Владислав Ляхницкий - Золотая пучина

• Название: Золотая пучина
• Автор: Владислав Ляхницкий
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Проза
• Год: 1968

Эта книга - первая часть трилогии о жизни таёжной женщины Ксении Рогачёвой по прозвищу Росомаха: "Золотая пучина", "Алые росы", "Эхо тайги". В романах правдиво представлена эпоха "золотой лихорадки" старой Сибири.

---

— Пусть думают, што хотят.

— Ты парень. Тебе всё равно.

— А тебе? — и покраснел, понял: они уже не ребятишки, которым всё дозволено. Распахнул полушубок, и глухим, изменившимся голосом предложил — Хошь плечи укрою? Зябко ведь.

— Укрой.

— Ты чудная какая-то стала. То молчишь, то смеешься незнамо чему.

Девушка думала о своём, не слышала слов Ванюшки. Ей вспоминалась прозрачная синева весеннего рассвета. Кучка берёз. На жёлтой траве поляны чуфыркали большие чёрные птицы. Заря над горами разгоралась всё ярче, и птиц на поляне становилось всё больше. Косачи прилетали из-за берёз, прибегали пешком — чёрные, краснобровые с длинными чёрно-белыми хвостами, и бегали по поляне, вытянув шеи и опустив к земле головы. Петухи волновались. Они то разбегались в разные стороны, то собирались кучками, чаще парами, и начинали громко чуфыркать. Словно спорили о чём-то или делили что-то. Не поделив, вступали в драку: кружились по земле, взлетали, сшибались в воздухе крыльями и опять чуфыркали.

А на берёзах и вокруг поляны, в траве сидели пёстренькие, невзрачные тетёрки. Они прилетели на эти брачные игры выбрать отца своим будущим детям. Головки их в непрерывном движении, порой они нетерпеливо переступали с ноги на ногу, и вновь замирали. То вдруг — это случалось, когда избранник подходил ближе всех — тетёрка срывалась с места, падала камнем на землю и, втянув голову в плечи, с лукаво-виноватым видом пускалась бежать.

Косач, остановившись, склонив голову набок, смотрел на бегущую тетёрку, подпрыгивая, вздрагивая, явно оценивая, как минуту назад тетёрка оценивала его. И либо, вскинув голову, возвращался в круг и начинал новые песни, новые драки, либо со всех ног бросался вдогонку за бегущей тетёркой, и счастливая чета скрывалась где-то в прошлогодней траве.

Ксюша сидела в скрадке — шалаше. Птицы к нему привыкли и подходили совсем близко — палкой можно достать. Тогда Ксюша приметила одну тетёрку. Она была меньше других и шла по земле кособочась, хромая, волоча перебитое кем-то крыло. Она приходила на ток раньше всех и вставала ближе к поляне, у всех на виду. Какой бы косач ни оказывался поблизости, она поворачивалась и ковыляла в кусты. Косач бросал на неё безразличный взгляд и начинал снова петь, чуфыркать, задирать других петухов. А хромоногая тетёрка, сделав полсотни шажков, опять возвращалась на старое место и стояла, втянув голову в плечи.

Ксюше казалось, что тетёрка плачет, а судьба этой птицы чем-то похожа на её судьбу.

Очень хотелось, чтоб какой-нибудь краснобровый косач ответил на призыв хромой тетёрки. Ксюша ходила на ток несколько дней. Ходил и Ванюшка. Он тоже приметил хромую тетёрку и громко смеялся.

— Ишь, с другими тягаться вздумала, рябая дура.

Прошло несколько месяцев и калека-тетёрка забылась. Но сегодня вспомнилась вновь. Повернувшись к Ванюшке, Ксюша схватила его за плечи и сказала полушёпотом:

— Убила я её тогда.

— Кого? — изумился Ванюшка.

— Хромую тетёрку. Помнишь?! Таким на свете лучше не жить. Но рази она виновата, што кто-то её подранил? Ей тоже хотелось жить. Это я по себе знаю.

— Чудная! Нетто ты ранена?

Ксюша отвернулась и встала.

— Спать пора, Ваня.

Ушла в сени, захлопнула за собой дверь и, припав к косяку, заплакала, горько, беззвучно.

— Вот чудная, пра, чудная, — растерянно шептал Ванюшка, плотнее натягивая полушубок на плечи. — И все у неё навыворот. Не как у людей. Добрая она… Ксюха…

Ксюша слушала бормотание Ванюшки. Голос был ласковый. Ей захотелось выскочить на крыльцо, обнять Ванюшку, прижаться к его груди. Но только плотнее прильнула к косяку и зашептала:

— Ванюшка. Ваня. Любовь моя. Солнышко моё ненаглядное…

Пока Ксюша сидела рядом, коростель будто молчал, а теперь опять «дергх, дергх, дергх…» На верхней ступеньке голубела капля росы. Она напомнила бирюзу на Ксюшином кольце, и Ванюшка улыбнулся.

Он представил себе Ксюшину косу, смуглые щёки, ощутил тепло её тела, хранимое ступенькой крыльца. Вспомнил, как Михей, глядя на Ксюшу, причмокнул: «Хороша ягодка». Вспомнил, будто в тот раз Ксюша улыбнулась Михею. Возникла тревога.

