Валериан Светлов - При дворе Тишайшего. Авантюристка

• Название: При дворе Тишайшего. Авантюристка
• Автор: Валериан Светлов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-253-00913-2

Перед вами два исторических романа замечательного русского писателя Валериана Яковлевича Светлова (1860–1934).

В увлекательнейшем произведении «из времен царствования Алексея Михайловича» «При дворе Тишайшего» В. Я. Светлов сумел увидеть историю по-новому, настолько интересно воссоздать жизнь людей того времени, с их радостями и горестями, переживаниями и раздумьями, что целая эпоха предстает перед читателями так, будто она раньше была ему неведома.

Несколько поколений вглядывались в Кунсткамере в черты лица женщины, голову которой столь безбожно долго сохраняли для обозрения, и с интересом познакомились бы с тем, как представил писатель в романе «Авантюристка» жизнь этой преступно известной фрейлины петровского времени.

---

— Турки не христиане, а нам подобает быть в союзе только с христианской державой, царевич. И мы — гости России, а вовсе не пленники.

Мальчик задумчиво посмотрел на наставника и печально покачал головой.

— Христиане! — проговорил он. — Непохоже! — И, видимо, утомившись вести далее такой серьезный разговор, переменил тему: — А знаешь, княжна Каркашвилли тебя в церкви все искала. Где же ты был? Твой отец говорит, что тебе не следует ходить далеко по городу… — Вдруг, обратив внимание на пустые ножны, царевич вскрикнул: — А где же твой кинжал?

Леон смутился. Ему не хотелось рассказывать о происшедшем с ним случае, потому что это всполошило бы все дремавшее в Москве «грузинское царство» и встревожило бы его отца, дорожившего кинжалом, который переходил к старшему в их роде и был получен Леоном в день его совершеннолетия, незадолго до приезда их на чужбину.

— Я отдал его починить, — неуверенно ответил он.

Царевич пытливо взглянул на него, но ничего не сказал, а только пошевелил губами, что всегда означало, что он не совсем удовлетворен ответом. Потом он вдруг вспомнил, зачем пришел сюда, и сказал:

— Я зашел сказать тебе… Знаешь, ведь у матушки сегодня гости.

— Да?.. — рассеянно спросил Леон.

— Тебя разве не интересует— кто? — загадочно проговорил мальчик.

— Ну, кто же?

— Царевны-сестры! Матушка сказала— важные, и зовут их: одну— Татьяна Михайловна, а другую— Анна Михайловна. Матушка ждет от них многого…

— Напрасно! Все так, одни разговоры; здесь женщины — не то, что наши, ни до чего не касаются, ничего не знают и никакого значения не имеют.

— Царь своих сестер любит, — внушительно произнес царевич.

Леон безнадежно махнул рукой.

Кого не любил «тишайший» царь Алексей Михайлович? И под чьим влиянием только он не находился? Слабохарактерный, добродушный, он так же часто менялся в настроениях и чувствах, как апрельское солнце. С какой стороны подует ветер, в ту сторону он и повернется. До трусости избегавший каких-либо неудовольствий и кислых лиц, он готов был на всевозможные уступки и сделки, лишь бы удержать вокруг себя мир и тишину.

Будучи по природе своей слишком мягким, Алексей Михайлович не мог не уступить большого влияния окружающим его людям; он был вспыльчив, но невыдержлив, слишком доверялся лицам недостойным, но действующим дерзко и смело, и хотя отлично понимал людей, но не имел характера поступать с ними по заслугам.

Зато в минуту вспышки Алексей Михайлович не знал пощады таким людям, как бы мстя им за долгие годы обнаруживаемой им слабости. Так, например, он отлично видел, кто такой был его тесть Милославский, но, не имея сил обидеть жену и видеть всю ее многочисленную родню с грустными лицами, выносил этого коварного, жадного и низкого боярина, которому он уступал во всем, лишь бы не было вокруг него печальных лиц, лишь бы уклониться ему как-нибудь от ссор и слез.

Поэтому рассчитывать, надеяться на него не было решительно никакой возможности. Стоило кому-нибудь наговорить, нашептать царю что-либо, и уже решенное дело отменялось… Если же самому царю почему-либо хотелось исполнить просимое, или просившее лицо было мило ему, то он тянул решение, хитрил, прибегал к уверткам, как вот, например, теперь в грузинском деле; здесь ему, по природной доброте души, очень хотелось помочь, но у него не хватало силы воли заставить своих жадных и строптивых бояр выслать грузинскому царю на подмогу требуемую им казну и ратных людей.

Все это уже давно поняли и сама грузинская царевна, и Леон, да и все ее приближенные, но они все ждали случая или человека, который постоял бы за их правое дело.

— Пойдем к царевне, если у нее гости! — сказал Леон царевичу.

Тот молча последовал за наставником.

