Юрий Калещук - Непрочитанные письма

• Название: Непрочитанные письма
• Автор: Юрий Калещук
• Издательство: Издательство "Известия"
• Жанр: Роман
• Год: 1988

---

По дороге в мифическое УБР-2, у которого был начальник и план, а больше ничего не было, я встретил Олега Сорокина. Был он мрачен, топорщил усы, говорил вяло, неохотно. Потом поглядел на зябко прильнувшие друг к другу балки, на короба отопления, облюбованные угрюмыми псами, и сказал:

— Нет, тут только такие энтузиасты, как мы пятнадцать лет назад в Вартовске были, могут работать. Или как Сергеич — он остался, каким был... Не могу я понять, сколько же можно человека на прочность испытывать.

— Как твои дела? Ходил в новое УБР?

— Пойду... А-а, какой с этого прок! Все одно я сегодня уеду.

— С чего ты вдруг?

— И ты уедешь. Только я в Тюмень, а ты на сто первую буровую. Макарцев уже там — только что улетел.

— Авария?

— Авария.

— Третья авария на этой скважине, — сказал Макарцев.

— Невезуха... — посочувствовал я.

— Да какая невезуха?! — возмутился Макарцев. — Думать надо. И желательно — головой. — Он поглядел в забранное сеткой окно на фонарь буровой вышки. Ничего отсюда не было видно, только серьги время от времени резко ударяли о вертлюг, и этот пронзительный звон далеко разносился окрест. — Есть тут одна свита, викуловская, — так вот она постоянно и гадит. Там глины хитрые: чуть что — прихват. Пробуешь освободиться — стенки валит. Так ведь таких интервалов за всю скважину сколько? Два-три. Что — подготовиться к ним нельзя? Подобрать соответствующий раствор нельзя? Можно. Все можно.

— Так почему же тогда авария? И ты говоришь — третья...

— А началось знаешь с чего? С геройства, можно сказать. Одному дятлу метры хотелось дать поскорее. Метры, тонны... Забой — под три тыщи, идет подъем инструмента — и вдруг затяжки. Тут что надо делать?

— Остановиться, дать промывку...

— Ну! Только это же время: остановились, навернули квадрат, включили насосы... А хочется — раз-два! — долото сменили, вниз — и бури!

— Можно, конечно, и проскочить, а можно и влипнуть. Основательно влипнуть. Капитально, как говаривал Китаев.

— Здесь не проскочишь. Здесь можно только влипнуть. Этот дятел-то что решил? Увеличил нагрузку под сто тонн, рванул — и вырвал инструмент. Вместе с сальником. Ну, а дальше — все просто: метод поршня — и стеночки пошли-поехали. Почти три тыщи — псу под хвост... А я как раз только что в Нягань приехал. Из Нефтеюганска. Два месяца назад это было. Думал, огляжусь маленько... Ну да, огляделся! Чуть ли не из одного вертолета — в другой. Сюда на аварию. Потом собрал бригаду, говорю этому: «Ты понимаешь, дятел, что своей лихостью ты двадцать четыре семьи заработка лишил? Вас из Перми две бригады летают, жены ваши, поди, между собой встречаются, а языки у них знаете какие. Тут им есть о чем поговорить: одна бригада деньги привозит, а другая — постные морды. Вот они, жены ваши, и начинают строить предположения. Сами понимаете какие: пьют мужики. Под завязку пьют! Охота вам, чтоб про вас так думали? Охота вам, чтоб из-за минутной дурости труд всей бригады насмарку?» Мужики-то они хорошие, но не только в них тут дело...

Вошел в балок молоденький паренек с усталым лицом, и это состояние усталости подчеркивали тусклые обвислые усы — наверное, при других обстоятельствах они могли бы выглядеть и лихими.

— Знакомься, — сказал Макарцев. — Это Сережа Попов, сменный мастер.

— Вахта прилетела? — спросил Попов.

— Пока не слыхать. В Хантах, поди, сидят... А этот вертолет, — спросил у меня Макарцев, — на котором ты добрался, в Ханты пошел?

— В Ем-Егу.

— Да-а... Могут и подзастрять мужики.

— Летающих, — спросил я, — только две бригады?

— Нет. Две бригады из Перми — у нас, на Талинке, одна на Ем-Еге. Еще две летают из Урая. Две, можно сказать, местные. Кстати говоря, самые слабые. Обычно местные бригады работают посильнее летающих, постабильнее. Здесь — наоборот.

— Специфика?

— Какая специфика... Ну и язва ты, Яклич! — закричал Макарцев. — Ты хочешь, чтоб я сказал, дескать, откуда набрать хорошую бригаду из местных, если в Нягани жилья нету, толковых помбуров и грамотных бурильщиков не пригласить? Не, про это я говорить не стану. Хотя, конечно, это влияет... Но тут так: либо ты работаешь — либо не работаешь. И все.

— Круто.

— А иначе нельзя. Самодеятельности и без нас хватает, только полы трещат...

