грустным видом, и все скажут, что я красивая сиротка… Она окажется на небе с бабулей, она оставит меня одну, она очень обрадуется встрече со своей мамой наверху… Маму отвезут на кладбище… И она больше никогда не поговорит по телефону в постели. В эту минуту мама начала без остановки барабанить в мою дверь.

— Рашель, открой дверь!

А я продолжала мечтать: мама не станет больше петь в машине. Отлично.

— Что ты там поставила перед дверью, Рашель?

Маму отвезут на кладбище. Отлично.

— Ну если ты разбила картинки с Щелкунчиком!!!

Хорошо то, что, когда мама умрет, она уже никогда не притащит учительнице свои профитроли с отвратительным кремом на праздник окончания учебного года, и я не окажусь из-за этого в смешном положении. Отлично.

— Никогда больше не буду делать тебе подарков, ты их недостойна!

Так, о чем это я? Ах да: маму отвезут на кладбище, и она прекратит покрывать меня противными поцелуями перед сном.

— Даже не рассчитывай, что я тебе еще что-нибудь когда-нибудь подарю, Рашель!

— Отлично, ты мне больше не мать!

— Что, Рашель?

— Иди к черту.

— Как?

— Иди к черту.

Тут мама вышибла дверь, стул, который не давал двери открыться, отлетел, и осколки картинок тоже разлетелись. Такой я ее никогда не видела, она стала вся такая красная, что я даже немножко испугалась. Она начала плакать. Мне стало как будто жалко ее и еще стыдно оттого, что она так неприлично громко плачет, и я растерялась. Я уже не знала, чего я хочу: то ли сказать что-нибудь, чтобы совсем прикончить ее за то, что она так нелепо плачет, то ли броситься в ее объятия и попросить прощения, и я сказала:

— Э-э, мама… Осторожно, мама, не обрежься осколками стекла от картинок, которые разбились совершенно случайно…

— Ты понимаешь, дурочка, какое это счастье иметь любящую и заботливую маму?

— Да…

— Тогда вот тебе заслуженная пощечина, а теперь дай я тебя обниму.

И тут уже я стала плакать словно идиотка.

Госпожа Требла спросила меня, знаю ли я, почему мне было тяжело обижать маму, когда я рассердилась, я ответила, что мне стало грустно, оттого что мама не очень хорошо умеет защищаться.

— А почему ты решила, что мама не умеет защищаться?

— Потому что она плакала, а взрослым нельзя плакать.

Потом мама не только разрешила мне остаться в Клубе друзей Барби, она даже не наказала меня за мое ужасное вранье про детей из Сахеля. Я слышала, как она говорила Анне, что не станет подвергать меня репрессиям за мой, конечно, преступный, но при этом довольно смелый поступок, к тому же если уж все мои подружки вступили в этот чертов Клуб друзей Барби, то лучше не ставить меня вне общества и оставить там: «Знаешь, Анна, чтобы она через двадцать лет не упрекала меня, я закрою сегодня на все это глаза. Что поделаешь, приходится давать детям возможность проявлять порой и дурной вкус тоже».

Госпожа Требла ответила, что все это очень сложно, а я сказала:

— Это у меня-то дурной вкус, госпожа Требла? Вот это мне нравится! А сама она спокойно надевает шерстяные носки с белыми мокасинами и длинную юбку с бахромой под предлогом, что ветерок что-то прохладный! Я вам точно говорю, родителям везет, что они не должны отправляться в свою комнату всякий раз, когда сморозят глупость, иначе взрослых за столом вообще бы не осталось!