Леонид Волков - В стародавние годы

• Название: В стародавние годы
• Автор: Леонид Волков
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-108-6

Ярослав Владимирович (или Ярослав Мудрый; ок. 978 — 19 или 20 февраля 1054, Вышгород) — Ростовский князь (987—1010), Новгородский князь (1010–1034), великий князь Киевский (1016–1018, 1019–1054).

Ярослав Владимирович — сын крестителя Руси князя Владимира Святославича (из рода Рюриковичей) и полоцкой княжны Рогнеды Рогволодовны, отец, дед и дядя многих правителей Европы; в крещении получил имя Георгий (или Юрий — более поздняя форма имени Георгий, широко распространённая в древнерусском языке, в XI–XII веках оно имело вид Гюрьги). Вошла в историю работа князя «Русская правда», ставшая первым известным сводом законов на Руси.

---

— Все люди славят тебя, — добавил Горисвет, — ты построил город, оградил землю от врагов и разбойников, ты ли не защитник бедных? Всякий находит суд и правду у тебя!

— Спасибо вам на добром и ласковом слове, — ответил Владимир, — но не затем я вас звал, чтобы вы хвалили меня, а чтобы вы помолились за меня в эти светлые дни. Просите Бога наставить меня, кому мне отдать престол киевский. Жизнь моя на исходе, и я молю Бога, чтобы после смерти моей не было смут, чтобы брат не восстал против брата. Сердце мое лежит к Борису но Святополк — старший в роде…

— Княже, — сказал Горисвет, — Святополк окружен ляхами и попами латинскими, а людям не люба вера латинская. Сам знаешь, что Святополк разума невеликого, и жена его, Клотильда, польская княжна, овладела им. Люди знают об этом, видят это и ропщут И если бы Святополку достался киевский великокняжеский престол Русь стала бы волостью ляшскою. На то ли ты укрепил и возвеличил ее на то ли ты дал ей веру православную, чтобы быть ей волостью ляшскою чтобы попы латинские заменили своею верой веру праведную, веру твоей премудрой бабки Ольги твою веру?

— Твои любимые сыновья Борис и Глеб — заговорил Иларион, — не от мира сего. Для них уготованы славные венцы небесные а не земные, для земного же владычества есть у тебя сын Ярослав, муж мудрый, к книжной мудрости ревнивый, вере праведной преданный твердый в словесах искусный о волости своей радеющий.

— Ярослав горд, — ответил Владимир задумчиво — горд, как Рогнеда, мать его! На гордыню его ропщут люди в Новгороде гордыня принудила его и отложиться от меня.[4]

— Не, от тебя, княже, — возразил Иларион, — а получив известие о твоей немощи и боясь, что Святополк овладеет столом киевским, Ярослав не хотел подчиниться ему.

— Молитесь да думу думайте — проговорил опять Владимир — На Фоминой седмице я со двором перееду в Берестово[5] и там будем вместе совет держать.

II

На следующий день у Владимира была продолжительная беседа со Святополком. Святополк, внук Святослава, наружностью напоминал своего деда: во всей его фигуре с закинутой назад головой с чубом сказывалась лихость. Однако кто узнавал ближе этого князя, тот убеждался, что его лихость была более показной, кажущейся, чем действительной. Святополк был хвастлив и лжив и старался всех перехитрить, но он не обладал для того достаточно проницательным и живым умом, а потому обыкновенно его планы наперед разгадывались другими и разрушались, да и в тех случаях, когда другие ему подсказывали действительно хитро и осторожно обдуманный план действий, он не умел следовать ему.

Встретив по-родственному Святополка, Владимир начал журить сына за влияние на него его жены, польской княжны заговорил о намерении его тестя Болеслава подчинить Польше Русь о кознях духовника его жены латинского епископа Рейнберна который мечтал о подчинении Руси папе. Святополк выслушивал поучения отца не возражая а когда тот кончил свою речь стал говорить о том как его самого преследуют несчастья и зависть других, начал уверять Владимира в своей сыновней преданности в любви к братьям, которые по его словам, без всякого основания отвечали ему подозрительностью и недоброжелательством. Наконец, словно ненароком, заговорил о наследовании киевского великокняжеского стола, но Владимир прервал его:

— Я пока жив. Бог вразумит меня на последних днях, кому дать киевский стол и кому из сыновей я дам этот стол, того надлежит слушаться всем остальным братьям. А теперь поезжай с Богом к себе в Вышгород, кланяйся жене своей, помни мои наставления.

Великий князь благословил Святополка… Тот удалился недовольный и в раздумье, что сказать жене и Рейнберну, которые решительно требовали от него добиться в эту поездку в Киев признания его наследником великокняжеского стола.

