Георг Хилтль - Опасные пути

• Название: Опасные пути
• Автор: Георг Хилтль
• Издательство: Folium, Элко
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-7061-0004-7

Романы серии «Интимная жизнь монархов» пользовались большой популярностью в России конца XIX — начала XX века. Захватывающее переплетение подлинных исторических событий, подробное, «живое» описание известных исторических личностей, невероятные интриги, всемогущих фаворитов и никому сейчас неизвестных фрейлин, дворцовый быт и обычаи, отважные мушкетеры и гренадеры, прекрасные придворные дамы, делают эти романы привлекательными и сегодня.

---

— Я вовсе не ожидала видеть тебя здесь, — сказала Атенаиса, едва сдерживая свое волнение. — Ты знаешь, я была у герцогини. Но какими судьбами ты попал сюда?

— Я был у маркиза де Беврон, он хочет уступить мне пару лошадей. От него я узнал, что ты у герцогини; мне сказали, что ты в ее салоне, но, не найдя тебя там, я попросил пажа провести меня в приемные комнаты, надеясь увидеть тебя. Ты не сердишься?

Атенаиса вся дрожала.

— Нет, нет, Анри! — воскликнула она, — но, прошу тебя, уйдем!

— Почему же? Нам следовало бы здесь подождать маркиза Беврон, когда кончится его дежурство у герцога. Я велю пажу позвать его.

— О, нет. Он нас еще задержит, а мы и так слишком долго ждали здесь. По-видимому я не нужна герцогине.

Однако, к ужасу Атенаисы, маркиз преспокойно уселся в кресло и произнес:

— Еще вопрос, подан ли наш экипаж?

Волнение Атенаисы возрастало с каждой минутой. Всего в нескольких шагах позади кресла ее мужа за тоненькой драпировкой стоял король. Достаточно было самого ничтожного движения, кашля — и могла бы разыграться ужасная сцена.

Между тем маркиз Монтеспан встал, позвонил и приказал явившемуся пажу:

— Принесите шубу и плащ моей супруги!

Паж удалился.

— Если экипажа долго не будет, то пойдем пешком! — предложил маркиз жене.

— Конечно, Анри, конечно! — ответила маркиза, с трудом сдерживаясь и озираясь, так как ежеминутно ожидала чего-то ужасного.

— Ты слыхала про новую скандальную историю? — спросил ее муж.

— Какую?

— Король удалил шевалье де Лоррэн от двора.

— Может быть, это — пустая болтовня.

— Нет. Говорят, что это произошло сегодня, и это известие уже разошлось с быстротой ветра. Возможно, что де Лоррэн и был во многом виноват, но все же король поступил слишком строго и необдуманно с дворянином.

Атенаиса бросила испуганный и умоляющий взгляд на опасную нишу. Занавес шевельнулся, как будто лицо, стоявшее за ним, сделало невольное движение.

— Анри, — сказала Атенаиса, — оставь критику поступков нашего монарха!

— Почему? Я предан королю, но могу же я высказать свое мнение относительно того, как поступают с дворянином.

Занавес еще сильнее заколебался. Атенаиса судорожно ухватилась за ручку кресла и едва проговорила:

— Не говори, по крайней мере здесь ничего, прошу тебя, Анри!.. Стены имеют уши.

— Ба! — засмеялся маркиз, — где же это?

Маркиза едва дышала, у нее потемнело в глазах.

— А впрочем, — засмеялся Генрих, — если здесь можно спрятаться, то только за этим занавесом. Вот была бы потеха! — и с этими словами он встал и пошел к окну.

Атенаиса была вне себя; она хотела закричать, удержать мужа, но силы оставили ее, язык не повиновался. Она только неподвижно смотрела, как ее муж подходил к занавесу.

— Ха, ха, ха! — смеялся он, — право, здесь достаточно места, чтобы спрятаться.

Он схватил занавес и немного отодвинул его.

Каждое мгновение могла произойти ужасная сцена. Атенаиса не выдержала волнения и с глухим криком упала на пол.

— Атенаиса, что с тобой? — вскрикнул маркиз, выпуская из рук занавес и подбегая к жене, и поспешно позвонил.

Вошел паж с шубами.

— Принесите скорее эссенцию, моей жене дурно.

Вскоре Атенаиса пришла в себя.

— Где ты, Анри? — громко закричала она. — Ты ведь не употребил насилия?

Маркиз с удивлением посмотрел на нее и спросил:

— Насилие? Над кем?

— Ах, да! Видишь ли, Анри, когда ты говорил, мне показалась сзади тебя фигура, которая с угрозой поднимала на тебя руку, и я лишилась сознания.

— Дурочка! Ты больна. Пойдем!

— Ее высочество герцогиня Орлеанская, — доложил паж, и в комнату поспешно вошла Генриетта Орлеанская.

— Я только что услыхала, что Вы больны, маркиза, — сказала она, — и пришла убедиться в этом. Пожалуйста, побудьте с Вашим супругом в салоне.

Атенаиса поспешила последовать приглашению герцогини и вышла из комнаты, поддерживаемая своим супругом.

Генриетта отстала от них, прикрыла дверь, и в ту же минуту король вышел из-за занавески.

