Жозе Мария Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

• Название: Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса
• Автор: Жозе Мария Эса де Кейрош
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

БВЛ - Серия 2. Книга 63(127). Жозе Мария Эса де Кейрош (1845–1900) – всемирно известный классик португальской литературы XIX века. В романе «Преступление падре Амаро» Кейрош изобразил трагические последствия греховной страсти, соединившей священника и его юную чувственную прихожанку. Отец Амаро знакомится с очаровательной юной Амелией, чья религиозность вскоре начинает тонуть во все растущем влечении к новому священнику... Образ Карлоса Фрадике Мендеса был совместным детищем Эсы де Кейроша, Антеро де Кентала и Ж. Батальи Рейса. Молодые литераторы, входившие в так называемый «Лиссабонский сенакль», создали воображаемого «сатанического» поэта, придумали ему биографию и в 1869 году опубликовали в газете «Сентябрьская революция» несколько стихотворений, подписав их именем «К. Фрадике Мендес». В издание вошли романы португальского писателя Эса Де Кейрош (1845-1900) «Преступление падре Амаро» и «Переписка Фрадике Мендеса». Вступительная статья М. Кораллова, примечания Н. Поляк. Перевод с португальского Г. Лозинского, Н. Поляк, Е. Лавровой. 

---

В понедельник падре Амаро не выдержал и отправился на улицу Милосердия. Сан-Жоанейра сидела в нижней гостиной с каноником Диасом. Едва увидев Амаро, она радостно воскликнула:

– Ах, сеньор настоятель! Наконец-то! Мы как раз о вас говорили! Что же вы не приходите, когда у нас в доме такая радость?

– Да, знаю, знаю, – пробормотал Амаро, бледнея.

– Когда-нибудь это должно было случиться, – благодушно сказал каноник. – Дай им Бог побольше счастья и поменьше ребят: мясо на рынке нынче кусается.

Амаро через силу улыбнулся, прислушиваясь к звукам фортепьяно, доносившимся сверху.

Амелия, как в прежние времена, играла вальс «Два мира»; Жоан Эдуардо, стоя очень близко от нее, переворачивал ноты.

– Кто там пришел, Руса? – крикнула она, услышав за дверью шарканье ее шлепанцев.

– Сеньор падре Амаро.

Кровь прихлынула к лицу Амелии, и сердце забилось так сильно, что на мгновение пальцы ее застыли на клавишах.

– Только его тут не хватало, – проворчал сквозь зубы Жоан Эдуардо.

Амелия закусила губы. Она вдруг почувствовала, что ненавидит конторщика, в один миг все в нем стало ей противно: его голос, его манера перелистывать ноты, склонившись над ней. Она со злорадством подумала, что после свадьбы (раз уж все равно надо выходить замуж) она исповедуется без утайки сеньору падре Амаро и не перестанет его любить!

Она больше не чувствовала никаких угрызений совести; она почти желала, чтобы конторщик угадал по ее лицу сжигавшую ее страсть.

– Право, Жоан, – сказала она ему. – Отодвиньтесь подальше, вы мне мешаете играть!

Она бросила вальс «Два мира» и запела «Прощай!»:

Прощай! Уж не вернутся больше дни,
Когда мы были счастливы с тобою…

Ее голос летел, звеня страстными переливами, по всему дому, вниз, к падре Амаро.

И священник, сидевший на канапе, жадно впитывал каждый звук этого голоса, а Сан-Жоанейра тем временем болтала без умолку, рассказывая, какого полотна она накупила для приданого, как она устроит комнату для молодых и как им будет хорошо и недорого жить в одном доме с ней…

– Дай Бог совет да любовь, – прервал каноник, тяжело поднимаясь с кресла. – Однако пойдемте наверх. Жениха с невестой не годится оставлять надолго одних…

– Ну, насчет этого я вполне надеюсь на Жоана Эдуардо! – засмеялась Сан-Жоанейра. – Он в самом деле честный и порядочный юноша.

Когда Амаро поднимался по лестнице, его била дрожь. Едва он вошел в столовую, лицо Амелии, освещенное свечами, ослепило его, словно в канун свадьбы она стала еще красивей, а от предстоящей разлуки еще соблазнительней. Он подошел с серьезным видом, пожал руку ей, потом конторщику и сказал тихо, не глядя на них:

– Поздравляю… Поздравляю…

Затем отвернулся и стал разговаривать с каноником, который плюхнулся в кресло и теперь требовал только чаю, так как потерял аппетит.

Амелия, словно в беспамятстве, машинально нажимала пальцами на клавиши. Поведение падре Амаро подтверждало горькую мысль: он хочет отделаться от нее! Неблагодарный! Делает вид, будто ничего не было. Какая низость! Он трусит за свое священническое благополучие, он боится декана, газет, Аркады – всего на свете, и вот он выбрасывает ее вон из своих мыслей, из своего сердца, из своей жизни, как стряхивают ядовитое насекомое!.. И тогда, чтобы причинить ему боль, она начала нежно шушукаться с конторщиком, клала руку ему на плечо, со смехом ластилась, что-то говорила на ушко; они попробовали, с шумом и хохотом, сыграть пьесу в четыре руки; потом она ущипнула своего жениха, он вскрикнул довольно громко, Сан-Жоанейра взирала на них с умилением, каноник уже задремал, а Амаро, всеми покинутый, сидел в углу и рассматривал старый альбом.

