Елена Криштоф - Май, месяц перед экзаменами

• Название: Май, месяц перед экзаменами
• Автор: Елена Криштоф
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1968

Экзамен на аттестат зрелости мы держим один раз, и май действительно месяц перед этими экзаменами. Но потом идет еще длинная жизнь и предлагает всё новые экзамены. Как ты справишься с этими испытаниями? Зависеть это будет от того, какие у тебя были друзья, какие учителя, кого ты любил…

Если в семнадцать лет твой друг слишком требователен к тебе, это бывает и тяжело. Но нетребовательному другу какая цена?

---

Людмила Ильинична на минуту чувствует такую тяжелую и сосредоточенную злобу в своем взгляде, что отводит глаза. Однако молчание затягивается, и надо как-то решить, идти ли дальше напролом или отступать.

Людмиле Ильиничне на минуту до боли в сердце хочется, чтобы из соседней комнаты вдруг выпорхнула Милочка, которая, кстати, безусловно все слышала, все поняла. Выпорхнула и, подхватив Виктора, просто увела бы его куда-нибудь от этого стола, покрытого светлой новой клеенкой, от этой тетради.

А вдруг он возьмет злополучную тетрадку, встанет, выйдет из комнаты и где-нибудь предъявит ее как вещественное доказательство, которое будет трудно оспаривать?

Людмила Ильинична торопливо тянет тетрадь к себе, спрашивает, не выпуская из рук:

— Так что ты собираешься делать?

Вопрос можно понимать очень широко. Виктор отвечает:

— Задач я решать не буду.

Людмилу Ильиничну больше интересует другое: скажет ли Виктор кому-нибудь, что задачи, которые она попросила его прорешать вместе с Милочкой, взяты из экзаменационных билетов?

Виктор понимает ее немой вопрос.

— Я пойду к Анне Николаевне, — говорит он. — Прямо сейчас пойду.

Милочка выходит из своей комнаты только тогда, когда за Виктором захлопывается дверь. Мать сидит у стола как будто совсем спокойно, обрывая голубые цветки гиацинтов. Нарядная блузка на ней кажется нелепой, с этим рюшем, без рукавов. Милочке становится жаль мать: немолодая, усталая женщина, просчитавшаяся в чем-то очень важном.

Людмила Ильинична встает из-за стола, непроизвольно делая такое движение, будто одергивает свой всегдашний строгий жакет. От этого розовая полка выбивается из юбки, торчит как-то потерянно. Людмила Ильинична недовольно прячет ее под корсаж, говорит теперь уже вслух:

— Щенок! Ничего, отец его за виски ко мне притянет. К нему с добром, а он нос воротит, а он благодарности простой человеческой не понимает.

Видно, Людмила Ильинична совершенно перепутала категории добра и зла. Сегодня, сию минуту ее добро очень отличается от того, о котором она говорит на уроках. До неприличия отличается.

Милочке не хочется, чтоб все было так резко. Милочке очень не хочется, чтоб Виктор ушел навсегда. Правда, в то, что он идет к Анне Николаевне, Милочка не верит.

— Мама, а может быть, мне за ним…

— Сядь! — Людмила Ильинична тяжело прихлопывает ладонью по столу. — Сядь! Глупости наделала я одна. Я одна их буду расхлебывать.

— Хочет перед Рыжовой показать, что он… — Милочка прижимает голову к прохладной, твердой руке Людмилы Ильиничны.

Голова золотая-золотая, а глаза печальные. Пожалуй, таких печальных глаз у дочери Людмила Ильинична никогда не видела. И нижняя губа не поджата трогательно и кокетливо, как часто бывает поджата. Губка дрожит мелко-мелко, и это почему-то кажется особенно невыносимым.

«Ничего, — говорит про себя Людмила Ильинична. — Ничего, пока я ее мать и пока я жива…»

Виктор идет к дому Анны Николаевны. На краю неба прямо перед ним голубовато вспыхивают зарницы. В их бесшумности и отдаленности заключено что-то призрачное, таинственное. И Виктору кажется — он должен дойти именно до этих зарниц, а вовсе не до обычного пятиэтажного корпуса у них в поселке. Может быть, поэтому лицо его из рассерженного, ошеломленного все больше и больше становится просто упорным. Путь ведь предстоит не близкий.

А пока что ботинки его четко бьют по бетонной дорожке, мысли же носятся в голове стремительно и больно.

Ну, что ты торопишься, что ты летишь так, будто столкнулся кто его знает с какой новостью? Будто случившееся с тобой сию минуту не из той же серии, что и четырехкомнатная квартира, бесплатные путевки к кострам и звездному небу и те самые шпаргалки, которые ты всего месяц назад так усердно выпрашивал у Нинки? Или ты хочешь сказать, там была хоть какая-то видимость благопристойности? А здесь слишком уж голо, слишком на ладони протягивали тебе возможность?

Именно это тебя так подбросило, Витенька? Значит, если бы…

Нет, ты никогда не любил лицемерия. Ты просто не всегда вовремя понимал, что есть лицемерие.

