Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт

• Название: Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт
• Автор: Александр Фурман
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-905876-86-8

Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами…

Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от самого себя.

В четырехтомной автобиографической эпопее «Книга Фурмана. История одного присутствия» автор сначала опровергает миф о «счастливом детстве» («Страна несходства»), которое оказывается полным тревог и горьких разрывов, рассказывает о Фурмане-подростке, познающим себя и по-детски играющем в «политику» («Превращение»), а затем показывает, как сознание странного одинокого подростка 1970-х захватывает великая утопия воспитания нового человека («Вниз по кроличьей норе»). «Демон и лабиринт» – четвертая часть «Книги Фурмана». На этот раз автор погружает читателя в бурную интеллектуальную жизнь позднесоветской Москвы. Дмитрий Быков назвал Фурмана «русским Прустом». По словам Быкова, Фурман очень точно описывает то «уникальное поколение», к которому принадлежит он сам, «тех, кому в 1985 году было 20»: «Это было прекрасное время, полусектантские театры-студии, непечатаемые крупные поэты со своими аудиториями и адептами, отчетливо наметившаяся конвергенция, которой не пришлось осуществиться… Под конвергенцией я понимаю не только сближение с Западом, но и некое размывание кастовых границ советского общества. Потом все процессы упростились, все смешалось, вместо тонкого и сложного началось грубое и материальное. Но Фурман потрясающе точно и ярко описал свою прослойку, умных детей восьмидесятых, которых я знал и среди которых крутился».

---

Вот, значит, как, вяло думал Фурман, по инерции представляя себе последние жестокие сцены этого кинофильма: ночь, заснеженные гаражи, погоня на скользких безлюдных дорожках. Схватка поворачивалась то так, то эдак…

Конечно, для обожравшихся полусонных гостей все эти пышные кремовые торты, шоколадные конфеты и домашние пироги были уже совершенно лишним грузом, как ни упрашивала тетя Полина попробовать по кусочку еще и того, и этого. Надо ведь было еще и до дому добраться.

…Всю долгую дорогу четверо Фурманов молчали, думая каждый о своем. Правда, когда они уже сели в метро, Боря похвалил Фурмана за то, что он догадался выпросить у Вовы Воннегута – мол, хоть какой-то толк от всего этого мероприятия.

У Фурмана было странное ощущение – как будто он недавно вывалился через какую-то дыру из своего небольшого светлого мира, центр которого находился в Петрозаводске, на другую, огромную и уже полузабытую им родную планету, где человеческая любовь по неким объективным, природным причинам не могла существовать в простом и чистом виде, а только в чудовищном смешении с какой угодно нелепостью, грязью, ненавистью, слезами и прахом. Нет, он совсем не хотел здесь задерживаться!

Годный к нестроевой

1

Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами.

Чтобы не впасть в отчаяние, Фурман уже с середины августа попытался взять свою жизнь под строгий контроль: сон – не больше восьми часов, затем пятнадцатиминутная физзарядка с гантелями, после завтрака два часа в порядке обязательного самообразования посвящаются изучению истории философии (для начала – по найденному среди Бориных книжек старому «Философскому словарю» и брошюрке Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии») и еще три-четыре часа в течение дня – чтению художественной литературы… А главное, он завел дневник, в котором все должно было планироваться и учитываться: ход учебных и литературных занятий, переписка, встречи, бытовые дела и денежные расходы с точностью до копейки (правда, пока он сам ничего не зарабатывал, из расчетов были исключены домашнее питание и квартплата).

Конечно, ему нужно было срочно искать работу. Самым простым вариантом трудоустройства была почта. Но дойти до ближайшего отделения у Фурмана почему-то никак не получалось, хотя в планах эта задача постоянно фигурировала.

Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от самого себя.

Мысль о самоубийстве, как назойливая домашняя муха, залетала в голову Фурмана по любому мелкому поводу. Недостижимым нравственным идеалом оставался для него путь простой, молчаливой и самоотверженной заботы о других, и втайне он мечтал о своем чудесном превращении в кого-нибудь вроде безвестной святой старушки из «Отца Сергия» Толстого. (Например, однажды он случайно попадает в руки бандитов, которые жестоко издеваются над ним, отрезают ему язык, и потом, сбежав от них, он – никчемный немой инвалид – уже не возвращается к родителям, а в каком-то небольшом городе прислуживает за еду и угол в пожалевшей его чужой семье с несколькими детьми. А по ночам, возможно, пишет в своей каморке при слабом свете…) В том же ряду для него находились «бедный идиотик» Мышкин и безответный чеховский герой по прозвищу «Маленькая польза», но благодаря своей подчеркнутой человеческой ущербности и слабости они казались ему намного ближе и понятнее, чем безупречная и совсем уж неразговорчивая старушка Толстого.

