Гавриил Колесников - Белая западинка. Судьба степного орла

• Название: Белая западинка. Судьба степного орла
• Автор: Гавриил Колесников
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1977

Сборник, выпускаемый к семидесятилетию автора, представляет две основные в его творчестве темы — Колыма и Дон, природа этих двух далеко отстоящих друг от друга, но в одинаковой степени близких сердцу писателя уголков советской земли. Главным героем рассказов является, однако, человек — труженик, разумный преобразователь природы, любящий и оберегающий её.

Сборник адресован школьникам среднего и старшего возраста.

---

Я окликнул старика:

— Здравствуйте, дедушка!

Старик встрепенулся:

— Чего это?

— Здравствуйте, говорю.

— А! Здравствуй, сынок.

— Что вы здесь делаете, дедушка?

— Как — чего?! —удивился старик. —Работаю. Сад колхозный караулю.

— А откуда он тут взялся, этот сад?

Дед окончательно сбросил дрёму и оживился:

— Тут ведь ещё в царское время один лихой коннозаводчик сад себе на потеху развести удумал. И вырастили ему сад люди. Те. груши да яблони по старости повырубили, конечно. Теперь молодые подросли, колхозные… Да пойдём в сторожку. Я тебя медком сотовым угощу.

Старик, видимо, рад был гостю. А мне — молодому газетчику — страшно хотелось узнать в подробностях историю тополевой и дубовой рощи. Оказалось, что это даже и не роща, а своеобразная зелёная стена, которая кольцом обступала колхозный сад. Видно, вольготно жилось невысоким молодым яблоням под зеленой защитой. Они гнулись от обилия зреющих плодов. Кое–где пришлось даже подпереть ветви жердями.

— Считай, поболе ста лет будет тополям. Дубки — те помоложе. Один только разве постарше будет. Когда здесь умные люди тополями сырую балку обсаживали, отцу моему было по девятому годку, а сейчас мне за седьмой десяток перевалило… Ты ешь, сынок, не стесняйся. Медок яблоневый. Майский. Душистый. У нас тут пчельник. Ульи поближе к подсолнухам поставили, когда яблони отцвели. Молодые теперь пчелой правят, образованные. По науке. Старых пасечников отставили. Мы, дескать, не так можем. А они по пуду с улья качают… Пойдём обратно в лесок. Про дубы сподручней у самих дубов рассказывать.

Старик снова привёл меня к старому дубу:

— Ну‑ка, давай померяем!

Со смехом попытались мы в два обхвата обнять это кондовое дерево, но не смогли.

— Руки коротки! — сказал довольный произведённым впечатлением старик. —Три их было, таких дуба. От них и вся новая роща пошла. Вокруг уже дети тех стариков, дубки помоложе…

— А где же они, те старики? Вы мне покажете?

— Пет, сынок, не покажу. Один в гражданскую беляки снарядом сокрушили. Под корень, чертяки, угодили, пристрелялись… И падал он страшно, с рёвом. Грозно падал, как герой.

— А откуда вы знаете, дедушка, как он падал?

— Как — откуда? Я ж и сидел на нем. Команду своим подавал, куда палить. Ну, дуб тоже не остался в обиде. Всю ихнюю батарею мы тогда огнём накрыли… А второй немцы в сорок втором загубили. Партизан боялись. Подпилили, сердешного, тросом стальным зачалили и дёрнули тягачом. Техника! Они бы всю рощу порешили. Но успела она ещё помочь нам скрытно под немцев. в самый разгар их злодейства подобраться. Немного их тогда ушло. И тягачи, и пилы, и головы свои — все покидали. Ходом из наших мест побёгли… Теперь вот и молоденькие дубки жёлуди дают. Внуки, выходит, от тех стариков подросли. Доброе дело, сынок, никому невозможно истребить: ни белым генералам, ни коричневым немцам. Никому! Вот такую историю деды в нашей балочке затеяли. И до тебя старания их дотянулись…

Вот так мы познакомились и подружились с Тихоном Спиридоновичем.

Мне полюбилось бывать в его Берендеевом царстве. Я приносил книги, которые Тихон Спиридонович неторопливо и прилежно читал, взгромоздив на нос старинные железные очки с пружинистыми дужками. Он сам был живой книгой природы. Почти безошибочно предсказывал погоду. Для меня золотистое небо на вечерней зорьке было просто красиво, а ему оно предвещало ещё и хороший день на завтра. Как‑то заволокли небо густые белые облака.

— Может, дождя натянет, давно не было, — сказал я.

— Нет, сынок, вёдрено будет, — возразил Тихон Спиридонович. — Сильно росная трава была ночью. Да и пчела из ульев за взятком летит дружно. Разгуляется день.

День, конечно, разгуливался.

Знал он и чудодейственную целебную силу многих трав.

Обрезали мы как‑то с Тихоном Спиридоновичем молодые деревья — учил он меня формировать крону у яблонь, — я действовал неловко и глубоко поранил себе палец. Дед сорвал сочный, свежий лист подорожника, приложил к ранке и завязал палец чистой тряпочкой. Дома я хотел по всем правилам промыть ранку, залить йодом и перевязать стерильным бинтом. Но лечить оказалось нечего: ранка совсем, без следа, затянулась…

Вспомнились мне и нотки обиды, прозвучавшие в рассказе Тихона Спиридоновича при первой нашей встрече. Вот, дескать, отстранили стариков от исконного их дела. Молодые пошли в пасечники. Но самолюбие моего доброго Берендея было удовлетворено в полной мере, когда я привёл к нему на поклон своих молодых приятелей с колхозной пасеки.

