Николай Григорьев - Двенадцать поленьев

• Название: Двенадцать поленьев
• Автор: Николай Григорьев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: О войне
• Год: 1978

Сборник рассказов, герои которых — рабочие, железнодорожники, матросы, солдаты — люди, которые совершают подвиги в труде и в бою. Время действия — Гражданская война, Великая Отечественная война и 1950-70-е годы.

---

 А Пётр Петрович, сам себе подмигнув, высыпает на язык сразу три порошка. Захлопывает рот. В глазах испуг. И тут его всего передёргивает, как в ознобе... Бр-р... На него жалко смотреть. Какую-то гадость проглотил.

 Но, едва придя в себя, Пётр Петрович восклицает:

 — Отличная закуска! И советую, товарищи, моими порошками не брезговать. Слыхали про жёлтую лихорадку?

 Говорю с робкой надеждой:

 — Пётр Петрович, но ведь это же в тропических странах, совсем не у нас...

 — Вы так думаете? — отвечает инженер. — А посмотрите-ка на свою руку.

 Гляжу — комар. Пристраивается, чтобы проколоть своим хоботком мою перчатку.

 — Ужалил? — спрашивает инженер.

 — Нет, — говорю я и прихлопываю комара. — Не успел.

 — Ваше счастье. Это был не просто комар, а разносчик жёлтой лихорадки: анофелес. Глотайте же порошки!

 — Это хина? — догадываюсь я. От первого порошка меня скрючило. После второго почувствовал, что глаза полезли на лоб. Третий порошок — я схитрил, проглотил вместе с бумажкой.

 Мучились, глотая порошки, и остальные. Однако из кузова неслись бодрые возгласы:

 — Да здравствует хина! Хине виват!

 Ночь застигла нас в пустыне. Укладываться спать пришлось прямо на земле. Разостлали, какие были, брезенты и принялись гадать: как уберечься от змей? Они в песках смертельно ядовиты.

 Каждый предлагал своё, пока не вмешался шофёр.

 — Послушайте меня, — сказал парень, — я всё-таки местный, семипалатинский.

 И мы узнали удивительную вещь: змея боится овечки. Верблюда не боится, лошади, осла, быка не боится. А от безобидной овечки удирает без оглядки. Даже овечьего запаха пугается.

 Шофёр объяснил это так. Овечка, увидев змею, приходит в ярость и пожирает её. Ведь она мать, и у неё ягнята.

 Это понятно. Но верблюд тоже не подпустит змею к своему детёнышу. И лошадь не подпустит. И осёл. И бык.

 Между тем страшится змея только овцы. Почему? На это шофёр не смог ответить. Впрочем, мы и не допытывались. За день умаялись, да и поздно уже: спать, поскорее спать!

 Змей мы уже не боялись. Ведь полушубки, которыми мы накроемся, все из овечьей шкуры!

 Проснулся я, увидев сон, что замерзаю во льдах Северного полюса. Не сразу и опомнился. Трясло меня, как в лихорадке. Вот так юг. Как несправедлива природа. Хоть бы самую малость дневной жары приберегла на ночь!

 Вдруг обнаруживаю, что я раскрылся. Эге, сам виноват, что на Северном полюсе! Залезай под полушубок, мигом будешь в тёплых широтах!

 А когда стало светать, я увидел в куче полушубков инженера. Вот кто вволю выспался! Едва мы его растолкали и подняли с брезента.

 Позавтракали, и Пётр Петрович заторопил всех:

 — Солнышко встало, пора и нам в путь. Запрягайте, хлопцы, коней! — весело добавил он из песни.

Проехали ещё день.

 В сумерках я стал различать дома и даже огоньки в них... Невероятно! Посёлок в глубине пустыни! Или это мираж?..

 Пока я терялся в догадках, машина покатила уже по улице между домами.

 Остановили машину и в ближайший дом попросились на ночлег.

 Хозяйка встретила нас с поклоном:

 — Пожалуйте, пожалуйте, дорогие гости!

 Потом спросила удивлённо:

 — Почему же вас пятеро? А где остальные? Ведь из Семипалатинска вас едет одиннадцать?

 Что за чудеса? Откуда она знает про нас?

 А инженер мне на ухо:

 — Степная почта. Или забыли про конного казаха?.. Узун-кулак быстрее ветра по степи бежит и всё видит, всё слышит. «Узун-кулак» значит «Длинное ухо».

 Но вот затопали на крыльце и вошли в хату наши остальные шестеро.

 Пересчитав и этих, наша хозяйка успокоилась. Пригласила всех во двор к рукомойнику, а сама стала собирать на стол. Подала нам в двух сковородах яичницу со шпиком. Тут же выставила деревянный жбан, в котором пенился кумыс.

 Отличный ужин — дар пустыни!

 — Чай пить будете? — спросила хозяйка.

 — Будем! Будем! Только разрешите, мы сами поставим самовар!

 И заправили самовар водичкой из Иртыша. Она пресная и на редкость вкусная.

 Переночевав, мы сделали хозяйке подарок: из своих запасов налили ей в кадку иртышской воды.