Между ними установились дружеские отношения, мало походившие на отношения наставника и воспитанника. Юный грузинский царевич был смышленым, не по летам развитым мальчиком. Ему рано пришлось видеть и пережить много такого, о чем другим детям его лет и слышать даже не приходилось. Да и само воспитание вольных горных сынов совершенно разнилось от воспитания, например, русских мальчиков той эпохи. В то время как последние всецело находились чуть ли не до совершеннолетнего возраста под ведением мамушек и нянюшек, грузинские мальчики умели уже стрелять из лука, недурно владеть кинжалом и скакать на неукротимом коне по крутым горам через буйные потоки следом за суровым отцом или смельчаком-братом.

Теперь царевич легко и неслышно шагал за князем Леоном, упорно размышляя обо всем, о чем они говорили, и уносясь мыслями в далекую теплую и благоухающую родину, где цвели цветы, где синело небо, где горячо светило солнце и где люди были гораздо приветливее и добрее, чем в засыпанной холодным снегом угрюмой Московии.

IV. В покое царевны

Царевна Елена Леонтьевна была еще молодая красивая женщина двадцати восьми лет. Невысокого роста, черноволосая, чернобровая, с белым тонким лицом и страстными, жгучими очами, она была полна очарования и прелести. Стоило ей поднять глаза, взмахнуть густыми длинными ресницами, как у всякого говорившего с ней грузина пробуждалось к ней восторженное и благоговейное чувство, как к красавице женщине и царевне. Царевна верно знала могучую силу и неотразимую власть своего взора, а потому редко кто удостаивался счастья лицезреть всю глубину ее темных очей.

Она была серьезна и молчалива; больше любила слушать, чем говорить; много читала, была очень образована по тогдашнему времени, и особенно по сравнению с русскими женщинами, из которых почти никто, даже царские сестры и царские дочери, не умели читать; грузинская царевна была очень религиозна и любила подолгу простаивать на молитве.

В длинном пышном платье, отороченном позументом, в темном парчевом казакине с кисейными рукавами от локтя, в башмачках из алого атласа без задков, но с каблучками, она двигалась не спеша и была так легка и воздушна, что, казалось, ее маленькие ноги еле прикасались к полу. На ее голове постоянно покоилась маленькая круглая шапочка из бархата, с длинной кисейной вуалью за спиной, и закрывала ей весь лоб. Вдоль лица, по обеим сторонам щек, черными змеями вились две толстые, перевитые жемчугом, косы. Маленькие белые руки, с пальцами, унизанными кольцами, перебирали дорогие кипарисовые четки.

Когда Леон Вахтангович и царевич Николай вошли в ее комнату, царевна внимательно читала книгу своего любимого поэта Шота Руставели. При виде сына она отложила книгу и низким грудным голосом спросила, где он был.

— Я был у князя Леона, мы разговаривали, — серьезно ответил мальчик, нежно целуя белые руки матери. — Ведь сегодня праздник, идти одному гулять нельзя, ты запретила… Народ пьян! — с презрительной гримасой прибавил он.

— Да, правда! — грустно вздохнув, промолвила царевна. — Это не у нас, где в праздник молодежь состязается в силе и ловкости, а старики пьют наше чудное родное вино, вспоминая битвы славных дней Грузии! Пьют и не пьянеют.

— Слабый народ… — подхватил князь Леон, поздоровавшись с царевной, приложив руку к сердцу и низко, но с достоинством ей поклонившись. — Одна слава только идет, что русские сильны. Выпьет две-три чарки иноземного вина — и голову потеряет. А от нашего и с одной под стол валится. Помнишь, царевна, боярина Буйносова, что к тебе от русского царя с указом приходил?

Царевна чуть усмехнулась, вспомнив, как сановитый, тучный боярин, выпив у нее рог поднесенного ему вина, вскоре засопел и тут же, на ее глазах, заснул и повалился на лавку.

— Да, такого душистого, чудного вина немного на свете! — проговорил Леон. — И куда русским, с их тяжелой брагой и сытовым медом, от которых только тошнит и голова болит, до нашего родного вина! Слабы они пить! — продолжал он. — Вот хоть бы сегодня… Выпил один молодец заморского вина, разбавленного, скверного… выпил, похвалил, да с третьей чарки и мысли его запутались… А крупный человек, видно, силачом здесь считается.

— Где же ты с ним пил? — сдвинув немного брови, спросила царевна. — Недавно обедня отошла только… Неужели во время обедни в духане побывал?

Князь Леон смутился и потупился. Он обмолвился, забыв, что царевна запретила во время обедни ходить в гости или по «духанам». Она была религиозна и того же требовала от сына и от всех своих приближенных.

— Ты разве не знаешь моего приказа, чтобы быть со всеми в церкви? — сурово проговорила царевна, и ее четки быстро замелькали между пальцев. — Какой же ты после этого наставник? И какой это пример моему сыну!

Леон стоял потупившись и чувствовал, что если уж он проболтался, как женщина, то теперь обязан рассказать все, что привело его в корчму с молодым стрельцом.

— Царевна, выслушай! — пробормотал он. — Дело важнее, чем питье вина во время обедни…