Александр Гончар - Тронка

• Название: Тронка
• Автор: Александр Гончар
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1965
• ISBN: X-XXXX-XXXX-X

---

— Ну, когда же ты, Лина, убежишь отсюда? Никак не могу понять, чего ты до сих пор здесь?

Василинка тихонько прыскает на шутки брата, а Лина отвечает бригадиру в тон:

— А вы почему не убегаете?

— Что я? Шесть классов да седьмой коридор за плечами — с этим, голубка, далеко не убежишь.

— Нам бы столько перечитать, как ты, — заметила Василинка и пояснила подруге: — Зимой целые ночи просиживает над книжками… Даже Плутарха читает.

— Все больше вот про этого болвана книжки да про подобные ему создания, — говорит Брага, кивая в сторону своего бульдозера, и даже толкает его слегка в гусеницу. — Болван, лентяй, а вот никак не могу его бросить!

«Болван, увалень, робот безмозглый» — такими и подобными прозвищами обычно награждает Брага свой бульдозер, хотя надо быть просто глухим, чтобы в его голосе при этом не уловить более глубокую, затаенно дружескую интонацию.

Достав замасленную помятую пачку сигарет «Верховина» (Левко Иванович предпочитает этот сорт за его крепость), закуривает и снова продолжает свое:

— Робот несчастный — это он меня в эту канальскую историю втянул да его предшественники. Еще мальчишкой, как только первый «фордзон» появился в селе — вот когда я погиб, девчата. Если бы не та встреча, давно был бы где-нибудь завгаром или кладовщиком. А вот с тех пор и пошло: тракторы, бульдозеры, тягачи, канавокопатели… Из-за канавокопателя, можно сказать, жену-партизанку нашел, известную вам отважную и решительную особу. Вы же слышите, сколько она мне каждый день указаний дает. Взяли с нею такой в жизни разбег, что никак остановиться не можем, кочуем, а хлопцы, казаки мои, уже четвертую школу меняют.

При упоминании о сыновьях голос Браги сразу становится мягче, ласковее.

— Полещуки они у меня, росли у матери среди болот да лесов, хоть отец коренной степняк. Когда забирал их сюда, думал: привыкнут ли к степи? А привез: «О, говорят, тату, хорошо и тут!» — «А чем же вам хорошо? Ежевики, орехов лесных нет». — «Зато здесь много неба…» Смешные!

— Дядько бригадир! — зовет Кузьма Осадчий, остановив свой бульдозер неподалеку и вылезая из кабины. — Мой что-то покашливает…

— Грипп азиатский? Или что там у него?

Левко Иванович направляется к бегемоту Кузьмы.

— Загадочный тип, — разводит руками хлопец, — как будто и гоняю, выжимаю из него все, а дела меньше, чем у вас!

— А ты без толку не гоняй. Потому что он хоть и робот, а тоже кое-что понимает, — начинает растолковывать Левко Иванович. — Когда набираешь грунт на нож, прислушивайся к работе двигателя. Как только почувствуешь, что он начинает терять мощность — довольно. Наверстывай на другом; когда возвращаешься на рабочее место, переключайся на максимальную скорость. Как раз на этих, на холостых ходах нужные минуты и сэкономишь.

— Вот оно что!

— А ты как думал… Да еще перед работой, с утра повнимательнее узлы осматривай, ослабевшие винты закрепи, а то я видел, как вы, молодые, все хип-хап, все бегом, сел за рычаги — и айда, лишь бы скорее в забой…

Так переговариваясь, они принимаются вдвоем осматривать еще совсем новый бульдозер Кузьмы. Левко Иванович, в поисках повреждения, сам залезает в кабину, и вскоре бульдозер уже снова грохочет. Кузьма, подпрыгнув, взбирается на его железный хребет, а Брага, передав ему рычаги, идет к своему агрегату. С лязгом и скрежетом врезается он в слежавшийся грунт, выбирает его, все больше углубляясь, добирается наконец до тех киммерийских глин, что залегают под травами этой степи мощным горизонтом.

С Левком Ивановичем девушки встретятся теперь уже во время обеда, когда в толпе других бульдозеристов с подносом в руках он будет стоять в очереди к окошечку, то бишь к котлопункту. Прошло время, когда не было этого котлопункта и механизаторам приходилось есть всухомятку или ватагами ездить по селам в поисках горячего обеда. Теперь прогресс, пахнет поджаркой, а над окошечком выдачи на куске ватмана красуется еще и написанная тушью крылатая мораль для работяг: «Ничто нам не стоит так дешево и ничто не ценится так дорого, как вежливость!»

— Это ты здорово загнула! — восхищенно сказал Лине Египта, когда впервые прочитал написанный ею плакат.

— Это не я, это Сервантес сказал, автор «Дон Кихота», — пояснила она Египте, а он засмеялся:

— Ты и сама у нас как Дон Кихот!

