Дмитрий Быков - Пушкинский лицей – русская педагогическая мечта

• Название: Пушкинский лицей – русская педагогическая мечта
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Прочая документальная литература

Лекция о Царскосельском (Пушкинском) лицее – той, единственной в царской России настоящей педагогической утопии, которая осуществилась и дала блистательный результат. О том, как создавался лицей, кто там преподавал, кто из него вышел и почему лицей невозможен сейчас, хотя половина школ и гимназий охотно называют себя лицеями.

---

Лимонов когда-то справедливо заметил, что если в тюрьме к сокамерникам обращаться на «сэр», можно резко улучшить моральный климат. Точно так же, если обращаться к ученику «господин», можно этим поднять ученика до себя и запретить ему, отграничить от него все попытки пугающего хулиганства. Когда ученики и учителя прожили в такой обстановке 4–5 лет, между ними установились отношения абсолютного братства и доверия. Подумать страшно, что историку Ивану Кайданову, бывшему старше Пушкина на 12 лет, Пушкин прочел свое: «в чужой … соломинку ты видишь, а у себя не видишь и бревна». От этого стихотворения покраснел даже Пущин. А Кайданов, правда, весьма уважительно, взял Пушкина за ухо. Мол, впредь ничего такого не пишите. И вы, Пущин никому об этом не рассказывайте. Да и Россия не того от вас ждет.

Эта форма общения, которая была принята, удивительным образом Пушкина сформировала. Пушкинский ледяной, устанавливающий дистанцию юмор в противовес дружеским шуткам – это как раз замечательная лицейская школа. Уважительные отношения с детьми при сохранении дистанции – то, что для Пушкина всегда было главным. Ну, у Пушкина всегда были свободные воззрения на педагогику. Вся его педагогическая программа, помимо «Записки», изложена в посвящении маленькому Павлу Вяземскому:

Душа моя Павел,
Держись моих правил:
Люби то-то, то-то,
Не делай того-то.
Кажись, это ясно.
Прощай, мой прекрасный.

Вот эта апофатическая программа (не делай того-то, а делай то, что любишь) вынесенная из лицея, и воспитывала рыцарей.

Что еще кажется важным? Конечно, универсализм образования. В каждом старались поощрять, развивать важное и интересное для ученика. В Пушкине интерес к поэзии, в Матюшкине – любовь к географии, в Яковлеве – к театру, изданию альманахов, игре в солдатики и так далее. Но все это существовало на фоне фундаментального универсального образования. И главный тон в лицее задают четыре знаменитых «К»: Кошанский, который преподавал латинскую и русскую словесность; Куницин, который преподал право и историю права; Кайданов, который преподавал историю и был автором ученика истории («когда он рассказывал, все цвело и благоухало», писали о его лекциях) и Карцев, который умудрялся даже самым непонятливым, таким, как Пушкин, внушить понятие о величие математики: если не понимаете, то все равно представьте, как это превосходно! Карцев был крупный математик, приближающий к европейской науке.

Вот пять фундаментальных направлений, по которым обучали в лицее: изящная словесность, музыка, атлетика и спорт, которые идут по разному разряду гармонического развития, математика и физика, история античная и российская и, конечно, право. Сперанский и его питомец Куницин полагали, что Россия закона пока не знала и именно история права и изучение всеобщего права поможет развитию России. История права, римское право, всеобщее право стало основой воспитания в лицее. Пушкин сохранил к Куницыну благоговейное уважение и пиетет, а когда вручал ему в 1834 году экземпляр «Истории Пугачева», надписал: «С преклонением и благодарностью».

Почему к Куницыну, которому в 1811 году всего 30 лет, было такое отношение? Он тем и замечателен, что в его манере преподавания, в его лекциях, в его разговорах с воспитанниками напрямую реализуется его собственная программа. Он демократичен, увлечен, свободен от прописей (учитель, говорящий без бумажки всегда вызывает уважение) и не требует, чтобы его конспектировали. Тем не менее, благодаря упорному, твердозадому, конспектирующему Корфу у нас есть почти полный курс лекций Куницына – доходчивых и политически-острых. В 1837 году их напечатали в России. Пушкин писал про Куницына,

Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена».

Конечно, лицей не давал европейского воспитания. Лицей учил смотреть на жизнь не европейскими, а русскими глазами. Во многом это было предопределено войной с французами. Когда в 1812 году в лицее узнают, что Наполеон покинул Москву, возникает стихийный радостный праздник. Хотя накануне их даже планировали эвакуировать. И вот все ликуют, шлют приветствия двору. В это время мировоззрение Пушкина склоняется к русофобству. Вот удивительный парадокс: казалось бы, главным символом русофобии считался Чаадаев, но он-то как раз русофобом не был! Чаадаев искренне убежден, что в России просто еще не сформировалось национальное «я».