— Может, щурка, дедушка, разбойничает? — высказали они догадку.

— Нет, щурка столько навредить не в силах, — уверенно отвёл дед предположение молодых пчеловодов. — Тут, я соображаю, посурьезней дело закручено…

Было жарко и душно. В полную силу цвёл колхозный сад. В белой кипени яблоневого цвета копошились мохнатые золотобрюхие пчелы. Мелькали противные долготелые осы, мешая им работать. Обдумывая что‑то непонятное нам, дед бормотал под нос, смешно шевелил губами.

— Не иначе, как они. Больше некому… Только где хоронятся — вот задача.

— О чем это вы, дедушка?

— Не о чем, а о ком. Как завечереет, угомонятся пчелы—приходите снова. Искать станем.

— Кого?

— Пчелоедов!

Так ничего определённого Тихон Спиридонович нам и не посоветовал. Вечером мы снова явились к нему в сад. Дед, видно, уже что-то разведал, был очень доволен собой, но по–прежнему хитровато подмигивал, не говорил нам ничего утешительного.

— Жила у меня в роще одна матёрая берёза, да и та весной нынче засохла. И ни с чего вроде захирела. — Тихон Спиридонович жалостливо вздохнул. — Страсть как жалко дерево! А придётся ва–лить. Да сам‑то я не в силах — старый уже, а берёза матёрая, моих годов.

— Так мы вам и повалим её, дедушка, и разделаем за милую душу. Это мы можем.

— На вас только и надея, — засмеялся дед, но как‑то загадочно засмеялся, будто подтрунивал над нами.

Нашлись у него в сторожке двуручная пила, топор. Взяли мы инструмент. Пошли валить матёрую берёзу. Силы у нас скопилось богато, и свалили мы засохшее дерево играючи. В стволе его образовалось некрупное дупло — кулак пролезет, не больше. Вокруг этого дупла Тихон Спиридонович и начал колдовать. Он развёл небольшой костерик, расплавил на нем в жестяной банке жёлтую серу. В жидком виде она издавала невообразимую вонь. Но дед её словно и не чувствовал. Он смачивал в расплавленной сере куски пакли и заталкивал их палкой в дупло.

Вместе со своими дружками–пчеловодами я топтался в стороне, досадуя, что Тихон Спиридонович блажит и, видимо, ничем помочь нам не сможет.

— Давайте, дедушка, мы вам разделаем берёзу да пойдём, а то поздно уже.

— Ну что ж, разделайте. Вот тут и режьте.

Он сделал отметки на полметра выше и на метр ниже дупла.

Мы мигом вырезали по дедовой указке полутораметровое берёзовое полено. А старик все не унимался.

— Теперь вдоль режьте. Вот по этой черте. Да аккуратно пилите, как я приказываю.

Делать нечего, пришлось выполнить и эту дедову блажь, хотя резать полтора метра матёрой берёзы вдоль волокон было нудно и неудобно.

Когда развалилось наконец берёзовое поленище по вертикальному срезу — мы ахнули: внутри оказалось осиное гнездо. Оно было сложено в просторном внутреннем дупле в несколько этажей из однородных сотов. Всех ос и личинок в гнезде дед уморил серой.

— Чистые пираты на крыльях эти осы, — объяснил он нам. — Они и мою берёзу доконали, и пчеле вашей большой вред успели: сделать. Ну, теперь отразбойничали…

Половину полена с дуплом и чётким разрезом осиного гнёзда я: не поленился доставить в школьный музей Пал Палычу.

Он живо заинтересовался моим подарком и досказал мне «осиную историю». Оказывается, осы — настоящие бумажные мастера. И бумагу научились делать гораздо раньше древних китайцев. Они пережёвывают сильными челюстями древесину до состояния бумажной массы и, склеивая слюной, строят из неё соты в своих многоэтажных гнёздах. Осы–работницы выкармливают личинок насекомыми. И наши колхозные пчелы для кровожадных разбойниц оказались настоящей находкой.

— Осиное гнездо Тихон Спиридонович уничтожил серой начисто, — закончил Пал Палыч. — Только зря он за свою берёзу на ос грешил. Кто‑то другой, до них, сердцевиной её полакомился. Ты посмотри, какая в сотах бумага грязная, тёмная. Осы не белую сердцевину, а разную мелочь на соты обгладывают: молодые ветки, негрубую кору… А за ценный экспонат — спасибо. Не забываешь школу. Молодец!

ПРУДОВЫЕ САНИТАРЫ

Именно в этом овраге Пал Палыч с хуторскими охотниками выловил целый выводок волчат. И раньше, говорят, волки в нем водились! Надо думать, не зря прозвали его Бирючьим буераком. Диковатый и мрачный был овражина, особенно у истока, где положили ему начало гулливые весенние ручьи: как и все степные овраги, начинался он с маленькой незащищённой канавки. Рос бы и дальше, да навалилась на него наша хуторская молодёжь и решила устранить в этой обширной, Заросшей тёрном водомоине степной пруд.