Одновременно с этими соблазнительными книжными образцами «тихого самоотречения» (впрочем, его старший брат Боря, скорее всего, назвал бы такой тип поведения «трусливым бегством от своего человеческого призвания») в воспаленном фурмановском воображении полыхали яростно-жертвенные образы Настоящих Коммунистов или, в более компромиссной формулировке, – Передовых людей своего времени. Всего пару лет назад и сам Боря – добровольно уехавший после окончания института в глухой поселок на Камчатке, чтобы там, вдали от родителей, совершить какое-то выдающееся научное открытие в области физики, которое изменило бы судьбу человечества, – в глазах подростка Фурмана принадлежал к когорте этих великих «огненных змееборцев» – вместе с Лениным, Маяковским, киноактером Баталовым и героями братьев Стругацких. В своих пламенно-высокомерных проповедях Боря доказывал ему, что быть «просто хорошим человеком» – это слишком мало и даже недостойно по отношению к подлинному человеческому призванию. Пошловатая «теория малых дел» не работала, мир и людей, погрязших в мещанском самодовольстве, необходимо было изменить радикально, но желательно – на этот раз – без крови. А единственным известным человечеству инструментом разумного изменения действительности было научное знание, опирающееся на передовое, революционное философско-историческое мировоззрение. (Удивительным образом сама речь об этих грандиозных «инструментах изменения действительности» рождала и у того, кто говорил, и у того, кто молча слушал, ощущение фантастической власти над миром.) К сожалению, в институтах, по словам Бори, сейчас учили совсем не этому, а какой-то примитивной псевдокоммунистической схоластике и элементарному приспособленчеству. Но при желании овладеть передовыми взглядами можно было и не поступая в институт (и даже, в принципе, вообще не выходя из дома), а занимаясь исключительно самообразованием. Кстати, многие известные люди, причем не только революционеры, но даже и великие ученые, учились именно так. Взять хотя бы того же Эйнштейна, у которого не было никакого высшего образования! Но настоящее, серьезное самообразование требовало двух обязательных вещей: во-первых, наличия свободного времени, а во-вторых, ясной головы… Собственно, эти соображения и мешали Фурману дойти до почты. Как он узнал еще в Петрозаводске, рабочий день почтальона начинался в 5:30 утра, и хотя потом между утренней и вечерней сменой был большой перерыв, после такого постоянного недосыпа ни о каких серьезных умственных занятиях можно было уже не думать. К тому же и все вечера были бы заняты – значит, от общения с друзьями ему тоже пришлось бы отказаться. А тогда зачем все это нужно – только ради каких-то мифических денег? Да лучше вообще не жить!..

Мама посоветовала Фурману сходить на телефонную станцию и узнать, нет ли там какой-нибудь работы.

В отделе кадров, несмотря на общую казенную обстановку, было довольно уютно – повсюду цветочки в горшочках, цветные календари, какие-то плакатики… За столами сидели трое: сухонький дядечка с хитроватыми глазками, пышная крашеная блондинка средних лет и простодушно-старательная девушка-секретарша. Судя по открытой коробке с шоколадными конфетами и другим разложенным сладостям, они не просто пили чай, а отмечали какой-то праздник. Появление Фурмана было встречено всеми с каким-то необъяснимым воодушевлением: мол, работники нам, конечно же, нужны, тем более такие молодые и симпатичные. Нет профессии? Это не проблема, мы всему, что надо, научим! Короче, оформляй бумаги, и прямо с понедельника можешь приступать к работе!.. Но, узнав между делом, что он освобожден от службы в армии, и на всякий случай заглянув в его военный билет, все как-то нехорошо изменились в лице – оказалось, что с такой статьей, как у него, нельзя работать на шумном производстве, а у них же здесь постоянный шум, и к тому же режимное предприятие…

На улице Фурман облегченно выдохнул (он ведь правда был не виноват, что его не взяли!) и пошел домой, напевая какую-то бодрую песенку. Однако потом все же призадумался над своей «ограниченной годностью». Среди прочего ему сообщили, что он не сможет получить водительские права. Эх, значит, не суждено ему стать водителем троллейбуса и даже трамвая! И зря он в детстве тренировался на велосипеде: мягко тормозил, объявлял остановки, «открывал и закрывал двери»… «Ты опасен, – с грустной насмешкой сказал он себе. – Тебе нельзя доверить человеческие жизни».

2

В течение нескольких следующих месяцев знакомые с разных сторон пытались помочь Фурману устроиться на работу. Его обнадеживали, он ходил беседовать с начальством, потом подолгу ждал результатов… За это время его так и не взяли: курьером в ведомственную газету «Лесная промышленность», ассистентом режиссера в телевизионную редакцию детских программ, работником по обслуживанию мощного копировального аппарата на секретное предприятие «Союзэнергозащита» (туда-то его уж точно не пропустило КГБ; но надо сказать, что знакомые, продвигавшие Фурмана на это место и параллельно основной работе увлекавшиеся йогой и оккультизмом, действительно строили большие планы на «своего человечка» при запретном для простых граждан ксероксе). Кроме того, выяснилось, что в двух ближайших почтовых отделениях почтальоны не требуются.