— Спешите, Ваше величество! — прошептала герцогиня. — Вам нельзя медлить. Идите через эту дверь и прямо налево в швейцарскую. Там старый Рудольф. Он никогда не выдаст. Спешите!

— Я был в ужасном положении. Никогда не забуду я этой ниши, — сказал король. — Если бы он увидал меня, пришел бы его час; ведь я уже вынул шпагу. Прощайте, Генриетта! Я люблю и пользуюсь взаимностью! — и Людовик вышел.

Когда он спустился в вестибюль, швейцар Рудольф остановил его и крикнул:

— Кто это под маской?

Король отступил на шаг и слегка приподнял маску. Швейцар вздрогнул, но скрыл свой испуг, низко поклонился и сказал:

— Проходите, пожалуйста, господин де Беврон.

Король вышел на улицу.

— Да что Вы, дядюшка Рудольф, — сказал молодой служитель, сидевший рядом со стариком, — ведь я хорошо видел, что под маской был не господин Беврон.

— А кто же? — быстро спросил швейцар.

— Ну, да Вы и сами знаете! Это был…

— Мальчишка, — серьезно сказал старик, — ходишь ли ты иногда по улице Сэнт-Антуан?

— О, да.

— Не видишь ли ты там в конце улицы крепости с восмью башнями?

— О, да.

— Ты, конечно, знаешь, что это — Бастилия и что за ее стенами люди погребены навеки?

— Ах, да!

— Ну так вот: каждый раз, когда тебе вздумается рассказать, кто был человек под маской, вспомни о восьми башнях Бастилии и держи язык за зубами.

Часть четвертая Страшные сообщники

I Спектакль

Блестящую и великолепную картину представлял собой театральный зал той эпохи. В королевском театре не было разделения мест, иначе говоря, приглашенные зрители составляли одну внушительную, сияющую массу. Против мест перед сценой виднелся еще двойной ряд стульев на самой сцене.

Чтобы отделить театральное действие от слишком близкой публики, по обеим сторонам просцениума помещались маленькие широкие галереи, за которыми собственно начинались сценические подмостки; отсюда некоторые фигуры пьесы могли исполнять отдельные сцены.

Во время нашего рассказа слава Мольера[14] сильно росла. Король требовал частой и быстрой постановки пьес своего любимца. Могущественному государю льстили во всем, и потому вечер мольеровского спектакля был в то же время съездом всех блестящих и значительных придворных лиц.

Один из подобных вечеров собрал приглашенных королем в театр Пале-Рояля. Занавес, раздвигавшийся на обе стороны при начале представления, был задернут. За ним беспокойно расхаживал широкими шагами мужчина, лицо которого выражало большую энергию и живость ума. То был Мольер, великий поэт, актер и директор труппы герцога Орлеанского.

— Валори, — воскликнул наконец он, — Валори, позаботься, чтобы лампы в боковых ложах горели исправно! Недавно они были плохо заправлены.

— Господин Мольер, — возразил Валори, почтенный театральный ламповщик, — я не могу понять, как это случилось.

— Это было, как я тебе говорю. Будь внимателен. Ах, Дюпарк, вот и ты! Уже в костюме?

Появившийся артист был знаменитый комик Дюпарк, известный в товариществе Мольера под именем “Толстяка Ренэ”. Он принадлежал к числу наилучших актеров своего времени, и его игра была так превосходна, что король позабывал все свое достоинство при исполнении Дюпарком роли Алена в пьесе “Школа женщин”. Его мастерский комизм заставил монарха громко расхохотаться и воскликнуть:

— Этот человек способен рассмешить камни!

В тот вечер Ренэ, как и Мольер, оделся в костюм доктора философии. На сцене придворного театра была назначена мольеровская пьеса: “Насильственный брак”. Сам поэт исполнял роль доктора Панкраса, а его знаменитый сотоварищ — второго доктора Марфуриаса.

У “Толстяка Ренэ” было странное лицо под театральным париком. Он смотрел серьезно, почти грустно.

— Что это, дружище? — сказал Мольер, — сегодня ты сам не свой? Отчего? Твой вид так серьезен и меланхоличен. Уж не болен ли ты? Говори откровенно!

Комик медленно покачал головой, покрытой громадными локонами, и возразил:

— Нет, Поклен, я не могу пожаловаться ни на какую боль, а только чувствую озноб; сегодня с утра все мое тело по-временам кидает в дрожь, точно на меня надвигается тяжкая болезнь. Должно быть, я сильно простудился.

— Наверно, — подтвердил драматург, — но тебе не следует смотреть на дело слишком мрачно. Впрочем, хорошо мне советовать! Ведь все комики склонны к унынию. Тем не менее приободримся на сегодня. Король желает доставить своим гостям приятный вечер, полный наслаждения.

— Не беспокойся, Поклен! Я сделаю все, что могу.

С этими словами толстяк Ренэ ушел за кулисы, где опустился на четырехугольный ящик, наполовину скрытый в углу, так что там можно было сидеть почти незамеченным. У комика не раз вырывались невольные стоны. Ему было очень плохо, но он не смел и не хотел обнаруживать свои страдания, чтобы не помешать представлению, а потому гримировался, подавляя свои муки и боли.