Что он имел в виду? Что она такая длинная и худая, как Рыцарь печального образа? Или он считает, что самостоятельную жизнь свою она начинает борьбой с ветряными мельницами? Но как бы там ни было, а призыв к вежливости, написанный ее рукой, висит на этом бойком месте, и от нечего делать его читают, хотя, по правде говоря, именно под этой надписью, в тесноте, в сутолоке, и возникают чаще всего ссоры.

Правда, сегодня здесь довольно спокойно, потому что нет Египты, некому задирать, даже Левко Иванович отметил его отсутствие:

— Вишь, нет Египты, и как тихо, даже скучно. Никто не лезет без очереди. А он себе распродал глину да угощается у какой-нибудь бабенки, уминает пышные вареники с вишнями.

Из окошка на голос мужа отзывается Бражиха, стоявшая на выдаче:

— О, слышу, мой партизан явился.

Брага веселеет.

— Что там сегодня, женушка? Борщ с молодой курятинкой? Наконец-то!

— Сегодня как раз твой любимый суп гороховый…

— То все на макаронах сидели, а теперь горох да горох зарядили… Нет, хватит с меня такой жизни! До Семи Колодезей добью, а там баста! Дураков нет. Дальше пускай сыновья роют, а нам даешь пенсию. Финский особнячок на берегу моря сооружу, под окнами — синева морская, виноградником займусь, помидорами, огурчиками, на досуге стану читать тебе, женушка, в холодочке курортную газету «За бронзовый загар»…

Бражиха сосредоточенно орудует черпаком, но сурово сомкнутые губы ее невольно вздрагивают в улыбке. Не впервые ей слышать от мужа эту песню. Еще в Каховке слышала: «Построю и больше не буду». И на Ингульце слышала: «Брошу, к чертям, кладовщиком или завгаром пойду…» А после того снова, как цыган, перекочевал сюда и ее потащил, чтобы вдвоем пробиваться к этим легендарным, никогда не виденным ею Семи Колодезям. Слушая мужа, она и о деле не забывает:

— Забирай, муженек, компот да освобождай место.

Обедает Брага за одним столом с сестрой и с Линой. Под навесом, где стоят столики, тесно — тут толкаются, смачно хлебают, утираются ладонями, всюду Лина видит замызганные майки, перепревшие от пота безрукавки, видит простые трудовые лица, лоснящиеся потом, темные от загара шеи, которые уже и солнце не берет. Вот громко чавкает бульдозерист Закарлюка, молча с жадностью тянут из мисок другие механизаторы: Волкодав, Штанько, Барыльченко, Фисунов; рядом с Линой примостился усатый Куцевол, и она совсем близко видит руки с толстыми короткими пальцами, на которых пообломаны ногти. Такие же руки и у Левка Ивановича, они огрубели, сплошь покрыты ссадинами. Лину в первые дни все это коробило, а теперь ей даже как-то уютно среди этих плеч, лиц, приятно класть свои тонкие усталые руки рядом с их огрубевшими в работе, натруженными на рычагах руками. «Разве же не в них, не в этих руках, — думает она, — вся сила и богатство трудового человека, который добывает ими не только свой хлеб, но еще и возможность ни перед кем не заискивать, не криводушничать? Именно они, эти руки в ссадинах, дают человеку право жить без лжи, без угодничества, без всего такого…»

Брага ест молча, серьезно, лицо его продублено ветром и солнцем, а около прищуренных глаз уже лучатся морщинки — свидетели нелегкой, видно, жизни. «Сколько живу, все на передовой, потому что тут человеку самая большая выгода, — как-то пошутил он. — И место тепленькое, и никто на него не позарится…»

На строительстве у него место не просто тепленькое, а прямо-таки горячее — в одежду, тело въелась степная пыль, майка на широких плечах прокипела солью, потом, мазутом. Тетка Катерина порой даже оправдывается за эту его майку перед девушками:

— Ей-же-ей, через день стираю! А только смену отработает — снова такая же.

Всем здесь известно, что во время войны их бригадир был подрывником в партизанском соединении, принимал участие в героических рейдах в североукраинских и белорусских лесах, и жена его, эта тетка Катерина, тоже оттуда, из Полесья, и тоже бывшая партизанка.

Съев суп, Левко Иванович принимается за макароны с котлетами, которые попались ему до черноты пережаренные.

— Поштурмуем теперь эту жужелицу, — говорит он и кричит к выдаче: — Жена! Забыла свежих помидорчиков положить!

— В Брылевке помидоры, — слышится оттуда.

— Тогда огурчиков…

— Огурчики в степи. Начснаб не насобирал.

— Помидоры где-то перезревают, огурчики желтеют, а вы…

— Ешь, муженек, и не привередничай!

Брага сокрушенно качает головой.

— Точнехонько как в той притче: ребенок хлеба просит, а мать: «Воды выпей». — «Не хочу воды». — «А, постреленок, трясця твоей матери, ты еще перебирать?» Дайте книгу жалоб, я благодарность вам запишу.