И. Мартынов - Книгоиздатель Николай Новиков

• Название: Книгоиздатель Николай Новиков
• Автор: И. Мартынов
• Издательство: Книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

Книга И. Ф. Мартынова “Книгоиздатель Николай Новиков” в серии “Деятели книги” (М., 1981) - это добротная научная биография того, чье имя стоит в заглавии книги, написанная на основе тщательного изучения архивных и печатных источников. Автор — исследователь истории русской книги ХVIII века, сотрудник Библиотеки АН СССР (БАН) в Ленинграде.

---

Десятилетний опыт работы с книгой убедительно доказал Новикову полную несостоятельность издательской политики, игнорирующей реальные запросы читателей-разночинцев. Выпуская в свет под видом третьего издания «Живописца» (1775) сборник наиболее острых и злободневных статей из своих сатирических журналов былых лет, Новиков справедливо объяснял их успех тем, что они «попали на вкус мещан», ибо в России только такие книги «третьими, четвертыми и пятыми изданиями печатаются, которые сим простосердечным людям, по незнанию чужестранных языков, нравятся». Гневные филиппики журналиста-трибуна против «гнили», разъедавшей устои Российского государства, нашли отклик в сердцах и умах читателей. И не по их вине прекратили свое существование «Трутень» и «Живописец», «Пустомеля» и «Кошелек»! Лишенный возможности открыто обсуждать и осуждать пороки современного ему сословного общества, издатель попытался продолжать борьбу иными, легальными средствами, широко используя историчесские аллюзии, иносказание, ретроспекцию. Однако на сей раз «простосердечные люди» не поняли и не оценили по достоинству его трудов. Новиковская «Вивлиофика» и «Размышления» Мабли не смогли занять место издавна популярных в разночинной среде «Синопсиса» и «Троянской истории» и тем самым были обречены, наряду с другими «весьма хорошими и полезными книгами», лежать мертвым капиталом «в хранилищах, почти вечною для них темницей назначенных»[57].

Не раз благие начинания просветителей-одиночек разбивались о глухую стену непонимания, косности и равнодушия толпы. Одни из них, несмотря на неудачи, упорно не желали отказываться от раз и навсегда избранной тактики, другие — принимали безоговорочно вкусы мещан за «глас народный» и, потакая им, наживались на невежестве масс. Новиков не был ни слепым фанатиком, ни алчным дельцом. Эту особенность крупнейшего и оригинальнейшего деятеля русского просвещения XVIII в. удачно подметил Я. Л. Барсков, видевший в нем «смелого, энергичного и бескорыстного работника, искренне сливавшего свою личную выгоду с пользою общественной» [58]. Новикова не привлекала спокойная и доходная роль «карманного» литератора ее величества, столь же твердо и принципиально он отказался от надежных доходов, которые сулило ему издание пользовавшихся спросом у малообразованных читателей правил хорошего тона столетней давности, сомнительных романов и сонников.

Если нельзя было говорить с массами простым и вразумительным языком политического памфлета, следовало вооружить их ключами к сокровищницам знаний, заполнить интеллектуальную пропасть между учителями человечества и «малыми сими» тысячами томов дешевых и доступных для разных категорий читателей книг. Задача формирования читательской психологии в духе гуманных идей эпохи Просвещения легла в основу всей дальнейшей деятельности Новикова.

«Путеводительницей и наставницей» читающей публики справедливо называл журнальную библиографию и неразрывно связанную с нею в те годы литературную критику младший современник просветителей XVIII в. В. Г. Анастасевич. Попытки первых русских журналистов помочь начинающему читателю в выборе лучших отечественных и переводных книг, научить его отделять «зерна от плевел» наглядно доказали необходимость и возможность активного воздействия на литературные вкусы и запросы общества. Следуя их примеру, Новиков и К. В. Миллер задумали организовать первый русский критико-библиографический журнал. «Сие периодическое издание, — сообщалось в объявлении о подписке на „Санктпетербургские ученые ведомости“, — содержать в себе будет: 1) уведомление о напечатанных в России книгах, с присовокуплением критических оным рассмотрений; 2) об успехах и состоянии ученых дел в России и 3) известия, касающиеся до описания жизни российских писателей»[59].

Появление в свет этого еженедельника вызвало в среде петербургских литераторов немало кривотолков. Поэтому от издателей журнала, целиком посвященного критическому разбору новых книг, потребовалось много такта и выдержки для того, чтобы избежать столкновения с собратьями по перу. «Ничто сатирическое, относящееся на лицо, — предупреждали они любителей литературных скандалов, — не будет иметь места в „Ведомостях“ наших, но единственно будем мы говорить о книгах, не касаясь нимало до писателей оных. Впрочем, критическое наше рассмотрение какой-либо книги не есть своенравное определение участи ее, но объявление только нашего мнения об оной»[60]. Решительно осудив грубые, оскорбительные формы полемики, характерные для русского литературного быта 50-60-х гг. XVIII в., Новиков не только не поступился своими идейными и эстетическими принципами, но постарался использовать библиографический журнал для самой активной пропаганды книг, созвучных его мыслям и чувствам.