От отца Святополк отправился в хоромы сестры своей Предславы, у которой застал Горисвета и послов от братьев: от Ярослава Новгородского — старого Скалу и от Глеба Муромского — боярина Хвалибоя. Он вошел было с мыслью склонить на свою сторону сестру, но, увидев у нее Горисвета, который не раз обличал его перед отцом в неправде, и послов, сказал сестре, что зашел проститься с ней перед отъездом. Горисвет, Хвалибой и Скала хотели было уйти, чтобы не мешать разговору брата с сестрой, но Предслава удержала их. Святополк понял, что сестра, решительный характер которой он знал, не намерена вступать с ним в переговоры, и, простившись с нею, удалился. У выхода с великокняжеского двора поджидал его великокняжеский тиун Якша.

— Вижу, — сказал ему шепотом Святополк, — все против меня. Поп Иларион и старый волк Горисвет хотят всей землей править, но у моего тестя, князя Болеслава, рати много. Не увидят ни Борис, ни Ярослав стола киевского! Но все зависит от тебя: на твою преданность я полагаюсь.

— Неужели, княже ты мог в этом сомневаться? — перебил его Якша.

— Верно, — проговорил князь. — Однако здесь разговаривать нам опасно Я поеду вперед, чтобы не видели нас вместе, но ты не замешкайся. Выпьем доброго вина, которое мы пили вчера, рассудим, и сегодня же я поеду в Вышгород…

На третий день Пасхи Владимир принимал послов своих сыновей. Он наделил их подарками и приказал ехать по местам.

— Может быть, — говорил он им на прощанье, — скоро я созову всех своих сыновей в Берестово, куда поеду на Фоминой.

Когда послы собирались уже уезжать, Предслава позвала Скалу:

— Передай, — сказала она, — брату Ярославу, что я, Иларион и Горисвет будем помнить о нем… Прощай!

Во вторник на Фоминой Владимир переехал в Берестово. Весна была в тот год теплая, ясная, и по приезде в Берестово Владимир почувствовал себя значительно лучше. Каждый день вечером он подолгу советовался с Иларионом и Горисветом о делах русской земли; говорили не раз и о наследнике киевского великокняжеского стола, но окончательно назначить себе преемника Владимир никак не решался. Он хотел прежде поговорить с Борисом, которому намеревался передать великокняжеский стол и которого поджидал из похода на печенегов.

Десятого июля прискакал в Берестово гонец от Бориса с известием, что печенеги скрылись в степях и что князь, не найдя их и считая дальнейшие поиски бесполезными, возвращается назад. Владимира значительно ободрила эта весть, он почувствовал себя лучше прежнего, стал поговаривать о скором свидании с сыном. Но вдруг 14 июля великому князю сделалось дурно. Он старался не придавать этому особого значения, даже шутил с окружающими, однако ночью ему стало еще хуже…

Утром 15 июля Владимир исповедался у отца Илариона, приобщился Святых Таин, принял таинство елеосвящения и тихо, творя молитву, почил… Великого равноапостольного просветителя Руси не стало!

Иларион, Горисвет и Предслава, основательно опасаясь, что Святополк, узнав о кончине Владимира, еще до прибытия Бориса силою овладеет великокняжеским столом, решили не разглашать сразу печального события и перевезти тело в Киев ночью. Бояре согласились на это решение и велели тиунам и холопам молчать о случившемся. В Киев к митрополиту и попу Анастасу были посланы письма, в которых Иларион просил их приехать в Берестово по случаю неожиданной кончины великого князя Они поторопились приехать. Митрополит приехал, отслужил панихиду по почившем и вместе с Анастасом вернулся в Киев с тем, чтобы ночью ожидать в Десятинной церкви прибытия тела великого князя. Когда они уехали, Горисвет послал к конюшенному тиуну Якше, чтоб распорядился поставить лошадей, но его не оказалось в Берестове холопы сказали, что он отправился в Киев за овсом.

Поздно вечером Предслава призвала к себе четырех отроков Она вручила им письма к Ярославу и Борису с извещением о кончине отца. Предслава предостерегала отроков, чтобы они никому не говорили, куда и зачем едут…

— Кони у нас лихие, — успокаивали княжну отроки, — и мы верно сослужим службу тебе; если нужно, то и головы сложим… Мечи у нас острые, стрелы легкие, каленые.

III

Старый-престарый гусляр Андрей, которого народ звал вещим и песни и игру которого любила слушать святая Ольга, жил в Берестове в избе, построенной для него по приказанию этой мудрой княгини. Часа три спустя по кончине Владимира Святого к Андрею пришел Горисвет и рассказал о случившемся.

— Горе нам, — ответил Андрей, — закатилось солнце красное земли русской! Кто ж теперь будет править нами, кто сядет на стол великокняжеский?

Горисвет упомянул о Борисе.

— Праведный князь Борис, любим он народом, — заметил Андрей, — но чую я, что не он будет на столе киевском. Святополк поднимет руку на братьев своих, и Борису с ним не управиться, если ему не поможет Ярослав.

— И я так думал, старче, — сказал Горисвет. — Много я думал сегодня, говорил и с Предславой, и с боярами, и положили мы так: не разглашать о кончине Владимира, перевезти сегодня ночью тело его в Киев, в Десятинную церковь, а тут авось подойдет Борис, а потом и Ярослав — и тогда уж Святополку трудно будет овладеть столом киевским.