Ты не любил лицемерия, но ни разу по-настоящему не сразился со своим отцом, который умеет порассуждать и о размахе наших строек, и об ответственности человека перед обществом. Ты ни разу не сразился с отцом, тебе всегда казалось: достаточно одних иронических взглядов, чтоб выразить свое отношение и к метлахской плитке, и к этой четвертой комнате.

Что ж сейчас ты несешься к своему классному и никакой иронии нет у тебя ни во взгляде, ни на душе?

Глава пятнадцатая. Опять от автора

Людмила Ильинична еще не проснулась как следует, еще не открыла глаза, не пошевелилась, но уже почувствовала: ей не хочется шевелиться, открывать глаза, просыпаться. Не хочется думать о том, что она сделала вчера, и еще меньше о том, что надо сделать сегодня.

А между тем делать что-то надо. Секунду Людмила Ильинична лежит неподвижно, совершенно неподвижно, будто подстерегая какое-то пока ей неизвестное, но единственно верное решение.

Может быть, стоит сходить к инженеру Антонову? Спросить:

«Виктор вам ничего не говорил, Сергей Иванович?»

«Какая-нибудь неприятность, Людмила Ильинична?»

Хорошо, она сумеет сделать такое лицо, что Антонов поначалу решит: неприятность не у нее — у Виктора. Ляжет грудью на стол, обопрется подбородком на сложенные башенкой тугие кулаки, весь внимание.

«Так что же случилось, Людмила Ильинична?»

И надо будет объяснить: случилось не с Виктором — с нею.

Предложила она вчера Виктору прорешать те самые задачи, которые включены в экзаменационные билеты и которые ученикам не положено знать, пока они эти билеты не вытянут. А Виктор взял и заявил, что пойдет и сообщит о случившемся своему классному руководителю, той самой Анне Николаевне. Антонов тоже, очевидно, имел случай познакомиться с нею довольно близко и составить мнение насчет того, какой шум может поднять эта женщина.

В том-то и беда, что Антонов действительно имел случай и составил мнение. Людмила Ильинична видит, как меняется лицо Антонова, только что приветливо и с любопытством придвинутое к ней. Глаза Антонова, заплыв ледком, ничего не выражают, кроме готовности терпеливо выслушать до конца эту глупую, какую-то просто детскую историю, в которую влетела самостоятельная как будто женщина, завуч второй Первомайской школы; как бы ей объяснить популярнее, что в такие истории не влетают или, но крайней мере, не оставляют следов…

Людмила Ильинична сама отлично знает — не влетают и не оставляют.

Людмила Ильинична смотрит в крепкое, моложавое лицо Антонова, появившееся прямо перед ней из свежего утреннего воздуха. Она даже слышит голос Антонова, рассуждающий не злобно, нет, скорее мягко и назидательно на тему: почему не имела она права ставить Виктора и Милочку в исключительные условия. Сегодня, когда никому не дано ставить одних в исключительные условия перед другими. Сегодня, когда… Воображаемый Антонов перечисляет преимущества сегодняшнего дня и прихлопывает рукой по столу, закрепляя сказанное. Людмила Ильинична, сама не заметив, награждает его своим жестом, своей манерой высказываться, отбивая одну четко высказанную мысль от другой. До таких ли мелочей, как манеры, Людмиле Ильиничне сейчас! Еще несколько минут лежит она, прислушиваясь к непривычному оцепенению, охватившему все ее существо и диктующему покорность, с которой она слушает хотя бы и воображаемого Антонова.

Хватит! Тем более, что за Антоновым Людмила Ильинична видит целую вереницу тех, кто хочет высказаться. Когда-то Людмила Ильинична уже представляла себе скандал, который может разразиться, если…

Хватит! Еще перед Антоновым она может кудахтать. Но ни перед Зинаидой Григорьевной, ни перед Аркадием Борисовичем, ни перед другими она не собирается этого делать!

Людмила Ильинична резким толчком отбрасывает одеяло. Откуда появилась эта мысль — бежать к Антонову и разливаться перед ним, обгоняя события?

Как же! Пробьешь Антонова кудахтаньем! Тут не без удовольствия Людмила Ильинична соображает, что и ее саму не пробьешь кудахтаньем. Ее вообще не так-то легко чем-нибудь пробить, выбить из колеи, заставить биться головой об стенку.

Подумаешь, не видела она врагов, что так заметалась перед этим сопляком, перед этим щенком, перед дружком Нинки Рыжовой…

Людмила Ильинична легко вскакивает с кровати, легко открывает окно, обе створки сразу. Людмила Ильинична старается чувствовать себя так, будто с плеч ее свалился не только груз нынешних забот, но и еще, по крайней мере, десять — пятнадцать лет жизни. Людмила Ильинична даже напевает какой-то веселенький, прямо бравурный мотивчик, какой-то пошлый, вязнущий в ушах — век бы она его не слыхала! — мотивчик.