«Санктпетербургские ученые ведомости» просуществовали сравнительно недолго. За несколько месяцев, с марта по июнь 1777 г., здесь были критически рассмотрены 34 книги, напечатанные Академией наук, Московским университетом и «вольными» типографиями (в том числе четыре новиковских издания). Явно демонстративный характер носила публикация в первых номерах журнала, на самом видном месте библиографического обзора полузапретного в России и широко разрекламированного за границей издания екатерининского «Наказа» Комиссии по составлению нового Уложения. Наперекор желанию императрицы, Новиков вновь напомнил обществу о несбывшихся «конституционных мечтаниях» обманутого поколения. Просвещенные читатели горячо поддержали выступления «Ведомостей» в защиту чистоты родного языка, внимательно прислушивались к их отзывам о книгах по истории, государственному праву и педагогике, приветствовали появление в свет дополнений к «Опыту исторического словаря» и «Древней российской вивлиофике». К сожалению, разночинная публика не разделяла энтузиазма «ученых господ». Сочтя журнал слишком пресным и однообразным, она по-прежнему довольствовалась той информацией о новых книгах, которая регулярно появлялась на страницах официозных «Санктпетербургских ведомостей». Книготорговцы, поддержавшие Новикова и Миллера на первых порах, быстро разглядели полную бесперспективность преждевременно явившегося в свет журнала. Лишенные финансовой поддержки, издатели «Санктпетербургских ученых ведомостей» вынуждены были расстаться с читателями, так и не осуществив своих далеко идущих планов.

Безрезультатно окончились все попытки отважного поручика захватить штурмом бастионы косности и невежества. Приходилось менять тактику, памятуя о том, что нередко длительная, упорная осада оказывается гораздо эффективнее стремительной атаки. Человек не рождается на свет читателем, эта потребность возникает у него с годами. Поэтому вполне естественно то огромное влияние, которое оказывают первые наставники на круг и характер его книжных интересов. Последовательный и деятельный просветитель, Новиков всегда отводил в своих планах особое место вопросам чтения женщины-матери, воспитательницы новых поколений. Умная, начитанная женщина с хорошим литературным вкусом могла несомненно лучше исполнить материнский долг, чем корреспондентка «Трутня» — «Ужесть как мила», — у которой от серьезных книг делалась «теснота в голове». Мысль о создании первого в России литературного журнала для женского чтения возникла у Новикова еще на заре его издательской деятельности. Однако только спустя 10 лет на полках книжных лавок появились изящные томики «Модного ежемесячного издания, или Библиотеки для дамского туалета» (ч. 1–4, Спб.-М., 1779). Вниманию читательниц предлагались чувствительные элегии и сентиментальные повести, исторические анекдоты и назидательные притчи, а в дополнение — 12 картинок новейших парижских мод. Казалось, Новиков все продумал, все предусмотрел. И все-таки итоги подписки на «Библиотеку» не оправдали надежд издателя, твердо уверенного в том, что одно название этого журнала избавит его от убытков. Далеко не каждая любительница книг могла выкроить из своего бюджета 5 руб. на покупку столь дорогой «безделушки». Не случайно в списке 57 «пренумератов» «Модного ежемесячного издания» встречается так много сановных имен и громких титулов.

И все-таки не «Санктпетербургские ученые ведомости» и не модный журнал помогли Новикову привлечь внимание русской читающей публики к серьезным общественным и нравственным проблемам. В самые критические для издателя дни на помощь к нему пришли руководители петербургских масонов, давно уже с симпатией следившие за его энергичной просветительной деятельностью. Укоренившись на русской почве в середине XVIII в. ложи масонов — вольных каменщиков разных систем постепенно приобрели немалый вес во всех сферах общественной жизни страны. Атмосфера бюрократического государства, принижавшего и калечившего человеческую личность, создавала особенно благоприятные условия для расцвета масонства. Поиски моральной опоры, стремление к «самоочищению» от сословной скверны лакейства и палачества были присущи значительной части дворянской интеллигенции тех лет. Этот процесс в какой-то степени усугублялся кризисом русского вольтерьянства, истолкованного некоторыми последователями фернейского патриарха в чисто нигилистическом духе. Естественно, что уже сама по себе полулегальная форма существования масонского братства, легенды о его таинственных связях с потусторонним миром, фантастическом богатстве и влиянии привлекали в ложи разного сорта политических авантюристов, мистиков и шарлатанов. Однако не они определяли лицо масонства. Лучшие умы человечества — Гёте и Франклин, Лессинг и Гердер, Флориан и Дантон — видели в масонстве, «поднимающемся над всеми сословными различиями, над всяким сектанским духом», могучее орудие моральной революции умов, прототип будущих, более гуманных и справедливых отношений между людьми.