— Приедет тятька, однако, свататься буду… — подумал, прикинул и повторил: — Непременно свататься буду, — и удивился — Вот же как просто.

На другой день, распахивая с Симеоном пары, Ванюшка шёл за плугом, а перед глазами стояла Ксюша. Он видел её то девчонкой голоногой, крикливой, дерущейся вместе с ним с мальчишками Новосельского края. Ксюша дралась отчаянно, била «по-мужицки», с плеча, и никогда не ревела, если ей доставалось. То видел её пляшущей в хороводе. Редко это бывало, но уж если начнет плясать, так держись. «Ксюха пляшет… Ксюха пляшет…», — прекращались игры и все бежали смотреть хоровод.

— Эй, уснул, што ли? — кричал Симеон. — Ишь, огрехов наделал.

Ванюшка направил плуг, старался вести его ровно и не думать о Ксюше, но снова видел её. В полушубке, в беличьей шапке, неслышно скользящей на лыжах между заснеженных пихт. На щеках зарёй разлился румянец. За плечами отцовская шомпольная винтовка — сибирка. С каждым шагом крепло у Ванюшки решение жениться.

В Рогачёве считается зазорным говорить о женитьбе словами. Для этого существует особый язык.

Вернувшись вечером с пашни, усталый, голодный, Ванюшка не пошёл ужинать. Он сел посреди двора на телегу. Это было его первое слово.

Дождавшись, когда мать вышла за чем-то во двор, схватил дугу, поставил её на ребро и навалился на неё всем телом. Дуга, затрещала. Это было второе слово.

— Не балуй. Дуга-то новая, — закричала Матрёна. И когда Ванюшка отбросил дугу, сказала с усмешкой — Мало силушки накопил, сынок. Не смог дугу-то поломать.

И понял Ванюшка — отказ.

Вместе с матерью вошел в избу и, навалившись плечом, отломил кусок от угла глинобитной печи. Кусок небольшой, в два кулака, но третье «слово» звучало уже как угроза. Дальше должны быть или полная покорность Ванюшки или поломанная труба. Трубу чинить Симеону, и он забеспокоился. Буркнул:

— Надо женить, мать, Ванюшку. Новый надел на покос получим. Иначе подохнем с Безымянкой.

В таежном краю чуть не в каждом селе свой порядок наделов: как сход порешит. В одних наделяют хозяйство, а сколько в семье человек — твоё дело; в других дым. Одна труба на крыше — один пай. Две трубы — два пая: хозяйство сильное, ему и земли побольше. В третьем — на душу, без разделения: хоть сосунок, хоть старик беззубый.

В Рогачёве издавно повелось, что надел выделяли только на женатых: холостой парень ещё не мужик, его и отец прокормит, а девка выскочит замуж…

— Женить надо, — угрюмо повторил Симеон, чвакая серой.

Теперь Ванюшка мог говорить.

— Раз надо женить, так жените… Я вроде согласный…

Матрёна, штопавшая рубаху Ванюшки, сердито перекусила нитку зубами.

— Ишь ты, согласчик какой нашелся. Надо будет женить, тебя не спросим. Чичас недосуг выбирать, покос на носу.

— Як тому, мать… Невесту можно не выбирать.

— Неужто любую возьмешь? Смотри, как приспичило. Иди, перемечи с Сёмшей стог прошлогоднего сена. Авось полегчает.

Шутка — редкий гость в доме Устина. Грубоватые слова матери ободрили Ванюшку. Пригладив волосы и одернув рубаху, он бухнул перед ней на колени.

— Посватай за меня Ксюшу…

Матрёна от удивления раскинула руки, и рубаха скатилась на пол, белым подвенечным рукотером расстелилась у Ванюшкиных ног.

— Ты, никак, очумел, паря? Смеешься аль за-правду?

— Правда, мать.

— Никак в самом деле спятил! Выбрось из головы эту дурь. — Матрёна поджала губы, и в серых, почти бесцветных её глазах сверкнул неподдельный искренний гнев.

— Бей, режь — только посватай, — стонал Ванюшка. — Ночи не сплю, всё о ней думаю. Днем только её одну вижу. Мать!

Заныло материнское сердце. Но только мгновенье длилась Матрёнина слабость. Женитьба — дело не шуточное, и выбирать жену надо умом, а не сердцем. Надо, чтоб была сильная, работящая, хозяйка хорошая. Ласковая с мужем, со свекровью. Тут, вроде, Ксюша всем взяла. Но жена должна принести в дом приданое, приумножить хозяйство, а у Ксюши… Только отцовское ружье да красный кушак с охотничьм ножом. Нет, не пара она Ванюшке, не пара. Жена бесприданница — позор для семьи. Значит, или у жениха тайный изъян, или грех его покрывают.

Матрёна обхватила широкими, заскорузлыми от работы ладонями Ванюшкину голову, зашептала:

— Не надо, Ваньша, не надо. Выкинь Ксюху из головы. Жена по любви — счастливые ночи, несчастные дни.

— Не могу выбросить, мать. Сватай.

— Чернявые — добрые только в девках, а замужем — ведьмы.

— Мне всё одно.

— У неё за душой ни гроша.

— Зато руки работящие.

— Она не девка, — ещё тише зашептала Матрёна. — Она мужик. Какая девка белковать пойдёт аль на косачиные тока. А эта — што с ружьем, што с топором.