 Посёлок, оказывается, не так уж мал. Тут и там приземистые каменные амбары с дверьми, окованными железом.

 Нам сказали, что в амбарах хранятся кожи, овечья и верблюжья шерсть. Всё это привозят кочевники. А когда амбары наполняются, зовут бычников. Так называют погонщиков быков, живут они тут же.

 Всё, что накопилось в амбарах, бычники перекладывают к себе в телеги — и рогатый обоз, пройдя по улицам городка, углубляется в пустыню.

 Перед бычниками дальняя, тяжёлая, да и опасная дорога.

 Караван быков приходит в Семипалатинск. А там — железнодорожная станция. Кожу и шерсть погружают в вагоны, и попадает это всё на заводы и фабрики. А караван возвращается домой. Но не порожняком. В телегах теперь то, в чём нуждаются кочевники: мануфактура, посуда, сахар, иголки, нитки.

Нас пригласил к себе председатель исполкома. Председатель исполкома нам понравился. Скромный человек, он донашивал своё обмундирование кавалериста гражданской войны. Был он в выгоревшей добела гимнастёрке с заплатами на локтях. На письменном столе лежала фуражка с синим околышем.

 Во время беседы председатель посетовал на бычников.

 — Не нравится им, товарищи, что по нашим местам пройдёт железная дорога. Кричат: «Шайтан-арба! Шайтан-арба!» А людей это пугает. Ведь «шайтан» — чёрт по-казахски. «Шайтан-арба» — «чёртова телега»... Так они окрестили поезд чёртовым именем. А люди здесь захолустные, шепотки да слушки... Не годится это.

 И председатель попросил нас рассказать о железной дороге на собрании граждан.

 — Вы люди столичные, — заключил он, — и слово ваше прозвучит убедительно.

 Собрались на свежем воздухе, к вечеру, когда спала жара.

 Речь держать мы поручили Петру Петровичу. Он инженер, работает на стройке железной дороги — ему, как говорится, и карты в руки.

 Пётр Петрович рассказал о постройке дороги коротко и дельно. Ему похлопали — да и по лицам собравшихся было видно, что дурным слухам уже веры нет.

 Однако бычники хмурятся. Потом стали выкрикивать:

 — Не нужна нам шайтан-арба! Возим товары на быках — никто не жалуется. А проложите дорогу — быки без дела останутся. Значит, помирай с голоду, бычник?

 Слово взял председатель исполкома. Сказал, что Советская власть никогда не обидит трудящегося человека. В том числе и бычника.

 Правильно сказал. Но бычники расходились в глубокой задумчивости: непростое это дело — менять привычную свою жизнь...

Рано утром двинулись через пески дальше на юг.

 Но по-прежнему всё мертво вокруг.

 Только к вечеру неожиданно пески зазеленели.

 Все радостно встрепенулись:

 — Оазис! Товарищи, мы в оазисе... Прива-ал!..

 Мы вышли из машины. Но не успели размяться с дороги, как из юрт высыпали ребятишки и со всех ног — к нам.

 Автомобиль, конечно, им в диковинку — мигом облепили машину со всех сторон. И под колёсами они, и на крыше кабины... Рожицы сияют, чёрные глазёнки разгорелись, как угольки на ветру. А гаму, галдёжу — как в воробьиной стае!..

 Шофёр забеспокоился — как бы чего не повредили в машине. Сорвал прутик — и к детишкам:

 — Кыш, кыш!..

 Получилось очень смешно: словно и в самом деле гоняет воробьёв.

 Конечно, ничего не добился. Ребятишки только притворно взвизгивали да языки, дразнясь, казали.

 Отбросил шофёр прутик — и в кабину. Да как загаркал оттуда клаксоном...

 Вмиг сдуло ребячью ораву. Только голые пятки сверкнули перед входами в юрты.

 Между тем появились и взрослые. К нам приближалась мелкими шажками, словно по льду скользила, женщина с белой чалмой на голове. В вытянутых руках она торжественно несла плоскую чашечку — пиалу — с кумысом. Это знак гостеприимства.

 Оказавшись в юрте, я увидел, что покрывавшие её кошмы — одеяла — износились до дыр.

 Приглашают обедать — а у самих, гляжу, ни кусочка хлеба. Горсть поджаренных пшеничных зёрен, овечий сыр да кумыс — вот и весь обед. А на ковре одних ребят уселось человек пять — шесть; худые, как палочки, в лицах ни кровинки. И я понял, что семья голодает.

 А ещё усаживают на почётное место, накладывают мне еды. Вот положение! Рука не поднимается объедать голодных — и отказаться нельзя. Инженер предупреждал: «Не уважить гостеприимства кочевника — значит нанести ему тяжкое оскорбление!» Пришлось подчиниться обычаю — отведать еды.

 Бедуют люди на кочевьях.

 Едва я заговорил о Турксибе, как казах насторожился.

 «Весь аул, — говорит, — слышал, а поверить боимся. Кричит узун-кулак: «Нан дают, нан! Бери кетмень, иди копать землю, строить железную дорогу... Нан получишь, нан!»