— У меня к летающим бригадам свое отношение, — сказал я. — Во-первых, местные, как только бытовые и прочие дела утрясутся, летающих обставят. Так везде, так и здесь будет, на этот счет у меня никаких сомнений нет. Не случайно, если на круг брать, по главку в целом, проходка на бригаду у летающих едва ли не вдвое ниже, чем у местных. Да если б только бригадами возили! До анекдота дело доходит. Читал я в местной газете: в Нижневартовск летают четыре слесаря-монтажника из Ростова-на-Дону и четыре сантехника из Орши, а в Покачево один — один! — машинист автокрана. Во дела! Во сокращаются большие расстояния! Ладно, предположим, что это из области экономики, законы которой для нас непостижимы. Для меня важно другое! И Нижневартовск, и Варь-Еган, и Нягань летающие будут всегда воспринимать как пристанище временное, а что из этого следует — сам хорошо знаешь. Ты еще говорил, что места здесь славные, красивые... Надолго ли красоты хватит? Ну и третье, самое главное: летающие бригады создают иллюзию — в главке, в министерстве, — что можно брать метры и тонны, ничего или почти ничего не давая этому краю. И людям, которые здесь обосновались. Дома — времянки. Люди — временщики... К ним и словечко уже пристегнули подходящее: не вахтовики, а «хватовики».

Что-то еще хотел я сказать, но Макарцев отрезал:

— Может быть, и так. Только я не о том.

И я не о том. Тюмень — это не город, не областная столица, это огромная страна, на тысячи километров распростертая с юга на север. Юг — это с Казахстаном рядом, только климат порезче, но лета земле хватает; север — тут и сравнивать не с чем, до полюса уже рукой подать... Но я опять не о том. На огромном пространстве островками и архипелагами расположились нефтяные и газовые регионы, как правило, тяготеющие к рекам, и это не поразительная геологическая закономерность, а всего лишь обыденная транспортная подробность. Сейсмические партии, геологические экспедиции, буровые управления и нефтегазодобывающие объединения. Для каждого подразделения и для каждой широты — свой резон и свой выбор решения. Разведочные буровые — да, вокруг них городов не построишь, и не везде нужны и возможны города, мы пытаемся быть с мерзлотой на «ты», а она фамильярности не любит. Геологоразведка — и чем дальше на север — вероятно, навсегда останется уделом летающих экспедиций, работающих по вахтовому методу: разумеется, если базовый город или поселок находится все же в грамотных пределах транспортных возможностей. Эксплуатационное бурение и промышленная добыча — это уже для освоения и жизни надолго. Но где же собираемся мы расположиться надолго, если в этот вот миг в Гомеле или Саратове, Ивано-Франковске и Куйбышеве прогревают моторы Аны и Ту, готовясь отвезти в тюменские края очередную вахту. На время. На три недели или на пятнадцать дней. Вахты дадут стране метры и тонны, но под эти метры и тонны никто не запланирует ни единого дома. Летающие бригады, летающие управления, очевидно, были нужны, как бывали нужны десанты, чтобы захватить выгодный плацдарм, но сражения выигрывали не десанты, а регулярные армии. Прирост метража, который дают летающие, уже и сегодня не в силах затушевать экономических и социальных утрат, а ведь мы предполагаем жить еще и завтра...

— Главное здесь что? — сказал Макарцев. — Прежде всего организовать грамотную технологическую службу. Большинство аварий похожи друг на друга, одинакового они характера и свойства. Значит, надо изучить их и научиться не повторять. Плохо мы занимаемся растворами, не учитываем особенности проходимых пород и особенности химреагентов для обработки растворов. Ну, может, где-нибудь в НИИ это учитывают, а на практике... На практике у нас один метод — проб и ошибок. Нет. Еще один метод есть: «Сыпьте больше!» Установили тут, так сказать, экспериментальным путем, что к этим глинам проклятущим КМЦ — есть такой химреагент — хорошо подходит, и начали его сыпать, не считая. Теперь мы КМЦ по граммам распределяем — нету! Между прочим, американцы — а они не дураки в бурении — разработали десятки различных химреагентов для различных целей. Они делают как? При прохождении пород с определенными свойствами закладывают данные в ЭВМ — и та выдает вариант промывочной жидкости, точную дозировку и тэдэ, и тэпэ...

— ЭВМ?

— А что! К нам на Самотлор приезжали американские буровики. Как бы вахта. Ну, их, конечно, к Лёвину. Представляют: этот бурильщик, этот электрик, а этот... химик! Михалыч уж на что дошлый мужик — и тот растерялся: «А химик-то им на фига!» Вот так. Многого еще мы не знаем. И не потому, что не можем узнать, а неохота. Лень.

Я вышел из балка. Мягко светило солнце. Фонарь буровой, прошитый солнечными лучами, вздрагивал и плыл в безмятежном просторе, словно оторвавшись от земли. Баммммм! — вновь прокатился протяжный звон. Причудливые сплетения фонтанной арматуры на завершенных скважинах выдавали маршрут буровой по песчаному островку. Я спустился в лес. Было чисто и сухо, обширные ягодники уже затаенно готовились к своей летней страде. Жесткие, словно покрытые лаком, листья брусники. Вялые бледноватые кустики черники. Пахло нарождающейся травой, бессмертными мхами и пришедшим в движение соком дерев. Слабо потянуло ветерком, но этот еле уловимый порыв принес резкий щекочущий запах. Я пошел дальше, обогнул завал из подрубленных сосен, остановился на берегу черной зловонной реки, медленными толчками стекающей по траве, оставляя в закраинах мертвые радужные разводья. Рядом несли караул на берегу три гигантских муравейника, в которых было заметно тоскливое оживление. Я поднялся вверх, к истокам этой рукотворной реки. То был отстойник для сброса с буровой всяческой отработанной гадости. Обвалка отстойника была сделана из песка, перемешанного со снегом. Снег подтаял — вот и потекло: по ягодникам, по бессмертным мхам, по суетливым муравейникам, через лес, в какую-нибудь тихую безымянную речушку...