Но внизу вдруг резко брякнул колокольчик, так что все вздрогнули; на лестнице послышались торопливые шаги, замерли в нижнем зальце, и Руса поднялась сообщить, что пришел сеньор падре Натарио, но что он не хочет входить, а просит сеньора каноника на пару слов.

– Нашел время для переговоров, – проворчал каноник, с трудом вырываясь из мягких глубин кресла.

Амелия закрыла рояль; Сан-Жоанейра отложила шитье и на цыпочках вышла на лестницу, послушать. На улице дул сильный ветер, где-то возле Базарной площади рокотал, удаляясь, вечерний барабан.

Наконец голос каноника позвал снизу:

– Амаро!

– Да, учитель?

– Пойди-ка сюда. И сеньоре скажи, чтобы пришла.

Сан-Жоанейра сейчас же спустилась по лестнице, в великом страхе. Амаро подумал, что Натарио обнаружил Либерала.

В гостиной было холодно и неуютно, на столе горела одна-единственная свеча. Со стены, где Сан-Жоанейра повесила новую картину, недавно преподнесенную каноником, на них смотрело исхудалое лицо отшельника и белел лежавший рядом с молитвенником череп.

Каноник Диас сидел в углу канапе и неторопливо, с чувством нюхал табак; но Натарио, возбужденно бегавший по комнате, сразу заговорил:

– Добрый вечер, сеньора! Ола, Амаро! Я с новостями!.. Не хотел подниматься, ведь там конторщик, я так и знал. А это касается только своих. Я как раз начал рассказывать коллеге Диасу… Ко мне приходил Салданья. Ну и дела!

Падре Салданья был доверенным лицом главного викария. Падре Амаро, сразу встревожась, спросил:

– Это касается нас?

– Primo:[95] коллега Брито переведен из своего прихода куда-то в Алкобасу, в горы, в ад…

– Что вы говорите? – ахнула Сан-Жоанейра.

– Благодарите Либерала, любезная сеньора! Нашему уважаемому декану потребовалось немало времени, чтобы переварить заметку из «Голоса округа», – и вот вам результат! Бедного Брито сначала долго распекали, а потом выгнали!

– Значит, все-таки верно, что говорили про старостиху… – прошептала добрая сеньора.

– Стоп! – строго прервал каноник. – Нехорошо, сеньора, нехорошо! В этом доме не верят сплетням!.. Продолжайте, коллега Натарио.

– Secundo,[96] – продолжал Натарио, – я только начал рассказывать коллеге Диасу… Сеньор декан, в ответ на заметку и другие происки печати, решил внести коррективы в обычаи епархиального духовенства (это я цитирую падре Салданью). Ему в высшей степени не по душе секретные совещания духовных лиц с благочестивыми дамами, он желает знать, что это за денди в подрясниках, совращающие хорошеньких барышень… Короче, сеньор декан заявил дословно, что намерен расчистить авгиевы конюшни! А на простом человеческом языке, милая моя сеньора, это означает, что все тут полетит вверх тормашками.

Все молчали в оцепенении. Натарио, стоявший посреди залы, засунув руки в карманы, первый прервал молчание:

– Ну, хороши новости? А?

Каноник медленно поднялся.

– Вот что, коллега… Тут не поле боя, не все ранены и убиты, кто-нибудь и выживет… А вы, сеньора, не изображайте Mater dolorosa,[97] а лучше велите подать чайку, это гораздо важнее.

– Я прямо сказал Салданье… – продолжал ораторствовать Натарио, но каноник перебил его, сказав с ударением:

– Салданья болтун!.. Займемся сухариками; и наверху, при детях, – молчок.

Чай пили в молчании. Каноник, отхлебывая из чашки, каждый раз хмурился и обиженно сопел; Сан-Жоанейра, поговорив о доне Марии и о ее простуде, пригорюнилась, подперши кулаком голову; Натарио возбужденно бегал по комнате, поднимая ветер разлетающимися полами подрясника.

– А когда свадьба? – спросил он вдруг, остановившись перед Амелией и конторщиком, которые пили чай на рояле.

– Через несколько дней, – ответила Амелия c улыбкой.

Тогда Амаро встал, медленно вытащил свои часы и сказал упавшим голосом:

– Мне пора идти, любезные сеньоры.

Сан-Жоанейра запротестовала. Как же это? И все такие унылые, будто на похоронах! Сыграли бы хоть в лото, чтобы развлечься…

Но каноник, выйдя из своего угрюмого оцепенения, строго сказал:

– Сеньора ошибается, я не вижу тут унылых. Для этого нет никаких оснований. Напротив, у нас есть все причины радоваться. Не так ли, сеньор жених?

Жоан Эдуардо поднял голову, улыбнулся.

– Я-то, сеньор каноник, очень счастлив.

– Естественно! – сказал каноник. – А теперь доброго вечера вам всем, а я пойду играть в лото со своей подушкой. Амаро тоже.

Амаро попрощался за руку с Амелией, и все три священника молча вышли на лестницу.

В зальце внизу по-прежнему горела одинокая свеча. Каноник зашел сюда за своим зонтом, потом позвал остальных и, осторожно прикрыв дверь, сказал почти шепотом:

– Я, коллеги, не хотел пугать бедную женщину, но вся эта история с деканом, все эти слухи… Дело скверно!

– Надо держать ухо востро, друзья мои! – согласился Натарио, тоже понижая голос.