Пушкин пишет «Бородинскую годовщину» и «Клеветникам России», стихи, которые вызвали негодование в Москве (Вяземский говорил, что «долгими трудами должно заглаживать такое дикарство» – мол, мы должны мыслить по-европейски, быть европейцами, а не радоваться победе, как дикари). Но Чаадаев вдруг пишет Пушкину, что это лучшие его стихи, что «теперь Вы нашли свое предназначение, Вы – национальный поэт». Поэтому для Пушкина и для Чаадаева воспитание национального духа и есть основа воспитания. В России национального духа нет пока, а есть дух запрета и насилия. Но быть национальным поэтом – это и значит болеть бедами нации и приветствовать ее победы. Права была Ахматова, когда говорила «Вяземский в дневнике прошипел, а Пушкин на всю Россию сказал».

И, конечно, «Бородинская годовщина» и в особенности «Клеветникам России» – это выдающиеся тексты. Выдающиеся по силе убеждения. Пушкин в это время не сочувствует Польше, свободолюбию, заочно ссорится с Мицкевичем… Почему? Да потому, что пишет эти стихи в Царском селе, где он живет с молодой женой на даче Китаевой и вспоминает живейшим образом те восторги 1812 года! Как шли войска «за ратью рать», как они тогда им завидовали. Он видел и себя на службе! Поэтому Пушкин как бы извиняется в письме к Вяземскому: ну что Польша, это старые европейские дела, старый спор славян между собой… Истоки патриотизма Пушкина несомненно в Царском селе.

Скажу то, что никто не ожидает от меня услышать: нет ничего плохого в патриотическом воспитании, если оно осуществляется во время войны 1812 года, а не в духе бесед про русский квас и в духе шапкозакидательской идеологии, что мы лучше всех. Национальный дух необходим! И если этот дух сочетается с просвещением, как в лицее, то это прекрасно!

Лучшие лирические стихи написаны в России. Я считаю, что всего в России два великих стихотворения. Все остальные просто хорошие, а великих – два. Первое – это самый пронзительный пушкинский текст «19 октября», самый невероятный. Второе – «Рождественская звезда» Пастернака.

Вообще, Пушкин быстро менялся, быстро рос, и первые лицейские годовщины его не больно привлекали. Он вообще на них не бывал. Ссылки, череда увлечений – ему было не до этого.

На первых встречах, совершенно беспафосных, в протоколах бывшие лицеисты шутя называли себя «скотобратцы». В 1820 году, когда Александр сказал, что Пушкин наводнил Россию возмутительными стихами и надо бы его в Сибирь, считается, что его отмазал Энгельгардт. И вместо Сибири Пушкина выслали на юг. В 1825 году, не имея возможности приехать на встречу, Пушкин посылает вместо себя стихи, лучшие стихи, которые он когда-либо написал. Главное в настрое этих стихов – не выстроенные единственно точные рифмы («роняет лес багровый свой убор» и так далее), а мучительная тоска по лицейскому братству. Тому самому, которое они еще недавно называли «скотобратством». Когда они и ссорились и налетали на постоянные неприятности, говорили друг другу дерзости… Но они были спаяны высочайшей целью, предчувствием своей высокой судьбы, сознанием избранности, сверходаренности. Ведь из них растили гениев.

Есть фантастический рассказ, в котором по сюжету из талантливого мальчика хотели вырастить гениального поэта, поэтому не давали ему читать ничьих стихов. И когда этот ребенок увидел красоту осени, он воскликнул: «Роняет лес багряный свой убор». Ведь лучше сказать нельзя.

В этой замкнутой среде каждый из них достиг в своем роде совершенства! И даже Кюхельбекер, если не рассматривать его как гениального поэта (Тынянов-то рассматривает), то это гениальный трагический персонаж, Пьеро русской литературы. Ведь по-гегелевски не то прекрасно, что красиво, а то, что доведено до совершенства, до идеального логического предела. И в этом смысле Кюхельбекер был идеальным посмешищем. Все они достигли абсолютного совершенства на своих путях. Пущин, обожаемый всеми – идеальный рыцарь и лучший друг, Пушкин – лучший поэт, Матюшкин – лучший мореплаватель. И даже Корсаков, который прожил лишь 20 лет, тем не менее остался первым трубадуром, первым мастером авторской песни в России («пришел кудрявый наш певец»). И даже Мясоедов, по кличке Мясожоров, не пропускал у себя в Туле ни одного лицеиста, чтобы не задать обед в его честь, даже он гениален как пример гениального русского обжорства. Яковлев – идеальный паяц, для которого нет ничего святого – гениален в своем роде… Это сообщество гениев выращено в искусственной среде, но среде абсолютно идеальной. Вот по этому сообществу гениев томление и тоска Пушкина! Разлуку с этим он мучительно переживает. И с каким чувством мы это перечитываем: